Святая кровь
Папирусы сохранились великолепно — сказать по правде, он такое видел впервые. Ломкие, чуть крошащиеся по краям, но без пятен, не покоробленные, не выцветшие. Было очевидно, что пробка сосуда не пропустила ни капли влаги.
И текст сохранился просто идеально. Он был аккуратно нанесен гусиным пером вдоль горизонтальных направляющих, неглубоко процарапанных по пергаменту тонкой бараньей кожи уверенной и терпеливой рукой одного человека; уникальная структура символов, несомненно, датировалась первым столетием. Удивительно: точный ультрафиолетовый анализ обнаружил отсутствие каких-либо изменений в тексте или записей поверх, сделанных писцами, что почти всегда выявляется при проверках древних текстов. Потрясающая находка.
Сидя за расположенным рядом компьютером, Даян напечатал завершающие строки транскрипции, несколько раз забив бэкспейсом опечатки, случившиеся оттого, что у него жутко дрожали пальцы. Венгру никак не удавалось справиться с поднимающимся в душе ужасом, мгновенно оборвавшим его изначальную эйфорию.
Древнее послание было шокирующим. И настолько глубоким и сильным, что Даян понял: эти тексты могут никогда не попасть в хранилище свитков под Храмом Книги в Израильском музее.
Ему наконец удалось допечатать транскрипцию и сохранить документ. Даян открыл почтовую программу, пролистал внушительный список своих контактов и выбрал Амита Мицраки. Присоединив документ, он начал печатать сообщение:
«Дорогой Амит!
За всю свою жизнь я впервые вижу подобное. Многие пытались установить смысловые связи и расхождения Кумранских текстов и Евангелий. Однако, как Вам известно, существуют лишь трактовки, допускающие неоднозначные толкования. Если эти свитки и в самом деле датируются первым веком — а у меня нет в этом сомнений, — Ваше открытие бросит вызов всему, что мы знаем. Боюсь, такая скандальная новость может…»
— Йоси? — Хриплый голос прервал его.
Ученый повернул голову и вздрогнул, увидев на пороге фигуру во всем черном.
— О боже, — сухо проговорил он и кашлянул. — Вы меня чуть до смерти не напугали, равви.
— У вас все в порядке?
Коэн осторожно вошел в лабораторию.
— Ну конечно. — Ответ прозвучал неискренне.
Йозеф торопливо щелкнул мышкой, отправив сообщение, прежде чем хасид успел подойти и рассмотреть его.
— Не помешал?
— Нет-нет, — покачал головой ученый. — Совсем не помешали.
Сложив руки за спиной, Коэн подошел к просмотровым столикам и первым делом устремил внимательный взгляд на глиняный сосуд.
— Я слышал, Амит Мицраки нашел нечто удивительное, — проговорил он едва ли не обвиняющим тоном.
— Совершенно верно, — чуть слышно ответил Йоси.
— Пожалуйста, расскажите.
— Видите ли… Еще не время, — сказал Джозеф, поднимаясь со стула и вставая рядом с раввином у стола. — Мы должны провести люминесцентный анализ керамики. И разумеется, радиоуглеродный анализ — для свитков.
Он показал рукой на три папируса.
— Понятно. Вот только лучший анализ — это ваш нюх, Йоси, — заметил раввин, пуская в ход лесть. — Вы лучший из лучших. Почему бы не поведать мне, каких результатов вы ждете наверняка?
Археолог очень не хотел делиться тайной и тянул время. Прежде чем обсуждать удивительную транскрипцию, он хотел переговорить с Амитом.
— Боюсь, еще не время. Дело в том, что есть кое-какие несоответствия и…
Старику пришлось солгать. Пот проступил под редкими седыми волосами его «вдовьего пика».
— Неужели? — изумился Коэн, пристально всматриваясь в древние письмена. — А, на мой взгляд, все очень даже ясно. Греческий?
— Греческий.
— Если не ошибаюсь, греческий койне? [43]
Йоси не нравилось, куда гнул равви. Но если он не заглотит наживку…
— Точно. У вас наметанный глаз.
Оценивающим взглядом Коэн окинул плотно заполненные текстом свитки.
— Всего три листа. Наверняка ведь вы уже закончили с транскрипцией?
— Закончил, — пришлось сознаться.
— Может, тогда вы могли бы дать крупнейшему благотворителю музея первым взглянуть на нее?
Йоси перевел нерешительный взгляд на расправленные свитки. Раввину не было необходимости напоминать о своих заслугах. Коэн являлся президентом организации, которая обеспечила музеи Израиля и программы исследований ИУД неограниченным финансированием. Но Йоси знал также, что тесное сотрудничество этого человека с Министерством религии вызвало немало споров. Он принимал участие в консервации мест захоронений, случайно обнаруженных строителями в Иерусалиме и за его пределами. Ученый собственными глазами видел, как Коэн ложился на землю перед экскаватором, пытаясь не допустить осквернения гробницы первого века, вскрытой во время строительства многоэтажки в Тальпиоте. Раввин действовал согласно древним иудейским законам — Галаха, [44]— требующим почтения к усопшим.
Это открытие наверняка усилит позиции раввина. Джозеф твердо решил стоять на своем.
— Вы меня извините, но я не считаю, что это благоразумно — на данном этапе.
Коэн разочарованно покачал головой, поджав губы.
— Тогда, может, позволите мне просто взглянуть?
Он показал на сосуд.
— Да, конечно. Только попрошу вас…
Археолог потянулся к полке и, достав из небольшой коробки пару свежих латексных перчаток, протянул их раввину.
Коэн натянул перчатки на тонкие, как у пианиста, пальцы и принялся изучать сосуд.
Сосуд выглядел обыкновенным. Взяв его за бока, раввин осторожно приподнял над столом — он оказался неожиданно тяжелым. Коэн заглянул внутрь и убедился, что там пусто. Поворачивая сосуд, он заметил выгравированный на боку символ. Глаза его тотчас расширились, лицо побелело. Он с трудом подавил возглас.
— Самое удивительное, — заметил Джозеф, — точь-в-точь такой же, как на оссуарии, что мы нашли в июне.
— Несомненно, — согласился Коэн, изо всех сил стараясь не выдать волнения.
Словно желая убедиться, что это не сон, он провел по символу пальцем. Печать наследия. Эхом отозвались в голове слова деда: «Верно, только не рыба, а дельфин. И не совсем вилка, а трезубец».
— Кумран, я правильно понял?
Джозеф вновь замялся. Однако ни для кого не было секретом, что Мицраки сейчас проводит в Кумране изыскания. Ученый кивнул.
— Как раз тогда, когда все решили, что источник уже иссяк.
Коэн бережно вернул сосуд на стол. Когда он стягивал перчатки, взгляд его упал на экран монитора археолога — на темно-синем фоне в центре висело диалоговое окно, предлагавшее ввести логин и пароль.
— Ну что ж, — проговорил Коэн. — Буду с нетерпением ждать ваших открытий.
— Я тоже, — ответил венгр и начал стягивать лабораторный халат. — Я должен запереть здесь все: мне надо уходить.
Это было правдой.
— Симпозиум в музее Израиля, — добавил он для полноты картины и повесил халат на вешалку за дверью.
— Ах да. Если не ошибаюсь, что-то о вавилонянах?
Раввин наверняка знал, какая тема на повестке дня.
— Реликвии вавилонского пленения, если точно.
— Должно быть, чрезвычайно интересно.
— Посмотрим. — Выдавив улыбку, старик показал на дверь. — Я должен идти, а то опоздаю.
Окинув напоследок взглядом сосуд и папирусы, Коэн вышел в коридор и дождался, пока Джозеф закроет дверь на ключ.
— Рад был встрече с вами, равви. Шалом.
— Шалом.
Коэн сложил руки на груди, проводил взглядом ученого до угла и принялся изучать дверной замок.
15
Феникс
— Даже не знаю, что говорить… — начал Донован, вжавшись в кожу пассажирского сиденья «вольво». — Я так виноват перед вами, Шарлотта. Если б я знал, что они…
Но когда он вновь взглянул на генетика — искаженное болью лицо, слезы, трясущиеся руки, вцепившиеся в руль пальцы с побелевшими костяшками, — он понял, что нет на свете слов, способных сейчас утешить ее.
43
Термин «койне» применялся к общегреческому языку, который сложился в IV–III вв. до н. э. и служил единым языком деловой, научной и художественной литературы Греции до II–III вв. н. э.
44
Галаха — нормативная часть иудаизма, регламентирующая религиозную, семейную и гражданскую жизнь евреев. В более узком смысле — совокупность законов, содержащихся в Торе, Талмуде и в более поздней раввинистической литературе, а также каждый из этих законов в отдельности.