Биограф

Да… – протянул Цезаре, пригубив горячий шоколад, добавляя в него чайную ложечку свежих сливок, только что взбитых Марией.
– Вам можно позавидовать. Я моложе Вас, – подчеркнул он. – А моё физическое состояние постоянно напоминает мне о моём возрасте, приближающейся старости, немощности, – сетовал Цезаре, делясь с Пауло.
– Ну что же Вы сравниваете? Это всё болезни виною. К тому же, не забывайте, пожалуйста, мой дорогой Цезаре. Вы много работаете, а я всю жизнь бездельничаю, – пояснил Пауло, кокетничая.
– Ну да, да, конечно, – промычал Цезаре в ответ. Тем временем, напевая арию «…расскажите Вы ей, цветы мои» из оперы «Фауст» французского композитора Шарля Гуно, погружаясь в свои мысли. Он ухищрялся параллельно с разговором обдумывать новый эпизод. Цезаре жил в своих произведениях. Любил своих героев, сопереживал им, как если бы они и вправду (в данный момент) были наяву. Жил по их канонам, которые сам придумал и верил во всепобеждающую силу истинной вечной любви.
В гостях в Милане
– Смотри, что я нашёл, отыскивая материалы о Леонардо, – возбуждённо сказал Цезаре.
И зачитал:
«Если ты одинок, то полностью принадлежишь самому себе. Если рядом с тобой находится хотя бы один человек, то ты принадлежишь себе только наполовину или даже меньше в пропорции к бездумности его поведения; а уж если рядом с тобой больше одного человека, то ты погружаешься в плачевное состояние всё глубже и глубже. Этот род деятельности, известный под названием живопись, требует воображения и мастерства кисти, так как призван открывать невидимое, спрятанное в тени видимых предметов, и запечатлевать его с помощью кисти, придавая ясный вид на самом деле не существующему».
– Как сказано! – Цезаре упивался.
Он давно чаял и пестовал в своих мыслях одну задумку, всё взвешивал, как приблизится к ней, не решаясь начать работу. Что-то останавливало его, и он скрупулёзно ещё и ещё раз перепроверял подготовленные им материалы.
– Мы едем смотреть одну из величайших работ обожаемого мною Леонардо Да Винчи, – сказал Цезаре, сидя в карете.
– Что именно? – с интересом спросил Пауло.
– Его «Тайную вечерю», над которой он начал работать по просьбе Людовика Сфирца в 1495 году. Между прочим, ему тогда было сорок три года. Гигант! Я преклоняюсь перед его гением. И ты знаешь, где он её написал? – спросил Цезаре.
–Если не ошибаюсь, на стене трапезной доминиканского монастыря Санта Мария делле Грация.
–Совершенно верно, – с удовлетворением подтвердил Цезаре. Ты был там? – спросил он.
– Нет, не приходилось. Но много читал о ней.
–А теперь, дорогой Пауло, ты увидишь это чудо своими собственными глазами. Я не буду забегать вперёд. Не стану тебе что-либо рассказывать, ты всё увидишь сам и испытаешь огромное наслаждение, клянусь тебе. Лично я, впервые увидев эту работу великого маэстро, испытал самое настоящее потрясение.
Нетерпение возбуждало Цезаре. Он предвкушал радость встречи с полотном Леонардо да Винчи, поэтому находился в приподнятом настроении. Всё бурлило у него внутри. Он ёрзал на сидении, поторапливая кучера. – А вечером нас ждёт «Ла Скала»! – объявил Цезаре с воодушевлением, создавая неповторимую атмосферу наступившего дня и настрой на незабываемые впечатления.
Гениальный трагик
Цезаре встал не в настроении. Он грустил. Его тянуло к рассуждениям, мысли о вечном томили душу.
– Время катастрофически улетает, его не остановить. Оно, как птица, которая стремится в тёплые дальние страны, не оглядываясь, не сожалея о том, что осталось у неё за спиной.
Я не замечаю, как исчезают сутки, – недоумевал Цезаре. Что это такое, старость?
– Что можно на это сказать? – начал философствовать Пауло. Быстротечна наша жизнь, – кратко подметил он.
– Вот именно, – вторил Цезаре.
Трудно представить, что вот уже полгода мы живём без Верди, – спонтанно перескакивая на другую тему.
Мир осиротел, а продолжает своё существование. Я полагал, всё рухнет с его уходом. Вся Италия его хоронила. А мы доживаем свой век, как ни в чём не бывало. Парадокс какой-то.
– Что сказать, Цезаре? Участь гениев – будоражить умы, сердца обыкновенных смертных, очищать, просветлять их души, вселять надежду. А участь смертных – доживать свой век в житейских заботах. Не отчаивайтесь, так устроен мир, – монотонно уговаривал Пауло.
В одном не соглашусь с Вами. Верди не ушёл, он живёт в каждой своей ноте. Его непревзойдённый талант победил! – торжественно заключил он.
Наступила пауза. Каждый из собеседников думал о своём.
– Видите ли, их не устроила форма его пальцев, – гневался Цезаре.
– Поясните, пожалуйста. Я не уловил смысл. Куда это Вас увёл свободный ум? – с иронией в голосе спросил Пауло.
– А ты не знаешь. Как же? Его не приняли в консерваторию, только потому, что посчитали непригодной для обучения форму пальцев.
Ха-ха…
Зато теперь эта же самая консерватория удостоена носить его имя. Поразительно! И что ты на это скажешь? – возмущался Цезаре.
– А то, мой милый, что ошибаются все. Только одни в этом никогда не признаются и живут с этим грузом всю свою жизнь. А другие, признают свои ошибки, исправляют их и в разной форме просят прощение, то есть, замаливают грехи. Я это понимаю так, – разъяснил мудрый Пауло.
– Даже если и так, кому от этого легче? – упорствовал неугомонный Цезаре.
– Не знаю, надо спросить и у тех, и у других, – засмеялся Пауло. -
Но, знаю одно, – кто не ценит жизни, тот недостоин её, – произнёс он сосредоточенно, вдумчиво, без доли сарказма.
– Да ты философ! – воскликнул Цезаре и засмеялся.
Пауло обрадовался, что ему удалось разрядить обстановку.
Курьёзный случай
– Цезаре, что ты сегодня такой озадаченный? – на ходу спросил Фернандо, собираясь отправиться по своим делам.
– Ты понимаешь, мы с Пауло собрались в «Ла Скала», послушать партии, а у него нет фрака. Подумать бы мне об этом раньше, перед поездкой, так нет. Замотался и выпустил этот момент из вида. Мой портной пошил бы ему качественно и быстро. И что теперь делать, ума не приложу?
– Не огорчайся, дружище. Это поправимо, – отозвался Фернандо из другой комнаты. Я из своего фрака давно вырос, – шутил Фернандо. – Переел спагетти, ризотто, десерты и множество других вкусных блюд, – рассказывал Фернандо, поглаживая себя по животу, веселя друга. -Теперь придётся сшить новый фрак и срочно, не откладывая в долгий ящик. В противном случае не впустят ни в одно приличное место. Да, да, а что Вы думаете? – разошёлся Фернандо. – Так что, дорогой Пауло, с лёгким сердцем дарю тебе свой фрак. Носи его на здоровье. Он повидал виды, ему есть, что вспомнить, – Фернандо изобиловал шутками, доставая из платинного шкафа свой старый фрак.
– Ой, синьор, Фернандо. Как Вы добры. Благодарю Вас. Вы сделали мне неоценимый подарок, – благодарил Пауло, радуясь, как ребёнок. У меня никогда не было фрака.
– Ты опять перебрал. Прямо болезнь какая-то. Вместо того чтобы распыляться в благодарностях, разглагольствовать тут понимаешь, лучше бы примерил фрак. Времени в обрез. Фернандо на голову ниже тебя ростом. Размерчик может сойти с мерки, между прочим, – язвительно подметил Цезаре, подначивая Пауло.
– Ой, и правда. А я и не учёл этого.
– Давай примеряй, – командовал Цезаре.
Пауло с большим трудом натянул на себя фрак и простонал:
– Как же я буду передвигаться в нём? Он действительно мне мал. Вот здесь тянет, – пожаловался Пауло, неуклюже указывая рукой ниже живота.
– Где это здесь? Конкретнее, пожалуйста, – спросил Фернандо раздражённо.
Пауло смутился, покраснел, потом сказал:
– Ну, как Вам сказать? В самом укромном месте, – стесняясь, робея, ответил он.
– Там, в этом самом месте расшить можно, – предположил Фернандо.
Недолго думая, он взял большие ножницы, распорол швы и сказал: