Лестница в Эдем

– Да-да, милый! Я уже его взяла! – соврала Зозо, совершенно забывшая про это.
Поиски продолжались минут пятнадцать, пока не увенчались успехом. Зуб Мефа обнаружился в коробке с нитками и иголками, на самом дне, рядом с наперстком и всякой мелочовкой. Прежде чем сунуть его в кошелек, Зозо некоторое время держала зуб на ладони, вспоминая, как маленький Меф с обычным для него маниакальным упорством раскачивал его языком и пальцами, а она, Зозо, пугалась и охала, что он чрезмерным рвением повредит зубу постоянному. И как потом, когда зуб все-таки поддался – синеватый, костяной, с багровым ободком в том месте, где он прилегал к десне, – Меф гордо вручил его матери.
– Пусть будет у тебя! Я для себя завтра другой расшатаю! – великодушно сказал он.
«Может, не отдавать? Ну их, эти исследования!» – на миг мелькнула у Зозо мысль, но тотчас она заглушила ее соображением, что личная жизнь важнее детского зуба, а ведь именно сегодня многое должно решиться.
* * *
Ресторан, в котором Зозо встречалась с Бурлаковым, находился недалеко от гастрономического бомбоубежища Хаврона. Он был чистеньким, пахнул свежей выпечкой и начинался с большого белого холста, на котором известные люди ставили маркером свои размашистые подписи. Подписей было довольно много, что должно было напитать Зозо уважением к этому царству прославленных желудков.
Возле этого холста Зозо, пришедшая раньше назначенного срока, и дожидалась Бурлакова. Заметив машину Леонида, въезжающую на парковку, Зозо испытала внезапную робость и укрылась в женской комнате, где и просидела десять минут, рассматривая в круглое зеркало над раковиной свое испуганное лицо.
– Сейчас или никогда! – повторяла она точно заговор.
Тем временем ее «зубодробилкин» уже сидел за столиком и равнодушно, точно язвенник, листал меню.
– Прости! Надеюсь, ты не соскучился? – проворковала Зозо, подходя.
– Ничего-ничего! Примерно этого я и ожидал. Пунктуальные женщины – это утопия! Они мне совершенно не нравятся! – сказал Бурлаков.
Его медлительный голос, которым он нередко запугивал пациентов до состояния амебы, потеплел ровно настолько, насколько это было уместно. Зозо порадовалась, что не вышла из своего убежища, даже когда в дверь барабанили.
Подошедшая официантка чем-то напоминала грустного, большеглазого, очень чистенького тушканчика. Зозо так волновалась, что ткнула пальцем в первый попавшийся салат и попросила сок.
– Сок свежевыжатый? – уточнила официантка.
– Что? Как хотите! – не расслышав, торопливо сказала Зозо.
– Я лично ничего не хочу! – назидательно произнес тушканчик и удалился на задних лапках.
– Ну как твой сын? Где он сейчас? – приветливо спросил Леонид.
– Сидит дома. Играет на компьютере, – соврала Зозо, не видевшая Мефа уже недели две.
– В прошлый раз ты говорила, что он круглые сутки делает уроки. Или он сутки делает уроки, а следующие сутки играет? – добродушно напомнил Бурлаков.
Зозо с усилием улыбнулась.
– Он очень тихий. Его почти никогда не видно, – сказала она, надеясь, что, когда встреча кандидата в папы и кандидата в сыновья все же произойдет, Меф будет хотя бы без меча и без подружки.
К счастью, Леонид больше не интересовался подробностями жизни девятилетних мальчиков. Он равнодушно взглянул через стеклянную стену на улицу, где стоял его автомобиль, а когда сразу после этого посмотрел на Зозо, той показалось, что взгляд у него блестящий и колючий, как новенький зубной бор.
«А ведь он меня совсем не любит! И не нужна я ему совсем! Ему вообще непонятно что нужно. Прав Эдя: мутный он!» – с внезапной ясностью подумала Зозо.
Ей захотелось встать и уйти. Она даже дернулась, отодвигая стул, но страх одиночества и желание быть счастливой любой ценой приказали ей остаться.
– Как вы относитесь к ревности, Леля? – спросила она задиристо.
Порой Зозо захлестывала лихая волна отваги, и тогда мгновенно становилось очевидно, что она мать Буслаева и сестра Хаврона. Среди кактусов не растут подснежники.
По вялым глазам Бурлакова Зозо прочитала, что к ревности он не относится никак, поскольку она не имеет прямого отношения к его служебным обязанностям.
– Ревность, Зоечка, это качество, требующее постоянного эмоционального обслуживания и большого количества свободного времени, – сказал он.
– Не ревновать тоже плохо. Если тебя совсем не ревнуют – значит, ты безразлична. Плевать, где ты, с кем ты, чем занимаешься, о чем думаешь – вообще глобально чихать на тебя, – с убеждением сказала Зозо.
Бурлаков поправил солонку.
– Как-то они ужасно долго ничего не приносят! – сказал он тоскливо. – Понятно, что горячее готовят. Но я же просил вначале кофе! Что они за ним, ослика на базар послали?
Зозо с задержкой улыбнулась. Она испытывала смятение.
– Да, кстати! А где мой зуб? – вдруг вспомнил Леонид.
«Твой – у тебя во рту!» – чуть не ответила Зозо, но сдержалась и смиренно полезла в кошелек. Зуб Мефа Бурлаков разглядывал недолго. Завернул в салфетку и спрятал в нагрудный карман.
– А посмотреть? – спросила Зозо с обидой.
– Посмотреть? Ну да не тут же! – улыбнулся Бурлаков. – Я и так уже по зубику увидел, что в детстве мальчик любил конфетки! Ай-ай-ай! Могу открыть вам профессиональную тайну, Зоечка! Конфеты – лучший друг стоматолога! Если бы их не было, многим из нас пришлось бы искать другую работу.
Зозо хотела ляпнуть, что Меф всегда, даже в три года, гораздо больше конфет любил мясо, но внезапно в дверях увидела своего родного братца. За спиной у Эди маячил встопорщенный и сердитый «здоровый конкурент». Эдя повернулся к нему и что-то шепнул, указывая на столик.
В момент, когда краснолицый, размахивая руками, направился к ним, Зозо осознала, что он изрядно навеселе и находится в той стадии подпития, когда уже хочется совершать геройские поступки, но еще не хочется просить за них прощения.
В сердце у Зозо шевельнулось сомнение, что ее план был так уж хорош.
«Прикончу Хаврона!» – пугливой птицей вспорхнула мысль. Однако было уже поздно.
– Привет, Зоя! А я тебя всюду ищу! Вот и встретились! – фальшивым тоном уличного приставалы произнес краснолицый, оглядываясь на дверь, в которой то появлялся, то исчезал Эдя.
– Привет! – поздоровалась Зозо, запоздало спохватываясь, что не знает даже имени своего арендованного поклонника.
Краснолицый шевельнул щеточками усов. Неумелая игра компенсировалась старательностью, с которой он выговаривал слова.
– С кем это ты тут, Зоя? Что за мужик? Почему я его не знаю? – продолжал он.
– Леонид, может быть, вы сами представитесь? – предложила Зозо.
Бурлаков стал привставать, нерешительно протягивая ладонь. Краснолицый посмотрел на его руку и сдвинул бровки.
– А ты сиди! – гаркнул он.
Леонид озадаченно захлопал глазами.
– Простите… – начал он.
– Не прощу! Сидеть, я сказал! Руки держать перед собой! Смотреть на стол! – гаркнул краснолицый. В голове у него что-то замкнуло.
И тут Леонид Бурлаков совершил главную свою стратегическую ошибку. Он вскипел и вскочил, оказавшись головы на полторы выше краснолицего. Видимо, преимущество в росте затуманило ему мозги и он забыл, что в бытовой драке побеждает обычно не самый сильный, а тот, у кого в большей степени отвинтились тормоза.
– Послушайте, уважаемый! Я не позволю, чтобы какой-то гном… – величественно начал он.
Лучше бы он родился глухонемым. Никакая другая часть тела не вредит человеку больше его собственного языка. Если поначалу лицо у приятеля Эди было просто красным, то теперь сделалось отечным. Казалось, ткни его щеку пальцем, она брызнет помидорным соком.
– А ну пошли выйдем! – глухо, уже без всякого актерства сказал он.
– Никуда я с тобой не пойду!
– Пойдешь! Еще как! – мрачно пообещал краснолицый и, ухватив Бурлакова за пиджак, поволок его к выходу, точно упорный буксир неуклюжую баржу.
– Мужчина, держите себя в руках! Официант, вызовите милицию! – пискнул Бурлаков.