Лестница в Эдем

Дафна подошла к окну. Она увидела, что Мефодий стоит рядом с Прасковьей и с интересом трогает ручной тормоз велосипеда. Некоторое время спустя Прасковья слезла, уступая ему место. Меф запрыгнул на седло, пощелкал скоростями и, пустив Прасковью на багажник, поехал с ней куда-то.
– На месте света я подзаняла бы деньжат и купила бы ему велосипед, – посоветовала Улита.
– Зачем?
– А так просто. Африканских женихов ловили на колокольчики. Привяжут к некрасивой невесте много колокольчиков и, пока он их трогает, тащат к шаману, или кто у них там для регистрации брака. А развод там только через сто ударов дубиной с гвоздями, так что семьи получаются прочные.
– Очень рада за африканских невест, но я – пас, – спокойно сказала Дафна.
Ведьма взяла ее за руку и развернула к себе.
– Ты мне только одно скажи, и я преспокойно отправлюсь есть свою утреннюю курочку. Тебя что, Прасковья совсем не бесит? – спросила она.
– Да. Она меня немного злит, – честно признала Даф. – Но это ничего. Именно потому, что она меня злит, я и понимаю, что она хорошая.
Улита заморгала вначале обоими глазами, а затем для убедительности каждым по отдельности.
– А теперь можешь то же самое, но по-русски?
– Могу. У меня есть внутренний барометр. Как только в моей душе шевельнется и вскипит досада или раздражение – значит, передо мной хороший человек или в чем-то хороший человек. На действительно плохих людей не раздражаются по определению. И еще признак: если чудовищно не хочется браться за какое-то дело – значит, именно оно тебе сейчас необходимо.
Улита напряженно задумалась, осмысливая нечто совершенно для нее новое. Однако надолго ее не хватило. Отяжелевшая мысль взлетала к небу с усилием, как раскормленная гусыня, и то по большой необходимости.
– Бр-рр! Ну, ты меня и загрузила! Пойду воплощать твой совет про «не хочется, значит, надо». Мне вот сейчас совершенно не хочется завтракать. Пожалуй, заставлю себя и поем, – сказала ведьма.
* * *
Велосипед шел легко, надежно, устойчиво. Толстые рифленые шины уверенно брали высокие бровки. Руль тоже был хорош: не настолько гоночный, чтобы ехать, согнувшись в три погибели, но и не чайниковский, когда держишься за него, как за забор.
Меф ехал и даже через куртку ощущал прохладные ладони Прасковьи, лежавшие у него на плечах. Когда же она касалась пальцами его шеи, что происходило нередко, то щекотный холодок пробегал по телу, забираясь даже в ботинки.
«А ведь мне нравится», – подумал Меф.
В тот момент, когда эта мысль посетила его, Прасковья засмеялась, и шею Мефа обожгло жаром. Усмиряя ее, Меф, не снижая скорости, переехал через валявшуюся толстую доску, чтобы новую наследницу мрака как следует тряхнуло на багажнике. Прасковью и в самом деле тряхнуло, однако дурь не вытрясло, потому что в ответ она засмеялась еще громче.
Когда Меф, много петлявший в переулках, затруднился бы уже сказать, где они, Прасковья принялась стучать его по спине. Буслаев свернул налево, заметив выезд к каналу, переехал узкую дорогу и остановился.
– Жалко стало велик? – спросил Меф разочарованно. Он был не прочь еще покататься.
Вместо ответа Прасковья взяла велосипед обеими руками, с усилием подняла его над парапетом и швырнула в канал. Велосипед скрылся почти мгновенно. Последней мелькнула пухлая черная шина.
– Ага. Значит, тебе ничего не жалко… А какой вопрос надо было задать, чтобы ты сама в воду скаканула? Просто теоретически? – с обидой за велосипед поинтересовался Меф.
Прасковья попыталась дать ему затрещину. Буслаев легко поймал ее руку, но она ухитрилась оцарапать ему ладонь.
– Знаешь, есть такие волшебные таблетки. Называются: «экстракт корня валерианы». Хочешь, подарю? – предложил Меф устало.
На этот раз в нос Буслаеву полетел уже кулак. Он ушел от него, сделав полшага назад.
– В общем, я не настаиваю. Я просто высказал свое мнение. Даже не утверждаю, что авторитетное, – сказал Меф.
Разговаривая с Прасковьей, он ощущал себя человеком, который ватной палочкой осторожно обрабатывает кому-то болезненную рану. Одно неловкое касание, даже не неловкое, а просто недостаточно бережное – и сразу вопль. Не девушка, а сплошное минное поле. Куда ни ступишь – сразу взрыв. С другой стороны, он и сам был виноват: смущался и говорил глупости. Привык, видно, что Даф всякую его словесную глупость покроет любовью и пониманием.
Напряженно глядя на Мефа, Прасковья принялась оживленно жестикулировать, точно желая спросить его о чем-то.
– Не понимаю, – сказал Буслаев совсем осторожно, чтобы в него снова что-нибудь не полетело.
Прасковья нетерпеливо мотнула головой. Сунув руку в карман, она выдернула из него блокнот и маркер.
«ИДИ ЗА МНОЙ!» – написала она.
– Почему ты без Ромасюсика?
Прасковья вновь склонилась над блокнотом. Маркер в ее руке быстро запрыгал, сокращая и сглатывая слова:
«ЧТБ. НЕ ПРБЛТ. Н. ВСТР. – ТЙН».
– Тайна от кого? – спросил Меф, прикинув, что Улите и Даф, к примеру, она уже известна.
Прасковья не стала ничего писать, а лишь нетерпеливо ткнула обратным концом маркера в асфальт.
– Ясно. От асфальта, – сказал Меф.
Не удостоив его даже улыбкой, Прасковья повернулась и быстро куда-то направилась. Меф едва за ней успевал. Они прошли вдоль канала и по лесенке спустились на узкий причал. Привязанные к столбам, о резиновые покрышки терлись два небольших катера. Один был пуст и накрыт брезентом. В другом на скамье сидел мужчина и задумчиво плевал в воду.
Услышав шаги, он вскочил и, качнув катер, ловко перепрыгнул на причал.
Меф увидел круглую бритую голову, косо насаженную на короткое, рыхлое, очень широкое туловище.
«ЗНКМС», – написала Прасковья. Меф не сразу сообразил, что это был призыв знакомиться.
– Привет! Как жизнь? – сказал Меф, разглядывая болтавшийся на шее незнакомца дарх.
Толстый, темный и непрерывно шевелящийся, он гораздо больше походил на жирную пиявку, чем на привычную сосульку.
Жуткое лицо уставилось на него. Казалось, некогда оно было раздроблено до состояния мозаики, а потом кое-как, без особого старания собрано вновь. Под носом, на подбородке и щеках торчали колкие пучки щетины, а два пучка были даже на лбу. В одном из них приблизительно угадывалась не к месту приставленная бровь.
Увидев Мефа, страшная рожа осклабилась и, открыв рот, не без гордости продемонстрировала отрезанный язык.
Прасковья вырвала из блокнота предыдущую страницу.
«ЭТО ОТ ПАЛИЦЫ», – написала она.
Меф кивнул. Про палицу ему можно было и не объяснять.
– А как его зовут?
«ЭНГ. ОН МНОГИМ МНЕ ОБЯЗАН. ЭТО Я СОБРАЛА ЕГО ПОСЛЕ РАНЕНИЯ».
– Больше некому было? – удивился Меф, знавший, что в Тартаре немало костоправов.
«ЕГО НЕ ЛЮБЯТ. ЕГО ХОТЕЛИ ДОБИТЬ».
– Почему хотели добить? – удивился Меф.
«У ЭНГА ПЛХ. РЕПУТ. ОН ЗАНИМАЕТСЯ СОМН. ДЕЛАМИ».
Меф озадачился. «Какими, интересно, делами надо заниматься, чтобы они показались сомнительными даже для Тартара?» – подумал он и спросил:
– Зачем ты меня к нему привела?
«ЕМУ МОЖНО ДОВЕРЯТЬ».
Буслаев заглянул в почти белые глаза Энга, отыскал где-то сбоку осклабившиеся синие губы, и желание доверять стало совсем назойливым.
– Я так и понял, – сказал он.
«ТЫ НЕ ДОЛЖЕН СРАЖАТЬСЯ С ГОПЗИЕМ», – быстро написала Прасковья.
– Почему?
«ГОПЗИЙ НЕ БУДЕТ БИТЬСЯ ЧЕСТНО. ТЕБЯ УЖЕ ПРИГОВОРИЛИ».
Буслаева это не удивило.
– И что ты предлагаешь? – спросил он.
«МЫ ИХ ОПЕРЕДИМ. ЭНГ ЗАЙМЕТСЯ ГОПЗИЕМ».
– В каком смысле «займется»? – уточнил Меф.
Прасковья не стала ничего объяснять, лишь дернула головой. Энг что-то промычал, и зрачки его стали еще белее.
– Ага, ясненько, – подытожил Меф. – Гопзий – четвертый клинок мрака. На номера второй и третий Энг явно не тянет. Первый номер тем более забит. Значит, варианты честного поединка отпадают. Теперь понятно, почему у Энга «плх. репут». Он просто убийца из Нижнего Тартара.