Целитель

– Слушай, может к нему зайти?
– Даже не думай, попробуем как-нибудь по-другому.
Впервые за разговор он улыбнулся.
– Ты знаешь, мэр тебя ценит высоко, но против церкви он не пойдет.
– Слушай, Степа, что реально сейчас можно предпринять? Ведь если бы Елюбай не желал появления «Арты» на хилом небосклоне информационного пространства этого Богом забытого городка, он просто не давал бы разрешение на наше пробное вещание.
– Начинаешь соображать, – подтвердил Степан. – Поезжай, постарайся с попом договориться. Если он отзовет бумагу, будет проще. Но учти, точно такую же он направил и в КНБ. Я звонил ребятам, они там от смеха корчатся… Тебя дёргать не будут, но ты особо не расслабляйся.
_________________________
Отец Игорь – почти метр девяноста, килограмм сто двадцать, реденькая бородка, волнистая грива волос, связанная пучком на затылке; сквозь затемнённые очки светится ехидная улыбка.
Рабочий кабинет отца настоятеля, в недавно выстроенном соборе, был огромен. По убранству и мебели скорее напоминал зал для экспозиций в музее.
– Явился, значит?
Он строго посмотрел на меня, погрозил пальцем и указал на стул.
– Игорь, зачем ты так сразу и в карьер? – спросил я как можно душевней, по-свойски. – Ну, зачем? Вызвал бы сюда, для разговора.
– А не-о-чем мне с тобой толковать, – весело отозвался священник. – Ты уже запустил в народ крапивное семя, ты уже успел отравить моих прихожан ядом ереси отвратной.
– Я ж не в курсе, а то бы никакой такой-сякой демонстрации в жизни не допустил! – пытался я как-то оправдаться. – А теперь мне телеканал велели закрыть из-за твоей бумаги.
– А ты как думал? Иуда! Предатель! – загремел отец Игорь. – Ты ж Христа предал! Сидит он весь такой несчастный, притюкнутый.
– Ах, вот оно что! – теперь и я развеселился батюшкиной пылкости. – Взял вот так разом и предал? Ты тоже думай, чего несешь, ваше высокоблагородие.
– Ты не должен был запускать эту сектантскую белиберду без моего ведома, вот и весь сказ.
Он встал, торжественно и грозно прошествовал вдоль своего необъятного рабочего стола. Размял спину и, видно почувствовав вдохновение, продолжил:
– Ибо сказано в Писании: «Ищите и обрящете». Вот ты и нашел приключений на свою задницу. Не плюй в колодец. Не плюй, ибо пить придётся!
В общем, понятно, что дело – дрянь.
В кабинете – никого, вот я себе и позволил.
– Слушай, иерарх, – сказал тихо, – ты за базар отвечаешь или как? Ты же когда-то был честным работягой. Может быть, еще и сейчас не всё жиром заплыло? Раньше на вас вообще внимания не обращали, и вы ходили несчастными и притюкнутыми, блаженные! Теперь слишком много внимания стали вам уделять, и вы расчувствовались, стали пожирать всё подряд. Ты тоже уже забыл, как я тебя, тупого, перед видеокамерой разговаривать выучил. Ты с амвона теперь вон какие речи пихаешь, а мне даже «спасибо» не сказал. Ещё под шумок телеканал мой угробить решил. Так кто из нас Иуда?
Он чуть побледнел, но быстро взял себя в руки.
– Вылетел бы ты отсюда как пробка, если б не наши прежние добрые отношения. Но больше не дерзи.
И опять погрозил пальцем.
Видя, что он замолчал, я решил взять инициативу в свои руки.
– Слушай, Игорёк, у меня ж на канале полное безденежье! А людям хоть по чуть-чуть платить надо, оборудование обновлять необходимо. Это ж чисто коммерческая сделка: показ – оплата. Дай мне денег побольше, и я только твои проповеди показывать стану.
– Дети, ей Богу! – снисходительно произнес священник. – Это тебе кажется, что коммерция, а на самом деле – это чисто бесовские дела. Акт предательства! Сектанты отравляют народ ересью, смущают души, а ты их пособником стал!
– Да какие сектанты? – вяло пытался возразить. – Они в Минюсте зарегистрированы!
– Сказано, сектанты! А в Минюсте в этом деле ни хрена не смыслят! Там чинуши сидят.
– Хорошо, – согласился я покорно. – Что теперь можно сделать?
– Тебе, отступнику, надо покаяться и причаститься.
– Я согласен. Бумагу заберёшь?
– Сначала покайся и причастись.
Я покаялся в содеянном. Признался, что «предал православную веру». Отец Игорь отпустил мне грехи, но «телегу» забрать наотрез отказался, неожиданно заявив при этом:
– Дурак, благодари Господа нашего, что жив остался.
– Что это значит? – спросил я, почуяв подвох.
– Голова у тебя шибко болела?
– Откуда знаешь? – спросил я подозрительно и сразу пожаловался: – Это было нечто страшное.
– Вот видишь, – удовлетворенно сказал настоятель. – Ты думал просто так? Это ж я читал на тебя наговорные молитвы, чтоб ты сдох! Гордись, такие молитвы только патриарх Никон читал на самого Петра Алексеевича – великого императора!
– Знаешь, Игорёк, – сказал я как можно душевней. – Да клал я с прибором на этого придурка, которого ты великим императором называешь! И на остальных прочих царей – все они были идиотами – класть хотел!
Отец Игорь буквально стал задыхаться от ярости. Пока он маячил огромным кулачищем, не находя никаких подходящих моменту слов, я смотрел на него с нескрываемым удовольствием.
– Вот, видишь и сказать нечего.
Отец Игорь присел на стул, всё так же молча.
– Эх, Игорь! – вырвалось у меня. – Да кто я такой, как ты думаешь? Я – самый обычный человек. Я просто хочу работать и зарабатывать, чтобы содержать семью.
– Но не таким способом, – заговорил он, наконец.
– Да любым! Что мне оставалось делать, когда наш самый крутой бизнесмен меня кинул? Что?! И никто мне не помог! И ты в том числе… Только гнобить можете, паскуды!
– Ты – человек, владеющий словом, с тебя и спрос особый. Кто-то там брякнет невесть что, да и шут с ним. А если ты по своему телевизору чего-то объявишь, тебя народ и послушает.
– Не преувеличивай, – огрызнулся я. – Я хоть человек и не церковный, но тоже знаю, что священнику наговорные молитвы читать запрещено, ибо сие есть бесовские дела, колдовство.
Отец Игорь опешил, но быстро сообразил.
– В особых случаях можно.
– Нет, нельзя, – ответил я твёрдо. – Нет таких особых случаев для пастыря.
Голова у меня болеть перестала, и ощутил я необычайную лёгкость.
– Слушай, Игорюня, – спросил тихо, – а если бы я на самом деле сдох? Ты бы хоть что-то для моих родных сделал? Вдове хоть какую-то пенсию назначил от церкви? Детей моих выучил и воспитал? Маме моей про убиенного сыночка признался?
Он молчал. Я продолжил.
– Кошмарами бы мучился по ночам, или у тебя напрочь отсутствует всякая человеческая совесть?
Он продолжал угрюмо молчать.
– Это ты благодари Бога, что мне подохнуть не пришлось, – сказал я с угрозой. – Иначе бы я тебе такие полтергейсты, такие галлюцинации устраивал…
– Зря я грехи-то тебе отпустил, – угрюмо ответил отец Игорь.
– Не зря, батюшка, ой, не зря! Я ведь понимаю, что идёт борьба за души прихожан, и ты на них желаешь обладать монополией. Ибо каждая душа есть – копейки в церковную казну. Мой телеканал ты закрыл, значит, дело не во мне, а в средстве массовой информации. Так что, не зря. Успокойся, ты своего добился. Но запомни и другое: от православной церкви ты меня отвратил навеки, и моей души тебе не видать, как своих ослиных ушей.
Здесь бы мне и замолчать, но натура требовала победного завершения.
– Слушай, – спросил я, как бы, между прочим. – А если о твоих наговорных молитвах митрополиту станет известно?
– Ну и что? Ни хрена мне не будет, – ответил он и стукнул кулачищем по столу. – Доказательств-то у тебя нет.
– Ты просто не помнишь, кто из нас журналист, – ответил я и вытащил из кармана диктофон. – Запомни, я с ним никогда не расстаюсь!
Отцу Игорю сделалось дурно.
– Во, отродье-то, – забормотал он. – Ты п-посмотри, какое отродье!
– Бумагу заберёшь?
– Ни в жисть, жидовская морда!
– Я – природный казахстанец в четвертом поколении, тем и горжусь! А тебе скажу на прощание следующее. Если у меня хоть раз заболит голова так, как она болела все эти дни, я эту запись распространю везде и всюду. Дойду не то что до митрополита, но и до его святейшества патриарха всея-всея великыя и Белыя и Малыя…