Все в шоколаде

В настоящий момент с ним жила девица лет двадцати, о невероятной глупости которой слагали легенды. Но как-то я не верила, что она заботится о его рубашках. Я б еще немного поразмышляла на эту тему, но Деду надоело играть в молчанку, и он изрек:
– Говорят, ты много пьешь.
«Ну вот, пожалуйста».
– Кажется, мое пьянство – любимая тема разговоров, – сурово отрезала я. Он смущенно отвел глаза.
– Ты же понимаешь, что я… что меня беспокоит… я хочу сказать… – Когда он вот так начинает мямлить, я готова разрыдаться от жалости к нему.
Я закатила глаза, демонстрируя таким образом, как осточертела мне эта тема, а Дед ухватил меня за руку и больно сжал пальцы.
– Что с тобой происходит?
Вот только разговоров по душам мне и не хватало. Однако, зная его характер, я поняла, что от него так просто не отделаешься, потому я нахмурилась и с обидой в голосе заявила:
– Между прочим, пью я немного. Только вечером (небольшое отклонение от истины), только после работы (тоже не совсем верно), так что…
– Да плевать мне на работу, – не сдержался он. – Я хочу знать… – Тут он понял, что взял неверный тон, хлопнул ресницами, точно обиженный ребенок, и закончил весьма трогательно: – Поговори со мной.
– На тему моего предполагаемого пьянства? Не знаю, что тебе доносят, но до алкоголизма мне далеко.
– Ты в самом деле каждый вечер торчишь в баре?
– Ну и что в этом особенного? Должна же я как-то проводить свой досуг? Мне что, крестиком вышивать или вязать тебе шарфы?
– Раньше ты находила себе занятие.
– Раньше у меня была богатая фантазия. Теперь поистощилась.
Он смотрел на меня, пытаясь облечь свои чувства в слова, ему это редко удавалось, не удалось и сейчас, он горестно вздохнул и сказал виновато:
– Мне больно слышать, когда окружающие…
– Еще одно слово о моем пьянстве, и я пошлю тебя к черту. – Он опять хлопнул ресницами, точно малое дитя, а я, покачав головой, сказала: – Ей-богу, я пью в меру, точнее, иногда позволяю себе выпить. А в баре сижу, потому что в моей чертовой квартире слишком много места… Я подумываю завести собаку. Пока не решила, какой породы. Может, таксу, как считаешь? Таксы симпатичные.
– По-моему, они уродливые.
– Нет, ты не прав. Ужасно симпатичные, нелепые немного, но…
– Детка… – Не помню, чтобы он называл меня иначе, с его легкой руки (или языка?) меня теперь зовут так все кому не лень, иногда мне кажется, что имя, данное мне при рождении, и не мое вовсе. Правда, Дед произносит это слово по-особенному, у него это получается очень сексуально, может, он по привычке зовет так всех своих баб, чтоб не путаться? В этом что-то есть. – Детка, – повторил он, погладил мое колено и вдруг выпалил: – Я чувствую себя виноватым.
– С какой стати? – удивилась я.
– Наверное, я должен был… я уделяю тебе мало внимания. Я понятия не имею, о чем ты думаешь, что тебя тревожит… И меня всерьез пугают все эти разговоры.
– Я решила, что мы уже разобрались с моим пьянством. Начинаю думать, что кому-то просто очень хочется выставить меня алкоголичкой. Со мной полный порядок, а выгляжу паршиво, потому что ночь была не из приятных.
– Что случилось? – нахмурился он. Во взгляде читалось беспокойство не за себя, а за меня.
– Кое-что. Но это терпит.
– Как знаешь… Может, нам стоит отдохнуть вдвоем, как в добрые старые времена, а? Ты и я. И никаких дел…
Идея не показалась мне заманчивой, правда, в ее осуществление я не очень-то верила, раз до выборов всего ничего, оттого напрягаться не стала и молча кивнула. Он, конечно, о выборах тоже вспомнил и недовольно поморщился, поняв, что погорячился.
– Конечно, сейчас… ты понимаешь, но когда все кончится… – Я опять кивнула, на этот раз с облегчением. Когда все кончится, непременно опять что-нибудь начнется, так что можно не волноваться. Он похлопал меня по колену и сказал: – Я люблю тебя… – Поднялся и пошел к столу. Выходило, что аудиенция закончена. Я поднялась, прикидывая, стоит ли заводить разговор об убитой девушке, и решила, что не стоит.
– У тебя все? – с сомнением спросила я.
– Извини, дел полно…
– Ты вызвал меня, чтоб узнать о моем самочувствии?
– Между прочим, мы не виделись неделю. Если быть точным – восемь дней. И все эти разговоры…
– Мог бы позвонить по телефону.
– Я хотел тебя видеть.
– Ну-ну. Тогда я пошла.
Я направилась к двери, поймав себя на мысли, что вздыхаю с облегчением. Я была уверена, что мой вызов связан с ночным происшествием, но, если я ошибалась, выходит, он о нем ничего не знает или считает, что оно не имеет к нам отношения. Иными словами, он не знает убитую и у нее никогда не был.
– Чем же все-таки порадовала тебя эта ночь? – спросил он, когда я уже взялась за ручку двери. Тааак…
– Волков звонил, – разворачиваясь, сообщила я. – Убили девушку из «Пирамиды», у нее на квартире. Волков нашел под креслом твою визитку. – Судя по всему, новость не произвела на него впечатления, если только она была для него новостью.
– Ограбление? – спросил он.
– Не похоже.
– Не вижу повода для беспокойства, – подумав, изрек он. – А ты?
– Я – нет. Волков слегка обеспокоен.
– Чем же?
– Показаниями соседей. Девчонку посещал дядя, чье описание вполне подошло бы к тебе.
– А как ее зовут?
– Кудрина Алла Дмитриевна. – Я сообщила адрес, ожидая реакции, он поджал губы, потом покачал головой:
– Нет, никогда не слышал это имя.
Если честно, облегчения я не почувствовала. Дед мог врать очень убедительно.
– И у нее нашли мою визитку?
– Точно. Заляпанную кровью.
– Это не очень хорошо, – заметил он. Я пожала плечами, предоставляя судить ему. – Что скажешь? – спросил он, добавляя во взгляд проницательности.
– Пока ничего. Если ты ее не знаешь…
– Я ее не знаю.
– Отлично. Тогда я пойду. – Я вновь взялась за ручку двери, в самом деле намереваясь уйти.
– Ты ведь не собиралась докладывать мне об этом, значит, не считаешь, что это может иметь какие-то последствия.
– Я никогда не тороплюсь с выводами.
– Дело ведет Волков?
– Волков.
– И визитку видел только он?
– У меня нет повода ему не верить.
– Хорошо. – Дед открыл ящик стола, достал конверт, заглянул в него и бросил на стол. – Передай ему, объясни, что мы заинтересованы в том, чтобы убийца был найден как можно скорее. Разумеется, он может рассчитывать на нашу помощь.
Я сунула конверт в сумку и направилась к двери, гадая, отчего у меня так паршиво на душе.
– Ты с ним увидишься сегодня?
– Да. Ближе к обеду.
– Держи меня в курсе.
– Конечно.
Я на всякий случай притормозила, может, он изволит еще что-нибудь сказать на прощание, но Дед уткнулся в бумаги, и я вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
В приемной сидел какой-то тип, нервно поправляющий галстук. Я приблизилась к Ритиному столу, и она шепотом спросила:
– Ну как?
– Ничего особо любопытного.
– А вызывал зачем?
– Мозги промывал. Кто-то настучал, что я много пью.
– Наверняка Лялин. Этот знает, сколько трусов и лифчиков в моем шкафу.
– Чертов извращенец.
– Точно. Когда-нибудь я наберусь смелости и кое-кому здесь выскажу… – Кажется, она говорила вполне искренне, поэтому я попросила:
– Лучше не надо.
– Конечно. Но иногда очень трудно держать себя в руках.
– Нам за это хорошо платят.
– Это точно. Забудь, что я тут наболтала.
– Уже забыла.
Я покинула приемную, сделала несколько шагов по коридору и увидела Черника. Он вывернул из-за угла и вроде бы спешил по своим делам, но у меня сложилось впечатление, что толстяк-бухгалтер поджидал меня. Он как будто намеревался пройти мимо, но вдруг встал как вкопанный, сделал шаг, точно передумав, кашлянул и вновь замер.
– Как дела? – спросил он невпопад, потому что мои дела должны интересовать его так же мало, как его дела меня.
– Отлично.
– Ага… Я вот что подумал: почему бы нам не выпить кофе? То есть вы ведь собирались в бар, разве нет?