Кошачья гордость, волчья честь(СИ)

Для того, чтобы обратить внимание на эту женщину, нужно было за ней немного понаблюдать. Как она двигалась, говорила, да даже просто расслабленно покачивалась в седле; в каждой черте, в каждом жесте, в каждом взгляде сквозила чувственность и обещание наслаждения. Красиво очерченные губы одним своим видом приглашали к поцелую, а всё остальное… гулящая кошка, по-другому назвать её не получалось.
Наверное, именно в этом заключалась основная проблема в достижении нами общего языка. Нужно было воспринимать её как опытного и опасного воина, и, в общем-то, отнюдь не глупую женщину, а получалось — только как продажную девку. Причём самого низкого пошиба.
Подобное отношение, впрочем, только способствовало сохранению вооружённого нейтралитета. Убедившись в профессионализме отряда, я успокоился на этот счёт, а особой необходимости в общении с его командиром не было. И, наверное, мы бы спокойно добрались до места, перекинувшись за полторы трипты дней пути едва ли парой слов, если бы не проклятая бессонница, набросившаяся на меня за несколько дней до прибытия в столицу, уже на нашей территории.
С этим недугом я был знаком очень давно и близко. Служба дипломата — весьма хлопотное и нервное дело, особенно — служба на территории, изначально враждебной родной стране; и я искренне считал, что мне ещё повезло, и был шанс заработать гораздо более серьёзное отклонение. Бессонница — это не так страшно, когда ты о ней знаешь и готов её встретить.
Беда в том, что сейчас я готов не был. До этой поездки я некоторое время спокойно прожил в родном городе, и там эта напасть, казалось, совершенно меня оставила. Не напоминала она о себе и по дороге в кошачью столицу, а вот сейчас вдруг выползла на поверхность.
Я очень хорошо знал это состояние, и опознал его почти сразу. По странной сосущей пустоте в груди, по тяжёлой голове, наполненной сумбурными образами, по нежеланию глаз закрываться. Любая поза для сна представлялась чудовищно неудобной, в тело впивались какие-то ветки, травинки щекотали нос… в общем, промаявшись около часа, я расписался в собственном бессилии. К сожалению, прихватить с собой снотворное я не догадался, а обращаться с этой проблемой к спутницам было зазорно. Они и так были обо мне невысокого мнения, и самолюбие категорически протестовало против дальнейшего усугубления ситуации.
Поэтому я сделал единственное, что порой в не самых плачевных случаях (хотелось надеяться, что сейчас был именно такой) помогало: отправился размять ноги. Точнее, лапы, потому что перекидываться не хотелось.
Брёл я совершенно бездумно, выбирая дорогу по принципу наименьшего сопротивления: ломиться сквозь кусты и сбивать лапы об острые камни не хотелось. И размышлял о причинах возвращения старого и, казалось, забытого недуга. Ответ напрашивался сам собой; наверняка всему виной была дорога с непривычными ночёвками под открытым небом и тревога первых дней. Поэтому я по большей части даже не размышлял, а мечтал, как наконец-то вернусь домой, основательно пропарюсь в бане. Потом пару раз переплыву озеро, на берегу которого стоял Верель, мой родной город и по совместительству столица княжества. А после этого с гарантией вырублюсь на сутки, без снов и намёка на бессонницу. Я давно уже понял, что этот рецепт был куда надёжнее всех рекомендаций целителей, вместе взятых.
Заблудиться я не боялся, — в крайнем случае, нюх вывел бы по своим следам, — и к окружающему миру, погружённый в собственные мысли, особенно не прислушивался. Как оказалось, напрасно.
Честно говоря, с проклятой бессонницей я совершенно забыл, что в нашем отряде есть ещё пара заядлых полуночников, неизменно покидающих лагерь в сумерках. И Белогривый не преминул наказать меня за рассеянность: я едва на них не наткнулся. К моему счастью любовники были увлечены друг другом, и моё появление на краю прогалины оказалось незамеченным. Я же, на пару мгновений опешив от неожиданности, замер на месте, после чего справился с эмоциями и осторожно попятился обратно под прикрытие деревьев, после чего развернулся и рысцой направился в лагерь.
Умом я понимал, что ничего противоестественного или неожиданного в моей реакции не было. Запахи и зрительные впечатления подстегнули инстинкты, которые в звериной ипостаси сильнее, чем в человеческой. Ситуацию усугубила и угнетённая бессонницей рассудочная часть сознания, и фантазия.
Но понимание причин не помогало избавиться от последствий и справиться с вызванной ими злостью. Причём возбуждение при виде красивой обнажённой женщины, пахнущей желанием, меня нервировало не так уж сильно, даже с учётом моего прежнего брезгливого к ней отношения. Основной проблемой была следующая эмоция: настойчивое желание поставить на место конкурента и показать, кто здесь главный.
Проще говоря, мне сейчас нестерпимо хотелось набить морду своему единственному другу из-за какой-то блудливой кошки, которая мне, честно говоря, задаром была не нужна.
В такие моменты я ненавижу собственные инстинкты и свою сущность. Очень странное для альфы явление, но…
Сущность альфы — это врождённое свойство, как цвет глаз или группа крови, который невозможно изменить или развить в себе. Таких волков рождается немного, один на несколько сотен, и среди них тоже существует определённая «вертикаль власти», которая определяется на уровне инстинктов. Существование альфа-волков — объективная необходимость. В отличие от индивидуалистов-котов, мы всё-таки склонны к стайности, к построению иерархии и, главное, к стремлению занять в этой иерархии более высокое место, и если бы не жёсткий контроль, мы бы просто перегрызлись между собой. Кроме того, альфы от рождения наделены более тонким чутьём, им свойственно стремление к обучению и познанию, они ответственней, легче усваивают «материал»; в общем, самой природой подготовлены на роль «управляющих». В среднем подобная система работает неплохо, но, как и любая система, она не учитывает случайных отклонений.
Я — такое отклонение. Обычно этот дар передаётся по наследству, и тогда воспитание ребёнка не представляет особенных сложностей: волчонок, пока не поумнел, чувствует руку старшего и ведёт себя в целом прилично. Я же родился в простой семье, и пока не поумнел… В общем, родителям со мной пришлось тяжело. Потому что я на уровне инстинктов и запахов чувствовал себя главным, а не подчиняться альфе для обыкновенного волка… сложно. Очень мало кто на такое способен, и уж совсем никто не способен делать это постоянно.
И, с другой стороны, среди альф я при этом тоже не был до конца своим. Не сказал бы, чтобы меня кто-то когда-то ущемлял, но так получилось, что находить общий язык с сородичами мне было тяжело, и с друзьями у меня всё время была напряжёнка; я вечно болтался где-то посередине, и никак не мог прибиться к одной из групп.
Трай — насмешка судьбы! — был полной моей противоположностью. Отец — альфа, а он… видимо, боги что-то напутали. Или так пошутили. Можно было бы заподозрить ошибку целителей, если бы не разница в возрасте в три года.
Сдружились мы на южной границе, во время очередной мелкой войны со степняками. «Рядовые» волки обычно избегают общества «старших» из-за этого проклятого волевого подавления; если для зверя подобные проявления власти старшего члена стаи нормальны, то человеку это не слишком-то приятно. Нормально, привычно, но не до такой степени, чтобы терпеть постоянно.
Так вот, рыжего не раздражало. Или, может, раздражало, но он всё равно лишь молча ухмылялся и реагировал с запредельным философским спокойствием. Он умудрился стать моим другом, и мне категорически не хотелось что-то менять в этом вопросе. В конце концов, женщин вокруг много, а настоящие друзья — существа редкие.
Оставалось надеяться, что моя реакция была временным помутнением, и утро расставит всё по местам.
К лагерю я вышел уже на своих двоих, перекинувшись где-то посреди дороги. Так было проще призвать к порядку инстинкты, да и ночная прохлада в отсутствие плотной волчьей шубы трезвила.
Будь благословенен тот маг позапрошлого века, что придумал артефакт, позволяющий при обороте сохранять одежду. Жизнь благодаря ему здорово упростилась.