Полный котелок патронов

А еще сквозь эти проемы, по идее, можно было разглядеть внутренности энергоблока.
Однако, когда мы проплыли еще несколько метров, я присмотрелся и увидел: все эти «окна» забраны изнутри непрозрачным стеклопластиком. После ремонта в своей хибарке я знал: стеклопластик — материал не из дешевых. Что же это получается, кто-то вложил в облагораживание Пятого энергоблока деньжищи? Хм…
Впрочем, чему удивляться? Ведь тут работает тот таинственный арендатор, о котором говорили темные сталкеры. Уж, наверное, он старался сделать условия своей работы возможно более комфортными!
Я понял, что пришла пора посоветоваться с майором Филипповым.
— Товарищ майор, — понизив голос, сказал я, — мы достигли рубежа открытия огня. По крайней мере такова информация моего источника. Теперь решение за вами. Мы можем попробовать разбить выстрелами стеклопластик в проемах и поразить элементы генного процессора сквозь них. Не уверен, что получится, конечно.
— А какая альтернатива?
— Второй вариант — для начала прорваться внутрь «Пятерки» и вести огонь уже внутри наверняка.
Я почему-то был уверен, что Филиппов выберет второй вариант (дескать, очень рискованно, зато более надежно!). Но майор когтями вцепился в первый.
— Обсуждать тут нечего. Стреляем в стеклопластик! — не раздумывая, приказал он.
Согласно заранее распределенным ролям, верзила Шестопалов занял место за рукоятями наведения пушки-миномета «Брандт». Жилистый, но поразительно сильный для своего возраста Филиппов принял от него пулемет «Печенег». Ну а мы с Тополем взялись за «Раумшлаги», подаренные «Монолитом», вслух жалея, что этих экзотических орудий разрушения у нас в отряде только два, а реактивных гранат с глубоко вакуумными боевыми частями к ним всего пять, и, значит, расходовать их следует крайне осмотрительно.
— Огонь! — скомандовал Филиппов.
Агрессивно закрякал «Брандт».
Деловито застрекотал «Печенег».
Под воздействием яростной стали, которую изрыгали машины массового убийства в руках Филиппова и Шестопалова, стена энергоблока запылила, посыпалась бетонная крошка.
Но это как раз совершенно не радовало — поскольку свидетельствовало о высоком проценте промахов. Ведь нашей целью был вовсе не капитальный железобетон стены, а хрупкий пластик в технологических проемах!
Вот когда из туч бетонной пыли брызнули черные клинья и сюрикены пластика, мы с Тополем заулыбались и взяли «Раумшлаги» на изготовку.
Да только беда: завеса пыли тем временем стала такой плотной, что за ней совершенно не различались пробоины в стеклопластике! Куда целиться из «Раумшлага», чтобы наверняка попасть в проделанную очередями дыру?
Меж тем необходимо было с горечью признать, что наша разведывательно-диверсионная группа окончательно раскрыла факт своего присутствия в глубоком тылу противника (так-то вот, друзья — только свяжись с военными, и сразу начнешь излагать не как нормальный человек, а как бортовой самописец).
Проще говоря, мы спалились. И, похоже, начинали выхватывать по полной.
Существо, которое явилось по наши души, я видел в Зоне впервые.
Это был своего рода хамелеон — ну, в том смысле, что ни на какое другое известное мне животное существо похоже не было. (И потом, припомнил я, именно о хамелеонах говорили трое темных из «Монолита»!)
Этот царь-хамелеон имел гигантские размеры — не меньше десяти метров, если считать вместе с хвостом. Но, несмотря на столь внушительные габариты, мутант каким-то непостижимым образом умудрялся бегать по стене (не иначе как гравитационными артефактами пообедал).
Тело твари было, как и положено настоящему хамелеону, переменчивых цветов: они следовали за тоном поверхности, на которой существо в данное мгновение находилось.
Пальцы мутанта были снабжены присосками. На спине топорщился острый гребень. А спицы кожистого воротника вокруг шеи оканчивались светящимися каплевидными утолщениями.
Когда воздух между утолщениями зашипел от ослепительных дуговых разрядов, я понял, что это какие-то особенные электрические органы, как у ската торпедо.
В течение пары секунд хамелеон разродился дюжиной шаровых молний, которые полетели к нам с впечатляющей, но умеренной скоростью стрелы, выпущенной из лука.
Аллилуйя, братья! Гермокостюмы спасли нас от высоковольтного поражения! А вот у пушкоминомета «Брандт» сплавилась затворная рама. Также сдохли и все три фары нашего катера. На них-то гермокостюмов не было!
К счастью, майор Филиппов не утратил самообладания и бил весьма точно.
Ураганный обстрел твари из пулемета заставил ее с пугающей быстротой переменить позицию на стене Пятого энергоблока.
Теперь монстр приблизился к нам еще метров на пятьдесят.
И надо же такому случиться, что именно в ту секунду закончилась лента в пулемете! Лента на двести звеньев, едрить-колотить! А ведь она казалась бесконечной, как новогоднее телешоу…
Ефрейтор Шестопалов со своими трогательными дворовыми чертыханьями («педосина!», «сучара!», «козлина горбатая!») бился над заклиненным затвором «Брандта».
Мы с Костей, трясясь над драгоценными (поскольку малочисленными) глубоковакуумными боеприпасами к «Раумшлагам», не спешили тратить их и только успели выхватить свои автоматические пистолеты. А Филиппов лихорадочно менял ленту в «Печенеге».
Стоит ли удивляться, что хамелеон, не испытывая с нашей стороны огневого воздействия, получил возможность рассуждать трезво. А порассуждав, решил устроить кому-то из нас небольшой холокост.
Хамелеон распахнул пасть — ее размер превзошел все ожидания, она была, клянусь суперзадницей моей двоюродной сестры Люси, размером с тоннель метро — и выбросил вперед свой многометровый гуттаперчевый язык. При этом если язык нормального хамелеона к жертве приклеивается специальной присоской, то у биосинтетического монстра он работал не столь эффектно, зато более надежно: по принципу лассо!
Язык обвил Шестопалова вокруг талии, как солист балета обнимает приму, и выдернул ефрейтора (сто десять килограммов натощак) из нашего катера!
От ужаса у меня, что называется, упала планка.
И я, прекрасно помня, что заряды «Раумшлага» во что бы то ни стало следует экономить, все-таки нажал на спусковую скобу.
В тот миг мне меньше всего хотелось оказаться на месте Шестопалова (который, как легко догадаться, истошно орал). А больше всего мне хотелось, чтобы, если мне на месте ефрейтора оказаться все-таки придется, нашелся хоть кто-нибудь, кто поступит так же, как поступил я!
К счастью для ефрейтора Шестопалова, голова монстра оказалась на дальней периферии зоны неметрического поражения заряда «Раумшлага».
Эпицентр риманова катаклизма пришелся, как бы это поделикатней выразиться… на гузно исполинского мутанта.
Так что гузно это вместе с парой цепких задних конечностей и всей брюшиной хамелеона немедля отправилось в запредельные тартарары. Туда же улетели десятки кубометров воздуха и кусок бетонной стены энергоблока. Громадный такой кусище, размером с дачный домишко полковника таможенной службы.
Но, друзья мои, исчезновением некоторого объема пространства действие глубоковакуумных боеприпасов не ограничивается.
Объемы пространства, близкие к границам риманова катаклизма, растягиваются, ведь природа, как учил еще великий греческий философ Демокрит, не терпит пустоты.
Стальные балки рванулись к центру катаклизма завывающими на низкой ноте удавами.
Передние конечности хамелеона резиновыми плетками бросились вслед.
Сотни тонн воды всесокрушающим цунами ворвались в Пятый энергоблок. И вот уже где-то впереди заревела гулкая Ниагара.
Мы успели только ахнуть «хренасе!», а наш катер, увлеченный разбуженной водной стихией, уже понесся к пробоине, нами же самими и проделанной.
Я чувствовал себя как на рафтинге — опасно, быстро, сделать ничего нельзя и орать бесполезно.
Мы, однако же, орали.
Орал даже флегматичный сухарь майор Филиппов. Как видно, живо представил себе, что будет, если наша лодка перевернется на боковой волне. То-то добрые сомики-мутанты нашим мясцом попируют!