Лунный тигр

Все зашевелилось задолго до зари, да и сна как такового не было. В предрассветных сумерках рдеют разведенные поварами костры. Клаудия, Джим Чемберс и новозеландец умываются, разделив на троих стакан воды. С рассветом из палатки командующего выходит Том Сауверн со связкой карт и документов и говорит, что им пора ехать. Они забираются в грузовик — Том Сауверн за руль, рядом с ним Клаудия, Джим, и новозеландец сзади. На них военная форма — обычные брюки в рубчик, походное обмундирование, шинель. Том советует Клаудии прикрепить зеленый с золотом значок военного корреспондента на видное место — «если не хотите и дальше вызывать недоуменные взгляды». Он решил попытаться на несколько минут залучить в их распоряжение командира танкового полка, который вел прошлое сражение. Затем он высадит их на взлетной полосе у дороги на побережье; оттуда они смогут сесть на попутку до Каира. Джим и новозеландец сварливо обсуждают шансы добыть грузовик, чтобы попробовать добраться до фронта. «На этот раз без тебя, подруга, — говорит Джим Клаудии. — Ты и так уже далеко забралась, хорошего понемножку». Клаудия не отвечает: она с отвращением смотрит на скопище людей в потрепанной сине-зеленой форме. Сотни людей сидят, скорчившись, в песке (она попробовала быстро подсчитать, поделив их на десятки); грузовик с грохотом несется мимо них по узкой колее смешанного с гравием песка. Люди не реагируют на его появление, но двое или трое, заметив в кабине грузовика женщину, оживились. Один из них вскочил на ноги и, энергично жестикулируя, послал Клаудии воздушный поцелуй. «Сразу видно, итальяшка!» — захохотал новозеландец.
Значит, вот они какие, враги, думает Клаудия. Вот, значит, как они выглядят: безработные итальянские официанты, едва ли многим из них больше двадцати одного года. «Не похоже, что они удручены», — говорит она. «А чего им грустить, — отвечает Том, — они рады-радехоньки, что выбрались из этой заварухи».
Целый день они едут среди дымящихся обломков, словно по одному и тому же месту. На прошлой неделе здесь захлебнулась вражеская атака. За обладание этой тысячей квадратных миль пустоты люди пять дней и пять ночей убивали друг друга, она забрала несколько сотен человеческих жизней. И осталась ничьей, приходит на ум Клаудии. Песок уже сейчас припорошил разбитую технику, канистры из-под бензина, колючую проволоку — еще несколько песчаных бурь, и они утонут в нем. Через несколько лет не останется и следа от этой битвы. Она смотрит, как Том Сауверн изучает карту, еще одну дань условности: у пустыни нет ни границ, ни краев, ни периметра.
За этот день ей довелось беседовать с бессчетным числом мужчин. Том Сауверн то и дело останавливается, чтобы перемолвиться со встречными; на этом песчаном тракте, то оживленном, то пустынном, заблудиться легче легкого. Вокруг Движется множество машин: упрямо ползут по пустоши одинокие мотоциклисты, грузовички и тяжелые фуры, бронированная техника; подбитые танки перетаскивают в ремонтные мастерские, разъезжают санитарные машины и джипы. А те, кто не движется, сгорбились, укрылись во времянках, ямках, потайных местах. Клаудия опускается на корточки перед окопом и заговаривает с двумя солдатами, кипятившими воду для чая. Одну кружку они подают ей наверх. Они из Аргайла и Сатерленда, [76] первый батальон, на фронт попали две недели назад. Худощавые и жилистые, словно два фокстерьера, они и в пустыне как дома (ведь и предкам их, думает Клаудия, уже приходилось налаживать жизнь в другой, но столь же безжалостной местности); они отговаривают Клаудию спускаться к ним в окоп: «Проклятые итальяшки уже тут побывали, такого натворили — с души воротит». И действительно, с благодарностью возвращая кружку, Клаудия чувствует поднимающуюся из окопа волну смрадного запаха. Сделав кое-какие пометки в записной книжке, она присоединяется к остальным.
Она беседует с офицером из Черной Стражи, [77] который тщательно бреется, устроившись за своей палаткой. Он спрашивает ее, не встречались ли они с ней в городе и не знает ли она, случайно, кого-нибудь из Броук-Уиллоби. Сапер советует им держаться подальше от соседней вади, [78] где, судя по некоторым признакам, может оказаться минное поле. В отдалении Клаудия видит медлительные фигуры, которые терпеливо, шаг за шагом, исследуют землю, опутывая ее замысловатой паутиной лент и колышков. Она беседует с людьми, в речи которых слышен крестьянский выговор Глостершира, Уоппинга, Кенсингтона. Одни отмалчиваются, другие говорят без умолку. На этой огневой позиции были сложности, выжил он один — речь звучит сдержанно и сухо, как в полицейском донесении.
У другого, с торсом, покрытым пустынными язвами, девушка в Каире — не отвезет ли Клаудия ей письмо? Она все строчит и строчит в своем блокноте. Солнце уже высоко, мухи тучами садятся на лица, шеи, оголенные руки. Песок забивает нос, глаза, уши.
Они останавливаются в ротной штабной палатке. Том Сауверн достает ее любительский фотоаппарат и, несмотря на ее протесты, делает снимок: Клаудия прислонилась к грузовику, хохочет, машет рукой. На обед тушенка и чай. Вода в их фляжках стала такой же, как чай, горячей. Сидя в тени грузовика, Клаудия печатает на машинке, а Том переговаривается с оживленным усатым майором, который то и дело настороженно на нее посматривает. «Эта из прессы?» — слышит она его слова. «Я их уже не перевариваю, честное слово, ты прости, парень, конечно». Затем он, правда, смягчился и, подойдя к ней, неловко завязал беседу:
— Боюсь, у нас тут сейчас запарка — потеряли радиоконтакт с Центром, а то бы и поболтать можно было! — Он с сомнением оглядывает Клаудию. — Мои парни за вами хорошо присматривают? Я и не знал, что в Каире разрешают женщинам сюда приезжать.
— Не то чтобы разрешают, — отвечает за нее Джим Чемберс, — мисс Хэмптон вроде как сама по себе.
Клаудия лучезарно улыбается. Майор встряхивается, как вышедшая из воды собака, поворачивается и идет к своей палатке.
Покинув этот центр цивилизации, они двинулись дальше, Удаляясь от основного скопления людей и техники, а также торных путей. Машин попадается все меньше, и все чаще Том Сауверн заглядывает в карты, смотрит в бинокль и включает Радио. Они направляются к прибрежной дороге, которая была проложена к базе снабжения. Колея идет вдоль неглубокой вади; с другой ее стороны на тридцать футов поднимается рельефная каменистая гряда, не позволяя ничего увидеть; время от времени нависшая скала отбрасывает на дорогу маленькую черную тень — отдых для глаз посреди безжалостного белого сияния.
Когда Том в очередной раз остановился и принялся сверяться с картой, Клаудия извинилась и принялась взбираться на гряду. «Не забывай правило, дорогуша!» — кричит ей вслед Джим Чемберс Она машет рукой — да, нельзя терять из виду грузовик. Добравшись до верха, она выбирает подходящий камень и с облегчением садится за ним. Поднявшись и поправив слаксы, она дает волю любопытству и переходит на другую сторону гряды, откуда видна соседняя вади — шире и глубже, и в ней кое-что есть. Приблизительно в сотне ярдов от Клаудии лежит на боку покореженный бронированный автомобиль со сломанной и торчащей вбок осью. А рядом с ним лежит труп.
Вздрогнув, Клаудия бежит к машине. Человек лежит лицом вниз. Волосы у него светлые, рядом валяется каска, голова черна от запекшейся крови, от которой почернел и песок, у одной ноги недостает ступни. Мухи ползают по нему блестящим роем. И тут она слышит звук, доносящийся из-за перевернутой машины. Она обходит автомобиль кругом и тут видит еще одно растерзанное тело — но это тело движется. Человек пытается поднять руку, но она безжизненно опускается снова на песок. Клаудия слышит стон.
Клаудия наклоняется к нему: «Я приведу помощь. Со мной трое мужчин, я сейчас вернусь. Слышите меня? С вами все будет в порядке». Но он вряд ли вообще способен слышать. Один глаз у него вытек, песок почернел от крови, брюки разорваны, в одном из бедер зияет рана, куда можно просунуть кулак. К ней ползет цепочка муравьев.