Целитель

– Вы просто не знаете нашего славного горняцкого города.
– Город как город. Наш гораздо больше и страшней. Мудрость разумного – знание пути своего, – добавила со значением. – Успокойся, я знаю свой путь, знаю, где и когда он может оборваться.
Бедная Йен! Ничего ты не знала! А может быть ты знала заранее ВСЁ? И сознательно шла на это?
– Что такое?
– Всё когда-нибудь обрывается, – отвечала она. – Ничего бесконечного на земле не бывает. И хорошо. Все должно обновляться и рождаться заново.
– А Свет?
– Свет – основа всего сущего, он вечен. Он – единственная постоянная категория.
– Хорошо, я понял, но всё равно попрошу вас быть чуть осмотрительней.
2
…Тот день был не самым удачным – срывался номер газеты из-за недопоставленных обязательных материалов. Работники редакции сбились с ног, подыскивая равноценную замену.
Редактор, то есть я, брызгал слюной, грозился всех уволить, и даже топал ногами.
Кипение. Нервы. Страсти.
Словом, обычная работа газетчика в режиме выхода газеты.
… Всё сделали вовремя.
Все вздохнули с облегчением, позволили себе расслабиться, посидеть в тишине, попить чаю.
Кто не работал в печатном издании, тот никогда не поймет истинную цену этим минутам отдохновения; тот не постигнет затихающую бурю в глазах выпускающего редактора, корректора, корреспондентов, верстальщиков.
Напряжение снято, все смеются, веселятся после очередной одержанной победы.
Никто не вспоминает о том, что уже завтра начнется новый номер и всё повторится сначала.
Это и есть вечный праздник газетчика.
Это и есть настоящий праздник творчества.
Это – незабываемые мгновения, когда желание работать вменено не обязанностью, а потребностью души.
Я помню, такие приливы одолевают меня всякий раз после поездок в родное село Трудовое, Целиноградской, а теперь Акмолинской области. То ли родина заряжает энергией, то ли желание как-то помочь землякам диктует, но обычно мои труды после поездок домой отличаются хорошим качеством.
И получается буквально всё, за что бы ни взялся.
Поездки на Родину – вещь загадочная, почти мистическая, ибо она таит в себе целую дюжину ответов на вопросы, но не отвечает на один: почему? Почему иногда мы бросаем всё (пусть ненадолго) и, сломя голову, летим туда, где находится место нашего рождения.
Зачем? И чем тебе это поможет, ведь всё осталось в прошлой жизни.
Дома, который построил отец, уже нет, он разрушен и место пустует.
У нашего села теперь есть хозяин, оно приватизировано.
Приватизированы поля, которым мой дорогой отец отдал всю жизнь; приватизировано озеро, в котором я ловил своих первых окуньков; даже тополь, который я посадил перед уходом в армию, и тот приватизирован.
А раньше это принадлежало всем.
Время, время! Ты диктуешь свои законы, но порой они вне человеческой морали.
Когда все разошлись по домам, бесшумной тенью возникла Йен.
Я не стал расспрашивать, налил чаю и стал ждать.
Я видел её уставшей после потока посетителей; видел и беззаботной, когда не было никого.
Но такой Йен мне видеть ещё не приходилось: она была опустошена.
Ей не хотелось чаю. Она просто грела руки о чашку, слегка покачивая головой в такт мелодии, льющейся из музыкального центра.
– Что-нибудь произошло? – спросил я, как можно тише.
Она не ответила.
Тогда я вышел из своего редакторского кресла и сел напротив.
– Извини, – прошептала она, чуть погодя, – я тебя слышала. Я просто вспоминала Боровое. Я всегда его вспоминаю, когда мне тревожно. А сегодня именно так…
Она устремила глаза поверх меня и мечтающе продолжила.
– Знаешь, там над Голубым заливом озера Большое Чебачье, это недалеко от самого Борового, высятся скалы Буйлюктау. С его вершин такие виды! Озеро в кайме лесистых гор, величавая Кокше-Синюха и то самое произведение природы, которое называют Одинокий Рыцарь. В самом деле, посмотришь и, кажется, что богатырь, не успев даже снять шлем, почил в вечном сне на изумрудном одеяле леса. Сейфуллин писал, что это был дозорный, охранявший гору от врагов. Он вздремнул совсем ненадолго, пропустил врагов и в наказание превратился в каменного исполина.
Её глаза наполнились слезами, она всхлипнула.
Такой Йен я ещё не видел.
– Послушайте, – я попытался хоть что-то из нее выудить, осторожно подбирая слова, – вы мне сегодня не очень нравитесь. Более того, вы меня тревожите. Вас кто-нибудь обидел?
– Я сама себе иногда кажусь Одиноким Рыцарем, – не слыша меня, продолжила Йен. – Стоит хоть в пол глаза вздремнуть и – окаменеешь.
– Да вы меня слышите?! – вскричал я пораженно. – Что произошло?
– Пока ничего, – безразлично ответила она. – Но вот-вот произойдет.
3
Предчувствие – одно из свойств человеческой натуры, которое трудно поддается систематизации или описанию. Просто включается какой-то рычажок, и ты заглядываешь в будущее – краешком глаза, на одно мгновение. И тебя начинает что-то тревожить, заставляя подальше держаться от чего-либо, кого-либо.
А бывает неосознанное, инстинктивное, срабатывает чувство самосохранения, которое тоже можно отнести к разряду предчувствий…
Случается и так: происходит тревожное, трагическое, необратимое, а ты – ни сном, ни духом не ведаешь. Так было, когда умер мой отец: я ничего не предчувствовал; не дал он о себе знать, наверное, как всегда, не хотел меня беспокоить.
Предчувствие животных – вещь особая, запредельная. Верный пес покойного дяди Паши выл по ночам, видя смерть своего хозяина ещё тогда, когда он её и сам не задумывал.
Возможно, он выл не о дядьке, а о себе, ведь последний свой вздох он испустил на могиле, не отходя от неё и не подпуская к ней никого…
Почему такие мысли полезли в голову?
Йен меня тревожит не по-детски.
Чего-то не договаривает.
Вообще, она после приезда стала другой, порой даже трудно узнавать. Кажется рассеянной в мелочах, неуверенной в себе. Ведь с её Даром, мысли других можно разгадывать как сканворды, а скользкие ситуации обходить задолго до их реального воплощения.
Мне вспомнилось её появление в редакции после отсутствия.
Она вошла, как входила обычно – тихо и незаметно. Встала у двери, ожидая, когда я оторвусь от бумаг. Вошла так, будто мы расстались вчера, и не было отчуждения почти в месяц.
Я вычитывал репортаж с открытия очередной торговой точки, поэтому настроенье было не самое лучшее: новый торговый центр, чёрт возьми! Когда же мы начнем открывать новые фабрики и заводы?
– Валера, зайди чуть попозже, – пробубнил я, лениво протягивая руку за чашкой. – Сегодня у нас хрен знает, что творится, а шеф ещё захотел… – и поднял голову.
Она радостно, но немного настороженно улыбалась.
Я встал, меня качнуло, и протянул к ней обе руки.
– Боже мой, глазам своим не верю! Это вы?
Напряжение с её глаз спало, она шагнула навстречу.
– Я просто не знала, как меня встретят.
– Что за вздор? Я скучал за вами! – вырвалось у меня. – Когда приехали?
– Позавчера.
– Еще позавчера? – сказал я разочарованно. – Слушайте, вы так неожиданно исчезли…
Она коротко поведала о причинах.
– Позвонили ночью, сказали, маме очень плохо. Пришлось бросить всё и мчаться спасать её. Спасла. Но понадобилось время. Потом встретилась с родными, друзьями, побыла с детьми.
– Могли бы хоть позвонить, или эсэмэс сбросить, – пробурчал я недовольно. – Ваши клиенты меня уже достали. Реклама идёт, вас потеряли.
– Мы с тобой однажды уже говорили об этом, – мягко перебила Йен. – Никто, никому, ничего не должен. Помнишь?
– Я-то помню, но это – ваша клиентура, и ваша добрая слава. Я думаю, этим никому не следует пренебрегать.
– Мне пора, – сказала Йен. – Дорабатывай, а вечером я жду тебя в кафе, там и поговорим.
– В каком кафе?
– «Патио», это недалеко и вполне прилично.
– Договорились.
Она ушла, оставив запах сирени, а я еще долго сидел ошарашенный, не зная, что думать обо всем этом, и как оценивать.