Карьера одного борца

- У вас всегда чудаческие мысли, Лидия. Крестьянин молчит совершенно так же, как его собака, и по тем же причинам. 
- А разве общество собак не приятно? 
Люциан промолчал, пожав плечами. Единственное отношение к женщинам, которое он признавал, было интеллектуальное общение, где он любил роль снисходящего к ним руководителя. Лидия же никогда не давала ему возможности войти в эту роль. Она почти никогда не спорила с ним, но он чувствовал, что она не соглашалась ни с одним из его мнений. А молчать в присутствии женщины, по примеру уилстокенских пахарей, ему было тяжело и неловко. К счастью, надо было спешить к поезду и можно было встать и проститься. 
Она подала ему руку; когда он взял ее в свою, тень нежности мелькнула в его серых глазах. Но он сейчас же застегнул сюртук на все пуговицы и с непоколебимо серьезным видом удалился. Она проводила его взглядом, следя за тем, как лучи близкого к закату солнца золотили его шляпу, вздохнула и снова погрузилась в томик Гете. 
Но через несколько минут она почувствовала усталость от долгой неподвижности и пошла бродить по парку, вспоминая места, где играла в детстве, когда приезжала гостить к своей старой тетке. Она узнала огромный древний алтарь друидов, развалины которого сохранились в парке; в детские годы он напоминал ей гору Синай, нарисованную в книжке, по которой она училась священной истории. У болотца, в отдаленной части парка, она вспомнила, как бранила ее няня, когда она здесь для забавы наполнила свои чулки болотной грязью. Наконец она вышла на прелестную поляну, по которой тянулась обложенная нежным дерном аллея и терялась в бесконечности спускавшихся сумерек. Это место понравилось ей больше всего, что она видела в своих владениях, и она стала уже мечтать о том, чтобы построить здесь беседку, когда с огорчением узнала в нем ту самую вязовую аллею, которая была отдана в исключительное пользование странному нанимателю виллы. 
Молодая девушка быстро углубилась в рощу и засмеялась тому, что оказалась нарушительницей частных прав в своем собственном поместье. Она стала пробираться между деревьями, чтобы попасть на какую-нибудь дорогу, которая привела бы ее домой, потому что часовая прогулка утомила ее. Но места были ей незнакомы и она не знала, куда идти. Не видно было ни дороги, ни опушки. Наконец она заметила просвет среди деревьев и, направившись к нему, вышла на лужайку. На середине ее она увидела мужскую фигуру, показавшуюся ей сначала прекрасной статуей, но вскоре с неожиданным для себя удовольствием она узнала в ней живого человека. 
Принять за статую мужчину девятнадцатого века, делающего предписанную ему врачом послеобеденную гимнастику на свежем воздухе, казалось бы непростительным невежеством в скульптуре. Но ошибка Лидии оправдалась малообычным зрелищем, которое ей предстало: мужчина был одет в белую вязаную рубашку без рукавов и короткие штаны, обнажавшие ноги до колен. Его руки обнаруживали мускулатуру римского гладиатора. Сильная грудь, обрисовывавшаяся под покрывавшей ее тканью, казалась высеченной из мрамора. Короткие волнистые волосы в вечернем свете казались отлитыми из бронзы. У Лидии мелькнула мысль, что она подглядела тайну античного бога, живущего в ее лесу. Но очарование было разрушено, когда она приняла за небожителя другого человека, похожего на лакея, присутствие которого трудно было примирить с мыслью об олимпийце, и который смотрел на него, как лакей может смотреть на хорошую лошадь. Он первый заметил Лидию, и по тому, как он поглядел на нее, она поняла, что ее приход был здесь вовсе нежелателен. Но богоподобный юноша тоже увидел ее и совсем другое впечатление отразилось на нем: его губы раскрылись, щеки покрылись румянцем, и он застыл в удивленном восхищении. Первым побуждением Лидии было поскорее спрятаться от их взоров, второе - извиниться за свою невольную нескромность. В конце концов она ничего не сказала и спокойно вернулась в лес. 
Когда Лидия почувствовала себя скрытой от их взоров, она пустилась бежать, чтобы скорее удалиться от места встречи, которая оставила в ней какой-то странный осадок. Но вечер был жаркий, и бег скоро утомил ее; она остановилась и стала вслушиваться в чары лесной жизни. Ее окружали таинственные звуки ожившего от зимнего молчания леса: шумела молодая листва, трещали кузнечики, перекликались мелодичные голоса птиц. Ни один звук, обнаруживавший присутствие человека, не доносился до нее. Ей пришла мысль, что богоподобный юноша, которого она только что видела, был праксителевский Гермес, вызванный к жизни ее воображением, еще полным звука гетевского Шабаша, который она только что прочла. Образ лакея был, вероятно, одним из тех немногих несоответствий, которые характерны для сновидений и галлюцинаций. Вероятно, ее фантазия создала этот образ в связи со словами Люциана о слуге нанимателя виллы. Она не могла допустить, чтобы величавое видение, представшее ей в роще, было на самом деле каким-то буквоедом, испортившим свое здоровье за книгами. Безотчетное чувство радости, охватившее ее при созерцании прекрасного видения, тоже доказывало, что это было не более, как создание ее воображения: в противном случае, ей, конечно, было бы только неприятно и стыдно, что она очутилась в положении соглядатая, малопристойном для девушки ее лет и положения. 
Лидия вернулась домой в сильном нервном возбуждении. Она все еще была полна дуновением эллинской красоты, виденной ею в парке, которое она не допустила бы в свою девичью душу, если бы подозревала, что очаровавший ее образ юноши был соткан не ее воображением, а материальной природой, общей всем смертным. Но видение с такою реальностью вставало перед ее глазами, что она невольно спрашивала себя, не живой ли это был человек? И тут же быстро разубеждала себя в этом. 
- Сударыня, - доложил ей на пороге прихожей один из слуг, - мисс Гофф приехала и дожидается вас в гостиной. 
Гостиная уилстокенского замка была круглой комнатой с потолком в форме сводчатого купола, от которого спускались массивные прекрасной работы бронзовые люстры. Бронзовые инкрустации того же стиля, что и люстры, украшали низкую широкую тоже массивную мебель, покрытую кожей, тисненой японским рисунком. Стены были оклеены темно-синими обоями, с большими золотыми цветами.