Война наследников (СИ)

Семен Михайлович задумчиво смотрел на нее, потом спросил:
- Вы сразу догадались, что ошиблись коробкой и конверт в соседнем номере?
- Да, сразу. Но как забрать конверт не знала. Сначала попробовала подлизаться к горничной обслуживающий пани из семнадцатого номера, да она суровая оказалась, на работе совсем недавно, платят тут хорошо и чаевые хорошие, она бы в номер не пустила, а даже если бы я зашла вслед за ней она бы с меня глаз не спустила. И тут Федьку увидела, брата двоюродного, в обслуге званого вечера, обрадовалась, он смышленый малый, хитрец каких свет не видывал и к тому же лицедействует в представлениях разных у пана Грицая. Он, то и придумал, как госпожу из семнадцатого выманить. Пока Федька изображал перепуганного, я за колонной со статуей рядом с номером спряталась, если бы госпожа в ту сторону глянула, она бы меня заметила, да пани вышли из номера и пошли, за Федькой не оборачиваясь. Номер не заперли, даже дверь как следует, не прикрыли, я прошмыгнула быстренько, гардероб открыла, коробки сразу увидела, в одну просунула руку, ничего кроме шляпы, а другая и вовсе пустая была. Я тут же из номера вышла, но бежать не стала, просто пошла в сторону лестницы, как обычно, пани на нас, горничных внимания не обращают вовсе, к тому же она Федьку распекала, за то, что потревожил ее, а не прислугу отельную. Она в номер вошла и дверью хлопнула. Утром приходили Каролина Гердовна и я соврала, что не удалось мне забрать завещание, но я еще раз попробую, они были очень недовольны, велели торопиться. А вечером хозяйка скончались. 
Слушая Катерину, я смутно вспомнила, что видела, кажется, в тот вечер горничную, которая шла к служебной лестнице, но если бы не ее рассказ, я бы, пожалуй, никогда этого не вспомнила, потому что как правильно она заметила, на горничных мы не обращаем внимания. И опять подивилась сообразительности девицы, ведь если бы она побежала или сильно торопилась, то я бы точно ее запомнила, а так ну вышла горничная из какого-то номера, что тут странного? 
Опять комнату наполнила тревожная тишина. Нарушил ее Семен Михайлович, очередным вопросом.
- Что было дальше? 
- А дальше, тем же вечером, Ванда Гердовна послали за шкатулкой, управляющий велел выдать, тут и обнаружилось что в конверте, запечатанном чистые листы. Управляющий были очень удивленны, клялись, что собственноручно заверяли документ и что в их комнату для хранения вещей постояльцев, никто из посторонних не мог проникнуть. Потом пан пристав приказали всем расходится, и Ванда Гердовна сказали, что я еду с ними, потому, что пан пристав велели меня не отпускать, чтобы потом, ежели надо будет, опросить меня. Утром в день похорон приехали все родственники госпожи, упокой Господи ее душу, – горничная слабо перекрестилась. – Приехали и Каролина Гердовна, сразу меня изловили, прижали к стене и сказали, что все знают, что я воровка, потому, что тот пустой футляр в шкатулке был не из-под колье, что на маменьке было вечером, а из-под парюры, которую она своими глазами видела, ей хозяйка покупкой хвастала. Сказала, что позже со мной поговорит и чтобы я отдала ей завещание. Я очень испугалась, в том доме был только один человек способный посоветовать мне что-нибудь дельное, хотя я и него не очень надеялась, да испугалась сильно. Сказала ему, что ежели мне не поможет, то я его хозяйке живо выдам. Он велел подняться наверх и ждать его в гостевой спальне, той которую еще называют англицкой. Я поднялась и стала ждать. Он пришел, но не успели мы и словом перекинуться, как влетела Каролина Гердовна, она за ним, оказывается, проследила, мне влепила пощечину и велела убираться, я сразу же и выбежала, они вдвоем остались. А через некоторое время я услышала крики, ее нашли мертвой.
- Так кто же остался с Каролиной Гердовной в спальне? – спросил Семен Михайлович.
- Всеволод Петрович, господин Голубовский. – Тихо ответила девушка.
 
Глава 17
– Вранье есть единственная человеческая привилегия перед всеми организмами, так, кажется, утверждал господин Разумихин из романа, писанного господином Достоевским, «Преступление и наказание» называется. Я не очень большой поклонник писак, но эту книжицу как-то прочел и много умных вещей там вычитал, скажу я вам. Но по опыту своему многолетнему понял, что вранье есть причиной также и гибели человеческой, гибели души и тела. – Столь философским образом начал свою речь Алексей Петрович, поддавшись на просьбы удовлетворить наше любопытство по поводу загадочного убийства госпожи Витт. 
Демонстрация, устроенная Семеном Михайловичем, завершилась в тот вечер ошеломительным сообщением Катерины. Потом ее увели, мужчины удалились следом, а нам с тетушкой и Софи пришлось успокаивать расстроенную и рыдающую Ники.
Мы сочувственно выслушали длинную путаную речь произнесенную госпожой Цапп в защиту своих родственников. 
По утверждению Вероники Гердовны, сестра ее была не столько злодейкой, сколько жертвой обстоятельств, будучи на грани разорения, в уме ее помутилось. На что моя тетя вполне серьезно ответила, подавая Ники чашку чая:
- Конечно, смерть не столь ужасна, как разорение. – Но, кажется, Вероника не поняла истинного смысла тетиных слов. 
Из ее откровений мы поняли, что отец их, барон, был человеком характера скверного и деспотичного. Более всего его расстраивало отсутствие сыновей, даже любовница и та девочку родила. К жене относился при жизни весьма пренебрежительно и, возможно, завещанием в ее пользу хотел как-то искупить свои грехи перед ней и Богом, поскольку на смертном одре даже самый убежденный безбожник задается вопросом, а что если Бог этот все-таки есть? 
С удивлением мы узнали, что Всеволод Петрович когда-то ухаживал за Каролиной, но потом вдруг сделал предложение Ванде Гердовне, та же, в отличие от сестер, успехом не пользовалась, и приняла предложение немедленно. От этого отношения между сестрами долго были натянутыми, потом Каролина вышла замуж за подающего большие надежды младшего помощника управляющего банком, и они с Вандой помирились. Но в последнее время положение казавшего весьма надежным Русско-Азиатского банка пошатнулось, и Витты оказались на грани разорения, что сильно повлияло на привыкшую ссорить деньгами Каролину. К тому же маменька понесла ощутимые убытки от неудачных вложений своего зятя, и она категорически отказалась очередной раз ссудить их деньгами, да и завещание переписала – по новому завещанию Виттам кроме обесценившихся бумаг да долговых расписок, ничего не доставалось. 
Софи осторожно поинтересовалась, отчего это Всеволод Петрович поменял одну сестру на другую? Объяснялось все предельно просто и банально – деньги. Старшая сестра ходила у папочки в любимицах, а так как успехом у мужского пола не пользовалась, что грозило ей засидеться в девках, отец увеличил приданное за ней в два раза. Всеволод Петрович же, женихом хоть и не был больно завидным, семья его почти разорилась, но по молодости весьма смазливым, к тому же умел выразить должное уважение капризной матушке и учтиво слушать батюшку.
Свои откровения Ники перемежала горькими рыданиями, мы уже почти не понимали, о чем она говорит, потому что слова тонули в стонах и всхлипываниях. В конце концов, тетя послала за коньяком и, наполнив пузатый бокал наполовину, заставила Веронику Гердовну выпить. От крепкого напитка Ники немного пришла в себя. Ее откровения иссякли, а возбуждение прошло. Этот вечер чрезвычайно утомил бедную женщину, мы вызвали ее горничную, и Ники ушла к себе. Мы допили коньяк, а поскольку от впечатлений и откровений уже кружилась голова, разошлись пораньше. В ту ночь я ожидала ярких сновидений, но заснула быстро и спала на удивление крепко, никто меня не посетил в моих ночных видениях, снились только цветущие поля и дорога, извилистой змейкой уходящая куда-то за облака, я все шла и шла по ней, не ведая конечной цели.
Последние четыре дня нашего пребывания в Киеве оказались очень суматошными и утомительными. Может, Киев и большой город, но, как оказалось, слухи в нем распространяются так же быстро, как и в нашей провинции. К обеду следующего дня мы уже получили целую кипу приглашений. Большинство отклонили, потому что людей их приславших, могли вспомнить с трудом, но некоторые пришлось все-таки принять. Не смогли отказать госпоже Долиновской, как-никак сами к ней первыми напросились. Посетили двоюродную сестру Анны Ивановны, с которой она не виделась лет двадцать, а я так и вообще только сейчас познакомилась. Побывали у тетиной подруги, у моей старой, еще одесской, знакомой, а самым утомительным оказался большой и шумный прием устроенный одним из папиных постоянных комитентов. После этого бала уставшая и злая тетушка сообщила, что немедля уезжает! Хватит с нее убийств, беготни, загадок и глупых вопросов любопытных кумушек. Но, хотелось ей этого или нет, оставался еще летний благотворительный бал в Купеческом собрании, приглашения на который загодя приобрела Софи, и на коем должен был присутствовать киевский генерал-губернатор Михаил Иванович Драгомиров с супругой Софией Абрамовной.