Припять – Москва. Тебя здесь не ждут, сталкер!

Берет очнулся на рассвете. Над ним кто-то склонился. Сталкер с трудом сфокусировал взгляд и узнал Звонаря.
Он не удивился, чему тут удивляться, Звонарь мертвый и он тоже мертвый, так что удивляться особенно нечему. Он хотел было поздороваться со Звонарем, хотя странно желать здоровья мертвому, но Звонарь приложил палец к губам, и Берет понял, что здороваться не обязательно, а то, что Звонарь оказался рядом, – это хорошо, это правильно.
Потом он снова потерял сознание и на этот раз очнулся не скоро.
Он пришел в себя на каком-то полустанке.
Берет лежал, привалившись к облупленной стенке железнодорожного вокзала снаружи, неподалеку от низкой асфальтированной платформы. Над ним возвышались трое, он не сразу сообразил, что это военный патруль. Лейтенант, совсем молоденький, с пистолетом в кобуре, и двое щуплых солдатиков, вооруженных штык-ножами в пластиковых ножнах поносного цвета. В общем, никакой бравости в военных не наблюдалось. Почему-то именно поэтому сталкер сразу понял, что он уже не в Зоне, что каким-то невероятным образом выбрался за периметр и теперь на Большой Земле. А как он здесь оказался – это дело десятое, в конце концов. Отпустила Зона, вот и все объяснение.
Бабки с эмалированными ведрами, от которых поднимался вкусный парок, ждали проходящего поезда, чтобы продать свою немудрящую снедь, вареную картошку, пирожки с капустой и еще невесть с чем, бутылку самогона – все копеечка к пенсии!
– Бомж, – сморщился лопоухий солдатик в застиранной гимнастерке. – Воняет-то как! Пусть с ним полиция разбирается, это их клиент.
– Разговорчики. Ну-ка, Кривчук, проверь у него документы, – сердито приказал лейтенантик. – У него сталкерский комбинезон, может, все-таки он из Зоны.
Лопоухий, морщась и отворачиваясь, нехотя полез Берету за пазуху и двумя пальцами вытащил полиэтиленовый пакет с документами. Лейтенант брезгливо извлек из пакета бумаги, отошел в сторонку и принялся их внимательно изучать.
– Надо же, – наконец сказал он, – боевой офицер, капитан, отставник. Москвич… Что же ты, братец, так опустился-то. И где твои костыли? Пропил или украли? Что же с тобой теперь делать?
– А если он все-таки из Зоны, – начал было лопоухий, – тогда доложить следует…
– А мне по… – решительно сказал лейтенант. – На нем ведь не написано, что он из Зоны, документы у него в порядке, а больше нас ничего не касается. И ничего такого у него нет. Ни оружия, ни этих… артефактов. Документы вот имеются, в порядке документы, что характерно, а больше ничего. Никаких признаков, что он оттуда. Тем более что Зона где? Правильно, на Украине, а мы где? Правильно, на территории Российской Федерации.
Он снова задумался, потом повернулся ко второму солдату, тощему, с цыплячьей шеей, знобко торчащей из камуфляжной куртки, и сказал:
– Вот что, Остапенко, раздобудь-ка товарищу капитану костыли, быстро. Одна нога здесь, другая там. А ты, Кривчук, сбегай купи еды какой-нибудь, вон хоть картошки у Петровны. Через полчаса электричка, посадим, и пусть уматывает отсюда. Авось доберется до своей Москвы, может, у него там кто-нибудь из родни остался, глядишь, и помогут инвалиду. Хотя сомневаюсь…
Лейтенант достал бумажник и протянул солдату сотню. Потом вздохнул, достал еще сотню и сунул ее сталкеру.
– Больше не могу, сам понимаешь, – вздохнул он. – Прости, браток. Только сразу не пропивай, лучше поешь чего-нибудь в дороге.
Берет промычал что-то невнятное, не резон было ему сейчас пускаться в разговоры, ох, не резон.
– Да где ж я ему достану костыли-то, – начал было солдатик, но лейтенант прервал его.
– Возьми в медсанчасти, – приказал он. – Взаимообразно. Мне что, тебя учить, Остапенко? Выполняй!
Остапенко убежал. Берет наконец пришел в себя и начал что-то соображать. Воняло действительно мерзко. И воняло от него. К ощущению беспомощности прибавилось отвратительное ощущение нечистоты, видимо, он уже давно валялся здесь, на незнакомой железнодорожной станции, и даже странно, что до сих пор никто не обратил на него внимания. Хотя, может быть, и обратили, да побрезговали, кому нужен вонючий бомж в заляпанной грязью камуфле? Милиции? Хотя, судя по тому, что он услышал, никакой милиции в России больше не существует, а существует какая-то полиция. Но и этой самой младой и незнакомой полиции, судя по всему, он тоже не нужен. Так кому? Разве что таким же вонючим бомжам, только вот что-то ни одного бомжа вокруг не наблюдается, кроме него, разумеется. Похоже, местечко настолько бедное, что бомжам здесь просто нечего делать. Бомжи кучкуются там, где богатые помойки, а здесь даже помойки приличной не сыщешь. Самая богатая помойка в России – это, конечно же, Москва. Так что впереди у него встреча с соплеменниками-бомжами, ну, держись, сталкер!
Он понял, что только что вроде бы пошутил над самим собой, и обрадовался. Раз он еще способен к иронии, значит, не все потеряно. Только бы добраться до дома, до Москвы-столицы, трижды родимой и трижды проклятой. Там он отыщет торговых агентов, тех, что продавали хабар, добытый им в Зоне, у них хранятся его деньги, довольно много денег, он не помнил точно сколько, но твердо знал, что немало. Адреса он не забыл, а уж там он до них и на костылях как-нибудь доберется. С деньгами можно и ноги вылечить, были бы они только, деньги. Комната в коммуналке на Третьей Парковой осталась за ним, соседи платят, деньги он передавал регулярно через тех же агентов-посредников, так что с жильем особых проблем быть не должно. Так что ошибаетесь, граждане-господа, не был сталкер Берет бомжем и не будет. Разве что временно, а это можно и потерпеть. Оставалось только добраться до Москвы, пусть на перекладных, но добраться. А не было еще такого места, куда Берет не мог добраться в любом состоянии. И выбраться тоже. Из Зоны и то выбрался!
Прибежал запыхавшийся Остапенко с костылями. Конопатая рожа его сияла, словно солдатик совершил невесть какой подвиг.
– Вот, – отрапортовал он, – прихватизировал согласно приказу. Ох и орала она, товарищ лейтенант, чуть не оглох, а у меня, между прочим, слух…
– Вставай, капитан, – не обращая внимания на явно неуставной доклад солдатика, сказал лейтенант. – Поднимайся давай, скоро твоя электричка. Вот, держи, тебе на дорогу.
И сунул за пазуху сталкеру теплый кулек с вареной картошкой и четвертинку.
– Спасибо, лейтенант. – Берет с трудом поднялся, опираясь на костыли, и сделал шаг. Ноги были нехорошие, не свои, но идти все-таки можно. Не идти – ковылять. «Ковыляй потихонечку…» Забыл, как там дальше… Значит, не все потеряно, не напрочь парализовало, какие-то нервы все-таки работали, передавали импульсы, пусть неправильно, нечетко, но работали…
Сталкер не знал, что будь на его месте обычный человек, хотя бы тот же лейтенант, тому не удалось бы и с места сдвинуться. Зона, искалечившая его, в утешение одарила способностью к регенерации. Слабенькой, не такой, как у истинных чернобыльских тварей, но обычным людям и этого не дано.
– Ладно, чего уж там, – смутился лейтенант. – Хотя не дай бог оказаться на твоем месте… Лучше уж сразу насмерть… Неспокойно в стране, капитан, такие вот дела. Не спрашиваю, как ты здесь очутился и зачем, только езжай-ка ты домой, вон твоя электричка подходит. Доберешься до Брянска, а там суток за трое, глядишь, и до Первопрестольной. Остапенко, Кривчук, помогите капитану!
Солдаты ловко подхватили сталкера под руки и вместе с костылями вбросили в тамбур. Берет оперся на костыли, косо шагнул в вагон и рухнул на деревянную скамейку. Электричка дернулась, в ее изношенных потрохах что-то болезненно залязгало, за мутным стеклом поплыл перрон с бабками и названием станции «О. П. Горожанка», какая-то полуразрушенная башня, наверное, водокачка, потом потянулись потемневшие от непогоды хибары, тоскливые стеганки картофельных посадок, и, наконец, полустанок остался позади. Сталкер был в России, каким-то невероятным образом перемахнув через охраняемый периметр Зоны Отчуждения и границу с самостийной Украиной. Смутно вспоминался Звонарь, склонившийся над ним там, в Зоне. Значит, он все-таки не умер, сталкер-музыкант! А даже если умер? Выходит, настоящему сталкеру смерть не помеха! Ай да Звонарь!