Пляжный ресторанчик
«Зато у тебя рядом пляж», — утешала меня Мэри в одном из первых электронных писем.
Так-то оно так. Но этот пляж не был одним из тех чудесных тропических мест, где можно встретить Лео Ди Каприо. Венис-Бич — Венецианский Пляж — называли еще Качковым пляжем. Представьте, что для того чтобы пробраться к полоске песка шириной с Оксфорд-стрит, вам нужно пройти через скотный рынок, где выставлены на продажу лошади-тяжеловозы и быки-производители. Чистотой и уединенностью этот пляж напоминает все ту же Оксфорд-стрит субботним вечером. Только здесь в два раза больше торговцев хватают вас за руки, уговаривая купить сногсшибательные шмотки или зернышко риса, на котором выведено ваше имя.
«Спасателей Малибу» точно снимали не здесь. Наш пляж походил скорее на дешевый балаган, чем на съемочную площадку телесериала с бюджетом в несколько миллионов долларов. Как ни отворачивайся, все равно уткнешься взглядом во что-нибудь шокирующее и скорее всего противное. Думаете, вы видели тела, покрытые татуировкой? Тогда посмотрите-ка вон туда, видите, парень выводит последнюю главу «Камасутры» у себя на члене — последнем живом месте на теле? Только не смотрите слишком пристально и долго, а то он решит, что вы хотите его обидеть, и схватится за пушку.
А вон там качки, в честь которых пляж так прозвали. Качаются они прямо здесь, на деревянных досках «спортзала» — огороженной части пляжа. Не очень-то сексуально они выглядят. Вдеть бы им по кольцу в ноздри и провести, демонстрируя народу, как быков. Сходство было бы полным. Если их вообще можно выпускать за ограждение. А ведь это только цветочки.
Венис-Бич выглядел как Лос-Анджелес сквозь призму донышка пивной бутылки — темным, страшно перекошенным и искривленным. Как лондонский Кадмен, Венис-Бич был Меккой для туристов, которые приехали, потому что слышали о нем, и обнаружили лишь, что красивые люди когда-то были здесь, но уехали — как и прекрасные представители молодежи, создававшие атмосферу в Кадмене в 60–70-е годы. Вслед за ними уехало большинство, остались лишь толпа циников, торгующих паршивыми кружками и футболками огромных размеров, которые туристы, побывавшие здесь, раздарят дома дальним родственникам и друзьям, хотя вряд ли те будут благодарны за эти подарки. Не важно, будь то Венис-Бич, Кадмен или Таймс-Сквэр. Все равно все эти футболки делают в Тайване.
— Таймс-Сквэр на побережье, — воодушевленно сказал Толстый Джо.
О-хо-хо, Венис-Бич так же далеко до курорта, как мне — до ведущей модели Кельвина Кляйна. Уверена, что печально известный лос-анджелесский смог был здесь гуще, чем в какой-либо другой его части. Очень скоро я не без изумления обнаружила, что единственными птицами, которых я слышала, были вертолеты, патрулирующие район по ночам. Брэнди называла их «птички гетто». Лучи прожекторов проникали в наши надтреснутые окна, а однажды мне послышалась пальба.
— Возможно, и стреляли, — буднично сказала Брэнди за завтраком.
Через неделю пребывания в Лос-Анджелесе я стала всерьез подумывать о том, сколько времени мне придется провести здесь, прежде чем вернуться домой. Я не хотела выглядеть трусихой и слышать от Колина: «Я же тебе говорил», но меня совсем не радовала перспектива так бесславно оборвать американские приключения. Однако все чаще являлась мысль: стоит ли рисковать, ведь здесь меня могут просто случайно пристрелить во время уличной разборки?
Но как ни ужасен был мой новый дом, солнце действительно светило здесь каждый день. И в будние дни, когда на пляже было не так много туристов и мускулистых молодых людей, привлекающих этих туристов как достопримечательность, можно было с удовольствием поплавать в океане. В Тихом океане. Даже произносить эти слова было приятно, я радовалась как ребенок. Это вам не Средиземное море.
Однажды утром я вышла из дому с твердым намерением найти хорошее турагентство, которое поскорее отправит меня домой, и тут, стоя на пирсе, увидела дельфинов. Их гладкие черные спины взмывали то тут, то там в переливающихся волнах, словно на водной карусели скакали детские лошадки. Потом я заметила, что в садике за домом, среди старых жестяных бочек, распустились розовые и пурпурные бугенвиллеи. Они пылали как пожар. В конце улицы кто-то обвязал ярко-желтую ленту вокруг пальмы. Навстречу попался знакомый бродяга, который каждое утро рассказывал мне новый анекдот, и не попросил денег. Что касается Толстого Джо и Брэнди — ну, о них вообще стоит рассказать отдельно.
От того Толстого Джо, которого я знала когда-то, не осталось и следа, кроме разве что пристрастия к компьютерам. Вскоре после приезда я обратила внимание, что, кроме костюма, который он надевает в офис, у него больше нет мужских вещей. Конечно, у Джо имелись брюки, но никто из знакомых мне мужчин не надел бы обтягивающие белые джинсы с вышитыми ярко-розовыми цветами, какие Джо нацепил на второй день моего приезда в Лос-Анджелес.
Он устранял неисправности компьютеров в большом международном банке, который располагался рядом с аэропортом. Честно говоря, платили ему за это неприлично много. Но, увы, все заработанные деньги Джо спускал на туалеты от «Гуччи» и от «Версаче», вместо того чтобы переехать в более приличный район. Еще одной статьей расходов был развод. Венера с радостью согласилась на него, но тратить свои деньги не собиралась. Ни на развод, ни на формальности, связанные с получением Джо американского гражданства и новенького паспорта с орлом. Так что все эти расходы ему пришлось взять на себя.
Так или иначе, работа для Джо больше не была смыслом жизни.
— Помнишь, как я любил музыку? — спросил он меня в день моего приезда.
Я помнила только, что, когда мы жили вместе, Джо по пять раз на дню постоянно крутил сборники хитов «Квин». До сих пор при звуках «Богемской рапсодии» у меня начинается нервный тик.
— Я всегда мечтал петь, — заявил он.
Итак, все свободное время Джо посвящал новой мечте — стать величайшей оперной дивой со времен Марии Каллас.
«Или Дэни Ла Ру!» — написала Сима в письме. Накануне я поделилась с ней своим открытием по электронной почте.
Короче говоря, три вечера в неделю Джо в свете прожекторов косил под Джоанну Буавер, французскую певицу (как вам это нравится?). Он исполнял знаменитые мелодии из мюзиклов, за что получал одно бесплатное место там же, в клубе для трансвеститов «Ледибойз». В выходные дни у них выступал хороший певец.
Брэнди тоже пыталась пробить себе дорогу в мир звезд. Ей повезло немного больше. Совсем немного. Брэнди Рената была актрисой. Или, точнее говоря, актрисой, моделью и не только. Она бралась за все. Когда у Брэнди возникал перерыв между съемками в сериале, где у нее были, как правило, роли без текста, или в рекламе, она подрабатывала моделью, но при росте метр девяносто и бюсте, на котором можно было бы накрыть фуршет, ей удавалось позировать только в рекламе нижнего белья. Или совсем без белья. За это платили хорошие деньги, но каждый раз, снимая лифчик, Брэнди рисковала нарваться на полицию нравов.
— На самом деле я актриса! — периодически восклицала она.
— Ты, безусловно, имеешь право обидеться на искусство, — отвечал Толстый Джо.
Когда я приехала в Лос-Анджелес, агент Брэнди как раз предложил ей контракт на участие в шоу Дрю Кери. Неделю спустя, когда выяснилось, что агент упустил этот контракт, нам было запрещено включать телевизор и смотреть что бы то ни было с участием Дрю Кери, если Брэнди была дома. Еще через неделю у нас украли телевизор. Больше всего расстроилась Брэнди — последнюю неделю она все свое свободное время крутила по видику клипы восьмидесятых и «учебные» фильмы с названиями типа «Как заарканить богача».
— У каждого человека должен быть план про запас, — говорила она.
План Брэнди заключался в том, чтобы удачно выйти замуж. Джо тоже хотел жениться снова. А о чем мечтала я? Как я вскоре поняла, все, кто жили в Лос-Анджелесе, приехали туда за мечтой. А когда столько людей преследуют одну и ту же цель — подняться на первое место с кубком в руках, — шансы на то, чтобы завоевать долгожданный приз, неотвратимо тают, по мере того как становишься старше, толще и некрасивее.