...Не повод для знакомства

Юрочка же, к великому сожалению мамы, рос тихим и довольно замкнутым малышом. Правда, приходя к Безродных, он преображался и гонял по четырем комнатам наперегонки со Светкой, так же заливисто смеялся и шалил наравне с очаровательной подружкой. Вернувшись же в родной дом, словно становился маленьким волчонком — быстрый взгляд черных глазенок прятался глубоко под сдвинутыми бровями. Он как будто весь сжимался в ожидании очередного бабушкиного "ласкового слова" и сидел целый вечер тихо-тихо, едва шурша страницами любимой книжки про Незнайку. От такой метаморфозы Тамарино сердце обливалось кровью от жалости: "Сыночек, родной мой! Сколько же тебе еще терпеть все эти издевательства! Я, взрослый человек, и то с трудом их терплю, а каково тебе, малыш? Когда же это кончится?!"…
* * *
Конец мая, а погода словно взбесилась — если в начале месяца было довольно жарко для хабаровского климата, то в конце вдруг ударили холода чуть не до заморозков, так и норовя побить яблочный цвет. По утрам молодая ярко-зеленая, не успевшая еще окрепнуть, травка покрывалась плотным слоем инея. А может, даже изморози.
Через пять дней Юрочке исполнится шесть лет, а он вдруг засопливел: в садике, как обычно, воспитатели не слишком обращают внимание на детей, пораскрывали окна нараспашку, а много ли малышне надо? Еще утром ребенок был здоров, а к вечеру из носа потекло, как из прохудившегося водопроводного крана. И как назло — пятница, родители собираются на дачу и, как обычно, Надю с Юрочкой берут с собой.
— Мам, Юра приболел, пусть в этот раз дома останется, — едва зайдя в дом, практически с порога сказала Тамара.
— Ай, что еще за глупости. Где там заболел? — потрогав губами детский лобик, раздраженно заявила бабушка. — Подумаешь, насморк — без соплей еще никто не вырастал. Температуры нет, а насморк за два дня сам пройдет, — и мать продолжила сборы. Суетилась, ведь отец скоро подгонит машину, а она, как всегда, не готова. А ведь Александр Михайлович очень не любит ждать!
Когда торопилась, Валентина Ивановна всегда начинала нервничать. Вот и сейчас по квартире все летало, доставалось всем, кто попадет под руку. А в суматохе все, естественно, топтались друг у друга под ногами. Собиралась Надя, собирался Юрочка, складывая в маленький детский рюкзачок любимые машинки. Суетилась и Тамара, аккуратно складывая сыну рубашечки, теплый свитерок, положила несколько носовых платочков. Сердце ныло — ну зачем тащить нездорового ребенка на дачу, когда погода сошла с ума, на дворе не конец мая, а вроде как только-только март проснулся…
— Мам, ну зачем рисковать, — попыталась было образумить мать. — Он же день рождения в постели будет отмечать. А дома я его подлечу, ингаляции поделаю, ножки попарю…
Мать словно с цепи сорвалась:
— А я что, по-твоему, не смогу ребенку ноги попарить?! Я вас двоих вырастила и ничего, — полезла было за продуктами в холодильник, да от возможности лишний раз ткнуть непутевую дочь носом в дерьмо забыла, что хотела сделать. — Вот и вырастила на свою голову шлюху подзаборную! Да я тебе, потаскунья, и собаку не доверила бы воспитывать, а ты хочешь, чтобы я с тобой ребенка оставила?! Да ты же, сучка течная, кобелей наведешь полную хату да трахаться будешь при детёнке, знаю я тебя, проститутка дешевая! И из выблядка своего наркомана вырастишь!
Ну все, в очередной раз мать понесло. Тамара привычно старалась пропускать оскорбительные слова мимо ушей, но сегодня это оказалось еще более непросто, чем обычно. Отвела Юру в свою комнату, закрыла поплотнее дверь, чтобы ребенок не слышал бранных слов. А у самой уже дрожали руки то ли от волнения за сына, то ли от обиды на мать…
Вот уже и отец подъехал, сигналит снизу: мол, пора уже, выходите. Мать с Надей стали одеваться. Сумки стояли у двери.
— Юра, внучок, дедушка приехал. Собирайся, уже едем.
Юра с понуро опущенной головой вышел из комнаты и смачно шмыгнул сопливым носиком. И тут уже понесло Тамару. Она обхватила хрупкие детские плечики, прижала сына дрожащей спинкой к себе:
— Нет, мам, я его не отпущу. Он болеет, ему лучше остаться дома.
Брови на лице Валентины Ивановны полезли вверх то ли от удивления небывалой смелостью непутевой дочери, то ли от возмущения этим фактом:
— Это мне решать, что для ребенка лучше. Юра, быстро одевайся.
Тома еще крепче прижала к себе малыша:
— Нет, он останется дома.
— А я сказала — он поедет на дачу. Все нормальные люди на выходные едут на дачу, и только продажные шлюхи остаются дома караулить кобелей. Юра, одевайся!
На бедного ребенка жалко было смотреть. От страха дитё прижалось к маминым ногам, одновременно сжавшись в комочек. Из курносенького носика в два ручья текли соплюшки. Тома уверенным движением задвинула сына за спину, закрыв его от бабушкиного гнева спиной:
— Сегодня он останется дома. Мама, прошу тебя, пожалей ребенка! Ты можешь сколько угодно ненавидеть и презирать меня, но я тебя умоляю — оставь в покое ребенка, он ни в чем не виноват! Сделай ему такой подарок на день рождения, оставь хоть раз дома.
Мать начала орать и материться прямо у входной двери, ни мало не беспокоясь тем, что ее дикий ор услышат соседи. Впрочем, к ее истерическому крику давно привыкли все кругом… Несмотря на дикую, невиданную доселе истерику, Тамара твердо стояла на своем — не пущу, хоть режь меня, хоть убей, все равно не пущу! Снизу вновь раздался сигнал клаксона — отец о-очень не любил ждать. Постояв немножко в раздумьях и, как рыба на берегу, хватая воздух раскрытым ртом, как будто не зная, на что решиться и что еще сказать подлой дочери, мать наконец выдала:
— Ну, с-сука, подожди, вернемся в воскресенье — убью, паскуда, собственными руками убью, удавлю курву…
С этими словами Валентина Ивановна, похватав сумки и лишь гневно глянув на младшую дочь: чего вылупилась, шлюха, пошевеливайся, отец долго ждать не будет, — выскочила из квартиры. Юрочка заревел благим матом, да Тому и саму всю трусило, она никак не могла успокоиться. Обида жгла, душила: да сколько же это будет продолжаться! Да когда же, наконец, ее ребенка оставят в покое? Она сжала кулаки, вонзившись короткими ногтями в нежные ладони, чтобы не закричать от боли: ненавижу. ненавижу! ненавижу!!!
Дабы отвлечь Юрочку от тяжелых воспоминаний (легко ли ответить на наивный детский вопрос: "Мама, а почему бабушка нас не любит?"?), Тамара почитала ребенку про любимого Незнайку, попутно повторяя с ним пройденный в садике материал по подготовке к школе. Попарила маленькие ноженьки, напоила кроху теплым чаем с липовым цветом, уложила спать. Сама заснуть не могла, плакала полночи. Господи, да за что же мучения такие? Да, конечно, я все это заслужила, но до чего же тяжело терпеть! А ребенок-то, Юрочка-то, он разве заслужил такие оскорбления?! За что ему, дитёнку безвинному? А мне самой что, до веку грех свой смывать нетерпимыми обидами и унижениями? Я уж и так сама себя наказала, сколько же можно, Господи, когда же это кончится?..
Несмотря на благоразумно предпринятые меры, температура у Юрочки все же поднялась. В субботу утром он проснулся вялый, квёлый, весь день так и норовил расплакаться: бабушка то ли нечаянно, то ли нарочно увезла на дачу рюкзачок с любимыми машинками… К вечеру температура начала повышаться.
Ночь с субботы на воскресенье Тамара опять практически не спала, не отходя от больного ребенка. Стараясь поменьше пичкать его таблетками, всю ночь обтирала горячечное тельце водой с уксусом, без конца поила чаем с малиной. Лишь под утро удалось немного поспать. А к следующему вечеру температура снова начала угрожающе повышаться. В хлопотах Тамара даже забыла о том, что ожидает ее с приездом родителей. Мать непременно сдержит свое обещание, не глядя даже на то, что Юрочка таки действительно разболелся не на шутку — разве она спустит такое непослушание?! Да еще и отца накрутит, а у того рука тяжелая, а нрав — и того похлеще… Лишь изредка поглядывала на часы: когда они приедут, когда же начнется экзекуция?