Опасные забавы

 
Джулия Гарвуд
Опасные забавы
 
Пролог
Джилли, которая приходилась Эвери Элизабет Делейни родной матерью, была особой с безнадежным сдвигом по фазе. К счастью, на третий день после родов она исчезла в неизвестном направлении, оставив Эвери на попечение Лолы, бабушки, и Кэрри, тетки.
Три поколения, представленных исключительно женским полом, повели мирное и скромное существование в Шелдон-Бич, Флорида. Двухэтажный особняк на Барнетт-стрит, при Джилли шумный и неустроенный, с ее исчезновением превратился в тихую гавань. Мало-помалу Кэрри снова научилась смеяться. Пять чудесных, удивительных лет в доме царила настоящая идиллия. К сожалению, годы, прожитые бок о бок с Джилли, постепенно взяли свое. Бабушка Лола, и без того ставшая матерью чересчур поздно, чтобы к этому приспособиться, старилась буквально на глазах. В канун пятого дня рождения Эвери она впервые ощутила спазмы в сердце и лишь с трудом, то и дело отдыхая, сумела покрыть глазурью праздничный пирог.
Лола не только умолчала об этом, но и воздержалась от визита к своему лечащему врачу тут же, в городе, зная, что диагноз не останется их маленькой тайной и что Кэрри узнает все сразу после того, как за ней закроется дверь кабинета. Вместо этого она записалась к кардиологу в Саванне и отправилась к нему тайком, для чего пришлось самой сесть за руль. Осмотрев Лолу, кардиолог заметно помрачнел. Он выписал нужные лекарства, подчеркнул, как важен в таком возрасте регулярный отдых, и тактично намекнул, что самое время писать завещание.
Лола отмахнулась от намека. Что они знают, эти коновалы? Допустим, она одной ногой в могиле — что с того? Пусть уж другая твердо стоит на земле. Некогда ей писать завещание, надо растить внучку. Вот вырастит, тогда и отправится на тот свет, но ни днем раньше!
Надо сказать, за долгий период безуспешных попыток обуздать нрав Джилли Лола в совершенстве научилась убеждать (как других, так и себя), что все в полном порядке, лучше и быть не может. Теперь это искусство очень ей пригодилось. Немного поработав над собой по дороге из Саванны, она пришла к выводу, что кардиолог ничего не смыслит и что на деле она здорова как бык.
Жизнь пошла своим чередом.
Чем упорнее бабушка Лола держала рот на замке, тем отчаяннее хотелось знать, какой была мама. Однако стоило Эвери заикнуться о ней, как бабушкины губы сжимались в линию и следовал всегда один и тот же ответ: «Надеюсь, с ней все в порядке… где-нибудь подальше отсюда!» Прежде чем Эвери успевала задать следующий вопрос, разговор переводился на другое. Ну разве этого достаточно для пятилетнего ребенка, который так и сгорает от любопытства?
Зато тетя Кэрри никогда не отказывалась говорить о Джилли. Наоборот, она охотно поддерживала эту тему. Вопросы Эвери давали ей возможность еще раз припомнить и перечислить все плохое, что когда-либо совершила Джилли (а этого, как выяснилось, было тьма-тьмущая).
Эвери преклонялась перед теткой, уверенная, что прекраснее той нет на всем белом свете. Она мечтала, когда вырастет, выглядеть так же, а не как беспутная мать. Волосы у Кэрри были в точности того же оттенка, что и бабушкино абрикосовое варенье, а глаза своей дымчатой голубизной напоминали мех персидского кота, одного из любимых сказочных персонажей девочки. Кэрри все время сидела на той или иной диете в надежде сбросить двадцать фунтов веса, но в глазах Эвери она была само совершенство, со всеми своими «лишними» фунтами. Высокий (под 170) рост придавал ей стати, в которой появлялось даже нечто королевское, стоило только увенчать голову беретом, чтобы волосы не лезли в глаза (например, во время работы в саду). В довершение ко всему тетка божественно пахла. Эвери это казалось изысканной отличительной чертой, чем-то уникальным, свойственным только этому дивному созданию, и когда Кэрри бывала в отъезде и тоска становилась невыносимой, девочка пробиралась к ней в комнату, чтобы щедро надушиться и тем самым создать иллюзию дорогого присутствия.
Но более всего Эвери нравилось то, что Кэрри говорила с ней всерьез, как со взрослой. Она не сюсюкала, не кудахтала и вообще как будто не замечала, что перед ней ребенок, что бабушка Лола, наоборот, всемерно подчеркивала. Вспоминая о беспутной Джилли, она никогда не смягчала выражений. «Я не стану лакировать действительность только потому, что ты еще мала. Знать все как есть — твое право».
Как-то раз, примерно за неделю до предполагаемого отъезда тетки в Калифорнию, Эвери помогала ей собирать вещи — то есть путалась под ногами, пока Кэрри это не надоело. Та усадила ее за трельяж и снабдила шкатулкой с дешевой бижутерией, купленной на распродаже в виде прощального подарка племяннице. В глазах пятилетней девочки это был сундук, полный сокровищ. Она тотчас начала навешивать их на себя и в полнейшем восторге крутиться перед тройным зеркалом.
— Зачем тебе Калифорния, тетя Кэрри? Это же далеко! Почему ты не хочешь остаться с нами?
— А нужно? — со смешком спросила та.
— Пейтон сказала, что ее мама сказала, что нужно! — пылко заверила девочка. — Сказала, что в колледже ты уже была, а теперь твое место — дома, потому что бабушка уже старенькая, а со мной наплачешься.
Пейтон была не только лучшей подругой, она была на год старше, поэтому Эвери повторяла за ней все дословно как попугай. По мнению Кэрри, матери Пейтон следовало поменьше совать нос в чужие дела, но поскольку это была, в общем, добрая женщина, можно было закрыть глаза на этот маленький недостаток. Аккуратно сворачивая любимый голубой свитер, Кэрри сделала еще одну попытку объяснить, почему уезжает:
— Раз я могу рассчитывать на стипендию, отчего не получить диплом магистра? Ведь чем выше образование, тем шире возможности. Разве я не объясняла тебе это сотню раз? Короче, ехать придется. Глупо упускать величайший шанс своей жизни. Когда-нибудь я открою свою собственную фирму, разбогатею, прославлюсь и заберу вас с бабушкой к себе. У нас будет огромный дом в Беверли-Хиллз с прислугой, плавательным бассейном и прочими радостями.
— Да, но тогда я не смогу ходить к миссис Варне и брать уроки фортепиано! Помнишь, она сказала, что у меня неплохие уши!
Поскольку это был настоящий вопль, Кэрри удержалась от смеха.
— Она сказала, что у тебя неплохой слух и что упорные занятия помогут его развить, — поправила она серьезно. — С тем же успехом ты можешь брать уроки музыки в Калифорнии. Кстати, уроки карате тоже.
— Нет уж, лучше здесь! Сэмми говорит, что я луплю ногами чем дальше, тем лучше. — Лицо Эвери вдруг омрачилось. — Кэрри, я слышала бабушкин разговор с мамой Пейтон. Ей не нравится, что я учусь карате. Она думает, что девочке это не пристало.
— Жаль, что она так думает. Лично я считаю, что девочка должна уметь защищаться, потому и плачу за эти уроки.
— Зачем? Знаешь, и мама Пейтон спрашивала у бабушки, зачем это нужно.
— Затем, чтобы никто не мог футболить тебя в разные стороны, как когда-то Джилли футболила меня. Что хорошего расти в постоянном страхе перед более сильным или наглым? В Калифорнии полным-полно школ карате, и учителя там не хуже Сэмми.
— Мама Пейтон сказала ей, что бабушка сказала, что Джилли сбежала, чтобы стать актрисой. Ты тоже едешь за этим, тетя Кэрри?
— Вовсе нет. Я еду, чтобы однажды основать фирму и зарабатывать деньги. Горы денег! Чтобы делать актрисами других.
Эвери ненадолго отвлеклась, нацепляя на уши массивные «бриллиантовые» подвески. Затем настал черед ожерелья в тон им, которое не без труда удалось выпутать из груды безделушек. Наконец она вернулась к разговору:
— А знаешь, что еще сказала мама Пейтон? Что Джилли завела ребенка в таком возрасте, когда другие уже соображают.
— Совершенно верно. Ей тогда было восемнадцать.
Кэрри вывалила на постель содержимое нижнего ящика комода и принялась сортировать носки по парам.
— Да, но что значит «когда другие уже соображают»?