Целитель

Многие закатывали глаза, обсуждая моё нынешнее положение, но никто не приложил руки, чтобы положение это помочь исправить. Я твёрдо знал, что, лишившись крыши над головой, я потеряю всякое право называться человеком и семьянином.
Несколько раз пытался выйти на контакт с Верой Авдеевной, но она просто клала трубку, услышав мой голос.
Так я шёл и так думал, благо, никто не мешал.
Но вдруг мной овладело смутное беспокойство. Я глянул вперёд и ощутил опасность. Подсознательно. Какую, от кого – непонятно. Но ощущение опасности было явственным и физически ощутимым.
Говорят, реальная угроза – это звонок. Тогда перед лицом неминуемой смерти, в обреченной голове должен звучать колокол.
В эти дни я умереть не боялся. Но смерть не решала проблем, она могла лишь задержать их на время.
И что колокольный звон перед этим? Только помните, если колокол вдруг зазвучит в вас, подайте какой-нибудь сигнал.
Его первые раскаты доносились будто издалека. Потом ближе, слышнее. А на следующих ударах уже надо было зажимать виски обоими руками, иначе голова могла развалиться как перезревший арбуз.
Резко утихло.
Я немного посидел на корточках, зажмурившись.
Но стоило открыть глаза – увидел Их.
Они были в полусотне метров.
Пять неподвижно стоящих фигур, отливающих вороно-угольным блеском.
«Апокалипсис», – мелькнула мысль.
Стало понятно, что уйти отсюда мне не суждено.
«Ну, вот и всё. Вот враз и отвечу за неправедную жизнь, за жену, которой сгубил молодость, за детей, которым не дал нормального детства, за родителей, брата и сестёр, к которым не проявлял должного почтения».
Я стыл на месте, глядя на эти зловещие фигуры и одновременно продолжал двигаться им навстречу.
Дальше – в полусознании.
Меня кто-то столкнул в сторону зарослей акации.
– Тихо, – повелительно сказал, – ни слова, только слушайте.
Это был Андрей. Но по-другому выглядел он теперь и одет был непривычно, в какое-то подобие комбинезона, но из очень дорогого материала. С левой стороны груди блестела эмблема со знаком, я не успел его разглядеть. А в глазах Андрея горел непонятный мне Свет.
Я бросил взгляд в сторону враждебных объектов.
Среди них стало заметно движение, направленное в нашу сторону.
– Немедленно, – зашептал Андрей, – немедленно уходите! И ни в коем случае этой ночью сюда не возвращайтесь.
– Кто это, Андрей? Что это значит?
– Это значит, что под маркой вашей мнимой смерти, они решили с вами разделаться по-настоящему.
– А ты кто? – спросил я, указывая на его непривычное одеяние.
– В своё время вы узнаете всё. А теперь – прощайте!
– Не говори ерунды, – сказал я, приходя в себя. – Это за мной. Что значит «прощайте»? А моя честь? А как мне дальше жить?
– Поймите, вы здесь просто бесполезны. Это – моя миссия и я должен её выполнить. Молю вас, – прошептал он проникновенно, – пусть всё это не будет напрасным.
Он посмотрел в сторону объектов.
– Знаком Суул я их задержал, но совсем ненадолго, они сейчас опомнятся, и тогда будет действительно туго… Вы только отягощаете мне задачу.
Он изучающе посмотрел мне в глаза и сказал с сожалением:
– Уходить вы, как я понимаю, не желаете. Тогда простите…
В глаза мне ударил слепящий пучок, как показалось, огня.
Дальше – не помню ничего. Обрывки картин, грохот, стремительное движение, пугающие звуки…
Только через несколько месяцев, уже будучи в столице, я узнаю, что на самом деле происходило той ночью в городском парке, который назывался «Шахтер».
Очнулся я на скамейке у подъезда незнакомой пятиэтажки. Память работала ясно, даже прозрачно как-то. И сразу задал себе два вопроса: каким образом оказался здесь, и как он это сделал?
Андрюха, наш скромный трудяга, на которого особенно любил покрикивать Зарин.
Мне вспомнился рассказ Йен о встрече с Соломией. В частности, та спрашивала, как удалось спасти человека в Белоруссии. Они там кого-то приговорили и обрекли. А Йен участвовала в спасении.
«Мы его спасли Божьим Словом».
Андрей меня тоже сегодня спасал?
Но каким образом? И почему?
Времени для полного осмысления не оставалось.
Я должен был вернуться в парк.
На то место, как вспоминалось, вела узенькая асфальтовая тропка. Начиналась она буквально из ниоткуда, сразу за кюветом старой дороги, шла вдоль аллеи низеньких акаций, доходила до середины пустыря и также неожиданно обрывалась.
Я двигался перебежками, крался, опасаясь.
Мне до одури, до жути было страшно, но не пойти я не мог. Пытка неизвестностью судьбой Андрея была хуже, чем любые «молотки». Мысль о том, что человек подвергся опасности из-за меня, выбивала напрочь. И что, по сравнению с этим, какие-то там кредиты? Что неустроенность?
Засевшая в голове, заклинившая думка о том, что Андрей нуждается в помощи, он ранен, либо избит, приводила меня в трепет. Я чувствовал, что должен позаботиться об этом немногословном, таинственном парне.
Понемногу добрался до того места, где Андрей столкнул меня в сторону и велел немедленно убираться. Неизвестно, что происходило дальше, но явных следов борьбы пока не наблюдалось. Быть может, её и не было.
Вышел на небольшую полянку и пошёл по отяжелевшей вдруг траве.
И на ней не оставалось следов.
Двигался осторожно, потому что дальше безобразными кляксами темнели кусты, за которыми свободно могла укрыться засада.
Я всё ещё не понимал, что происходит.
Всё ещё не осознавал, в чём участвую. И невдомек мне было, что пресловутая, набившая оскомину, Битва за души, именно здесь обрела своё физическое воплощение.
И я услышал запах крови. И от него у меня самого заледенела кровь в жилах. И впервые в голове мелькнула мысль, что слишком упрощенно воспринимаю обстановку.
И ничего не кончится добром.
А запах этот будоражил.
Мир резко покачнулся и тонко зазвенел сотней кузнечиков.
Отодвинув дрожащей рукой разлапистую ветку клёна, я увидел небольшой пятачок свободной земли, посредине которой кто-то лежал. Лежал на животе, раскинув в сторону руки, словно обнимая землю.
– Андрюша, – позвал я шёпотом.
Он не пошевелился, не отозвался.
Тогда, уже не таясь невидимых врагов, я суетливо подбежал и бухнулся на колени рядом с телом.
Немного отдышавшись и подождав, пока перестанет колотить, стал его переворачивать, чтобы видеть лицо.
Андрей и теперь казался погруженным в какие-то непонятные мне размышления: глаза прикрыты, губы сжаты. Чуть пониже груди, на уровне солнечного сплетения, виделся глубокий разрез, почему-то обугленный по краям, из которого все ещё – толчками – вытекала кровь.
Он был мёртв.
И я приподнял его голову, прижимая к себе, и проклял эту трижды проклятую планету за то, что хорошие люди здесь становятся мёртвыми навсегда, и нет такого средства, которое бы вернуло их к жизни.
Кажется, я твердил что-то, кажется, бил кулаком по земле, кажется, плакал. А потом застыл рядом, заворожено глядя на саму Смерть.
И надо мной, словно специально, засияла полная луна.
Тихонько заструила она свои невидимые лучи и было в этом спокойствии и умиротворении что-то кладбищенское: совсем отрешённое, абсолютно чужое.
И ничего уже не хотелось под этой луной, ни о чем не мечталось.
И судьбы всех миров были глубоко безразличны.
И то, что «насовсем» никто не умирает, сейчас не ободряло.
Кем же он был, мой Ангел-хранитель, добрый защитник? Кто его прислал?
И тут взгляд упал на эмблему: круглый солнечный диск, на котором сплелись, как два родных брата в момент наивысшей опасности, КРЕСТ И МЕЧ.
Я прекрасно её помнил:
– Боже мой! Дети Света…
В свое время я читал об этом тайном обществе, основным назначением которого было противостояние демоническим силам. Его бойцы силой превосходили атлетов, а разумом – мудрецов. Они имели право на самостоятельные решения и действовали во всех странах мира. Никто из них не доживал до старости, и никто никогда не находил их мертвых тел.