Рожденный умереть (СИ)

Через час Клем повернул голову.
- Смотри, в самом хвосте плетется.
- Плевать.
- Ремал, кровью пахнет. - Втянул носом воздух друг.
Альфа повернул голову. Ветер дул им в спины и он так же принюхался.
- И правда. Кто-то ранен?
- Да вроде нет.
Они остановились нюхая воздух. Колонна из сорока шести членов отряда поравнялась.
- Кто ранен? - задал вопрос Ремал повторно втягивая носом воздух.
Парни замотали головами. Вожак осмотрел все лица и опустил глаза. И замер. Их пленник, сжимая пальцами рук свои штаны стоял и молча ждал когда они пойдут дальше, а его ступни, обутые в тряпичные домашние тапочки, были кроваво красные. Но он стоял прямо, словно и боли не ощущает.
- Что за… - Клем уставился на его ноги, на его белую обувь в красных пятнах.
- Ну-ка подними его. - Скомандовал Ремал.
Ближайший к юноше воин легко вцепился в его талию и приподнял, посадил перед собой и показал его ноги. У Ремала вырвалось ругательство из горла. Все стопы были изрезаны, шла кровь и попала грязь. А юноша молчал потупив взгляд, замерев и едва заметно покусывая губы. И ни звука.
- Ты что, немой? - задал вопрос Клем.
В ответ тишина. И даже глаз не поднял.
- Вы трое, затереть следы. - Приказал Ремал. - Повезешь его.
- Надо бы кровь остановить. - Пробормотал Клем.
Пока они говорили, кто-то из воинов, не слезая с кота, дотронулся до ног юноши, дабы осмотреть их. В ответ сдавленный стон и пленник отключился. Он был бледным, щеки горели, из уголков глаз текли слезы.
- Что там? Сильно? - спросил Ремал.
- Очень. - Произнес один из отряда. - Тут грязь попала. Зашивать надо.
- А ведь даже не вскрикнул ни разу. - Пробормотал Клем. - Немой что ли?
- Да Боги его знают, какой он. - Рыкнул Ремал. - Сними с него это подобие обуви. И посмотри что сейчас можно сделать. До деревни не далеко.
Мужчина только кивнул и разрезал ленты обуви. Осмотрел раны, плеснул водой и перебинтовал лентами, стянув потуже. Через пару минут колонна двинулась дальше, а трое отделившиеся от отряда рассыпали по дорожке кровавых следов специальный порошок, который все следы растворял.
Отряд проехал еще часа три по каменистым холмам и въехало в долину, пересекая которую оказались в своих родных местах. Трио догнало их на самой границе. Отчитались, что затерли следы и никого не видели в погоне. Ремал только кивнул в ответ.
Деревня встретила их оживлением и ожиданием потерь. Но были только легко раненные, пара ушибов и трофеи. Кое-кто прихватил денег, кто-то дорогие вазы и прочий мусор, а кто-то и раба. Ремал заулыбался своему наставнику, который осмотрел бессознательного юношу, которого подвезли к дому вождя.
- И чего это ты решил содержанта прихватить? - спросил наставник.
- Да глаза у него такие, что продать можно дороже всех взятых трофеев. - Хохотнул Ремал.
- А чего ноги раненные? Убегал? - поинтересовался старик, когда рослый воин внес его в дом в первую комнату, где жил воспитанник Ремала.
- Нет. Обувь у него комнатная. К нашим дорогам не пригодная. - Влез Клем и поклонился наставнику. - Здравия вам отец.
- И тебе, сын Каружа. - Старик улыбнулся. - Лекаря звать?
- Как хотите. - Ремал улыбнулся и осмотрел собирающееся племя. - Мы вернулись с победой! - взревел он и за ним взревели воины, а за ними и все остальные, вплоть до детей.
- Роженики, собирайте в большом доме столы! - заулыбался старик. - Будем отмечать хороший улов.
В массе людей-оборотней наметилось движение и к большому дому, где собирались все жители на совет, суд и свадебные бои, устремились те, кто жил в деревне и воспроизводил на свет потомство. Старик заулыбался и миролюбиво спросил:
- А все же, зачем заставлять тело, что собрался продать, идти пешком по острым камням, не проверив его обувь? Не уж-то разозлил он тебя, вождь?
- Нет. - Ремал усмехнулся. - Ша устал после битвы. Вот и решил ему путь облегчить. А как оказалось у содержанта не обувь, а хлам.
- Понятно. - Наставник посмотрел на вождя и покачал головой. - Где будет до весны этот юноша?
- Здесь. А как только торговые пути ото льда отойдут, так и продам его. - Ремал улыбнулся. - Ты его глаза когда увидишь, сам скажешь, что он стоит куда как больше, чем все то, что мы взяли при набеге.
- Хорошо бы.
Старик вздохнул. Лекарь вошел в дом, осмотрел ноги юноши, промыл их лечебным раствором и перебинтовал, туго сжав. А потом отправился на пир.
Лиом проснулся рано утром и не понял где он находится. Его распорядок дня сменился одним мазком. Никто его не будет, никто не просит жестами поспешить, ибо мастер идет. Никого рядом нет. И все здесь пахнет по другому. Даже звуки другие. Более живые.
Юноша медленно привстал на локтях и осмотрелся. Он был в маленькой комнатушке. Лежал на кровати из твердого дерева на жестком матрасе. В комнате был стол, стул и комод. Небольшое окно показывало часть неба и деревья.
Попытавшись сесть, потревожил ноги и зашипел, тихонько, что бы его не услышали. Он вспомнил где он теперь. И прекрасно понимал, что его нынешнее положение ничуть не лучше, нежели было до этого. Если в Доме Юрельта его уничтожали эмоционально, то тут скорее всего будут физически.
Лиом медленно сел, спустив ноги. Их пекло и дергало. Но хотелось в туалет, да и кушать. Все же он вчера только позавтракал, и неизвестно сколько времени прошло с тех пор. Он медленно встал и вскрикнул, рухнул на пол, вцепился в ногу. Заплакал от невыносимой боли. Раны начало дергать и печь сильнее, сводить судорогой и на краю сознания он ощутил, как кто-то ругаясь поднял его грубой хваткой и швырнул на кровать рыкнув, что бы не смел сползать с нее. Лиом отключился через мгновение после этого.
Дальше несколько дней он провалялся в бреду. Он ничего не говорил, только постанывал и метался по подушке. Когда ему становилось чуть лучше, его заставляли сходить в туалет, выпить бульон, но от еды его тошнило и выворачивало наизнанку. Затем его поили какими-то травами, мазали стопы и на третьи сутки лихорадка отступила.
Юноша проснулся рано утром. Вялый и от слабости не способный сделать хоть шаг или даже жест. В комнату вошел врач. Осмотрел его, потрогал лоб, открыл ноги и принялся разматывать бинты. Намочил присохшие места и подождав немного снял остатки. Смазал ранки мазью, что-то вскрыл и прочистил от нагноений. Затем дал выпить настойку и Лиом благополучно провалился в сон.
Полностью в себя он пришел только на пятый день. Его еще потряхивало от слабости, все казалось нереальным. И хозяин дома зарулил в комнату, швырнув ему в лицо охапку вещей, усмехнулся:
- У нас, кто не работает, тот не ест. Эти вещи надо починить. Надеюсь шить ты умеешь, кроме как ноги раздвигать для богатого кота.
И вышел. Лиом сглотнул. Он медленно подтянул тело и устроился полулежа. Осмотрел фронт работ. Шить и вышивать он умел, только больше получаса в день ему не разрешали держать иголку в руках. А тут столько всего порвано…
Лиом исколол себе все пальцы, пытаясь хорошо заделать куртку. Остальные легкие вещи он уже сделал. Правда не понимал, как можно дать один цвет ниток для разных тканей и расцветок. Но делать нечего. И он как мог аккуратно зашил все разрывы, заштопал где было необходимо, даже кое-где прошил по рисунку.
А вот куртка была на редкость пакостной. И грубой. Но все же он доделал и ее. Аккуратно сложил в стопочки готовые вещи и понял - делать больше нечего. И желудок требовал пищу. И в туалет хотелось. А воспоминания о чудовищной боли в ногах страшили его попробовать еще раз встать.
Хозяин дома не пришел. Вместо него залетел сверкая глазами паренек лет шестнадцати и собрав охапку заштопанных вещей небрежно бросил круглую булочку и чуть ли не с силой поставил кружку с киселем на стол. И улетел молча, фыркнув только себе под нос. Лиом смотрел строго перед собой и вниз. Заученный этикет императорского наложника был теперь его второй составляющей. Его броней от всего.