Зверь дышит

  
Николай Байтов
 
Зверь дышит: Рассказы
   
ПОДСТУП КРАЕОБРАЗА
 
Прошло порядочно времени с той поры, когда дерево выдвинулось передо мной из тумана, а рассвет ещё и намёка не подавал на своё приближение. Я всё ещё не мог понять, что это за дерево. Я затруднялся даже определить, хвойное оно или лиственное.
После ледяного дождя, который шёл с вечера и перестал лишь час назад, деревья обросли льдом и превратились в причудливые глыбы. Ветви странно изогнулись, поникли, надломились. Всё стало непохожим на себя и тревожным.
«Мы видим дерево; другой человек смотрит на этот же предмет. В глазах его мы видим, что дерево изображается точь-в-точь такое же. Итак, мы видим предметы, как они действительно существуют». — «Во всём этом диком вздоре, — замечает Фёдор Константинович, — есть ещё свой смешной завиток: постоянное у „материалистов“ апеллирование к дереву особенно забавно тем, что все они плохо знают природу, в частности деревья».
А я знаю, хотя толку от этого немного. — Это дерево называется, положим, сибарит. Но название мало о чём говорит, ибо оно тоже многое претерпевает. В каком смысле «претерпевает» — непонятно. Нервной системы у него нет. Нет «чувств», нет, стало быть, и боли (в нашем понимании). Нет и средств быстрого реагирования на кризисную ситуацию (убежать никуда не может). Вот так, значит, и «претерпевает» — кротко, безмолвно, почти бесчувственно. Под весом льда склоняя ветви до тех пор, пока они не обломятся…
В тяжёлом длинном плаще и в резиновых сапогах я наконец осторожно двинулся через луг к лесу. Казалось, туман скрывает угрозу непонятного свойства. Я был готов наблюдать дрожание воздуха сквозь каждый полупрозрачный сегмент времени, которое настолько замедлилось, что почти как будто остановилось.
Это был лес четвёртого, пожалуй, бонитета. Где-то между третьим и четвёртым. Под берёзой и осиной в возрасте 60 лет, как правило, имеется второй ярус из ели 40–50 лет, которая плодоносит и пригодна для обитания белки. «Здесь также водится заяц, сиречь тушкан…» Вдруг мне пришла мысль о пользе лося для ельников. Польза эта заключается в выедании осинового подроста на вырубках и в создании тем самым благоприятных условий для возобновления ели. Надо будет написать об этом.
В резиновых сапогах и в длинном брезентовом плаще, негнущемся, ибо превратившемся сверху в ледяную корку, я, как в латах, двинулся — медленно и со многими предосторожностями — через луг к лесу. Я мастер по преодолению страха… Если учитывать синонимы, то наберётся более двухсот наименований. От называния сразу какая-то плёнка. Сущность обрастает ею, как вот этим льдом. Называние есть уловление, не так ли? Связывание. А вот разбежались бы и попрятались, где им только можно отбывать в природе свою ответственность. Так нет же, стоят.
Для объективной оценки эстетических достоинств ландшафта были введены такие понятия, как «краеобраз» — видимая (наблюдаемая) часть ландшафта и «подступ краеобраза» — место наиболее эффектного его обзора. Подступ краеобраза оценивается по 50 признакам (ажурность леса по направлению к краеобразу, нарушения поверхности земли, условная высота, вода, пляжи и т. п.). Сам краеобраз оценивается по 80 признакам: доминирование холмов по линии горизонта, рощицы, памятники архитектуры и истории, долинность, озёрность и др.
Дерево, которое встретило меня на краю луга, оказалось, как я и думал, громадной ёлкой, закованной, как и я, в ледяные латы. В ёлке, конечно, всегда есть тайна. А в берёзе какая тайна? Никакой. Она просто липнет к тебе, и всё. Я не люблю, когда ко мне липнут… А осина? — Нет, осина не липнет. И в ней тоже есть некая тайна, определённо. Тайна эта заключена, быть может, в вечном дрожании её листьев. Но сейчас, когда листьев нет, — какая тут тайна? Кто бы сейчас отличил её, допустим, от тополя?.. Ну, я бы отличил… Хотя, собственно, мы даём имена не предметам, а кластерам.
В полосе южных еловых районов — в Санчурском, Яранском, Уржумском — типы леса в основном ельники-зеленомошники, однако не только черничники и брусничники, но и кисличники. Наряду с ними встречаются приручьёвые ельники и липняки… К счастью, господство ели ограничилось суглинистыми почвами в понижениях, и её агрессия дальше не пошла. Ель вообще не смогла перейти через Оку и не смогла добиться доминирования даже на всём её левобережье.
А ещё вот что (и это представляется важным). — Обнаружены заметные различия в строении и расположении вегетативных, женских и мужских почек у ели. В почках ели хорошо различимы микроскопические особенности в зачатках пыльников, семяпочек и хвоинок. Женские и вегетативные почки сидят поодиночке вблизи апикальных концов побегов. Мужские же скучены по 5–7 штук и сидят в мутовках, значительно удалённых от конца ветки. Сейчас этого не видно из-за льда. Мужская почка, вернее, весь чехол её кроющих чешуи, имеет округлую вершину, тогда как женские и вегетативные более вытянуты и заканчиваются удлиненной конической вершинкой… «Эрос еловый разводит сырость во мраке. Светятся шишки в овраге», — сказал когда-то Николай Владимирович. Он не знал о том, что собственно эрос начинается гораздо раньше шишек. Да и кто мог это знать? — Хотя подозревать — исходя, например, из естественных логических соображений, — можно было. Резкие различия в строении почек делаются ясно заметными с середины октября даже под Архангельском. (При условии, конечно, если не пойдёт ледяной дождь, как нынче ночью…)
Я закашлялся — и, к моему удивлению, туман стал быстро редеть и уходить, словно испугался. Я дунул — и он убежал совсем. Тогда вдруг всё стало ясно. — Сейчас ноябрь 1958 года, и я — не кто иной, как Красовский Лев Иванович, кандидат биологических наук, старший научный сотрудник Приокско-террасного заповедника. Я нахожусь в урочище Долы. Вот, похоже, и рассвет брезжит где-то слева за опушкой.
  
ВПЕРВЫЕ
 
0
Надо ли лишний раз напоминать читателю о той бездонной пропасти, которая всегда разделяет автора и его лирического героя?
Думаю, надо. Читатель стал безграмотен и наивен, как кочевник. Всё принимает буквально за чистую монету, пока ему не растолкуешь. (Слава богу, что и толкования понимает так же буквально!..)
Разумеется, никто не спорит, что писатель для своего героя использует — в той или иной мере — свой личный опыт. Но ведь фантазия — сестра истинного вдохновения — должна тоже играть какую-то роль? — А как же! Ещё какую! Обязательно. Как же без этого?
А уж заменить в тексте реальные имена и топонимы на условные — это вообще дело техники. Так что, как говорится, — все совпадения (буде таковые обнаружатся) носят случайный характер. (В случае с «Хокингом», «Эйнштейном» и «Гейзенбергом» такие совпадения оказываются довольно курьёзными — но опять-таки по воле случая, а не автора.)
Что касается местоимения «я», то для большей определённости его следовало бы везде ниже заключать в кавычки. Но я (без кавычек, т. е. автор), заявив эту процедуру в предисловии, считаю, что этого достаточно, и дальше буду её лишь подразумевать, — исключительно из экономии бумаги.
1
Я увидел Свету впервые во время вечернего чтения — в холле турбазы под Смоленском. Мы все там сидели — т. е. все, приехавшие на третий фестиваль Голубева (последний, камерный). Одни литераторы, без музыкантов (если не считать Тиля). Всё равно они ездили раньше почти все, а я не ездил и многих не знал…
Итак, мы собрались в холле — в первый, наверное, вечер после приезда, в рождественский сочельник — и читали в своём кругу. Публики не было и не предполагалось (т. е., по сути, не фестиваль, а конференция). Я, наверное, тоже читал… Не «наверное», а точно, потому что, когда я увидел Свету, я был повёрнут лицом к аудитории, — значит, читал в этот момент. А Света сидела в заднем ряду, в тени. Позади её стула стоял мужчина и, склонясь над ней, что-то нашёптывал. Она улыбалась — едва заметно и как-то странно… Странно то, что она слушала этот шёпот, но её взгляд был повёрнут внутрь, в собственные глубины.