Человек и сверхчеловек
насмеется над ним и скажет, что я его не одобрил, или выйдет за него
замуж и скажет, что вы ее заставили. Честное слово, это самый тяжелый
удар, какой только мог обрушиться на человека моего возраста и склада! Рэмсден. Позвольте взглянуть на завещание, сэр. (Подходит к письменному
столу и берет документ в руки.) Не могу себе представить, чтобы мой
друг Уайтфилд проявил такое отсутствие доверия ко мне, поставив меня
рядом с... (По мере чтения лицо у него вытягивается.) Тэннер. Я сам виноват во всем - вот жестокая ирония судьбы! Он мне как-то
сказал, что наметил вас в опекуны Энн; и нелегкая меня дернула ему
доказывать, что глупо оставлять молодую девушку на попечении старика с
допотопными взглядами. Рэмсден (остолбенев). Это у меня допотопные взгляды!!! Тэннер. Безусловно. Я тогда только что закончил статью под названием "Долой
правление седовласых" и весь был набит примерами и доказательствами. Я
говорил, что самое правильное - сочетать житейский опыт старости с
энергией молодости. Теперь ясно: он меня поймал на слове и изменил
завещание - оно подписано примерно через две недели после нашего
разговора, - назначив меня вторым опекуном! Рэмсден (бледный и исполненный решимости). Я откажусь от опекунства. Тэннер. Не поможет. Я всю дорогу от самого Ричмонда отказывался, но Энн
твердит одно: конечно, она теперь сирота, и с какой стати люди, которые
охотно бывали в доме при жизни ее отца, станут утруждать себя заботами
о ней. Последнее изобретение! Сирота! Это все равно, как если бы
броненосец стал вдруг жаловаться, что некому защитить его от волн и
ветра! Октавиус. Нехорошо, Джек. Она действительно сирота. И ты должен быть ей
опорой. Тэннер. Опорой! Разве ей угрожает что-нибудь? На ее стороне закон, на ее
стороне всеобщее сочувствие, у нее много денег и ни капли совести. Я
нужен ей только для того, чтобы она могла взвалить на меня моральную
ответственность за свои поступки и делать все, что ей хочется,
прикрываясь моим именем. Я не смогу ее контролировать; зато она сможет
меня компрометировать сколько ей вздумается. Это не лучше, чем быть ее
мужем. Рэмсден. Вы вправе отказаться от опекунства. Я во всяком случае откажусь,
если мне придется делить опекунские обязанности с вами. Тэннер. Да! А что она скажет? Что она уже говорит? Что воля отца для нее
священна и что все равно, соглашусь я или нет, она всегда будет
смотреть на меня как на своего опекуна. Отказаться! Попробуйте
отказаться от объятий боа-констриктора, когда он уже обвился вокруг
вашего тела? Октавиус. Ты совершенно не щадишь моих чувств, Джек. Тэннер (встает и подходит к Октавиусу, чтобы его успокоить, но говорит
прежним жалобным тоном). Если ему понадобился молодой опекун, почему он
не назначил Тави? Рэмсден. А в самом деле, почему? Октавиус. Я вам скажу. Он заговаривал со мной об этом; но я отказался,
потому что люблю Энн. Я не считал для себя возможным навязываться ей в
качестве опекуна. Он и с ней говорил об этом; и она сказала, что я
прав. Вы знаете, что я люблю Энн, мистер Рэмсден; и Джек тоже знает.
Будь у Джека любимая женщина, я не стал бы в его присутствии называть
ее боа-констриктором, даже если бы она мне очень не нравилась. (Садится
между бюстами и отворачивается к стене.) Рэмсден. Я считаю, что Уайтфилд был невменяем, когда писал это завещание. Вы
сами признали, что он сделал это под вашим влиянием. Тэннер. Можете мне спасибо сказать за мое влияние. Он оставил вам две с
половиной тысячи в вознаграждение за хлопоты. Тави он оставил приданое
для сестры и пять тысяч лично ему. Октавиус (снова заливаясь слезами). О, я не могу принять этих денег. Он был
слишком добр к нам. Тэннер. А ты их и не получишь, если Рэмсден будет оспаривать завещание. Рэмсден. Ах, вот оно что! Вы мне, значит, устроили ловушку. Тэннер. Мне он не оставил ничего, кроме заботы о нравственности Энн, на том
основании, что у меня и так больше денег, чем нужно. Разве это не
доказательство, что он был в здравом уме и твердой памяти? Рэмсден (мрачно). Пожалуй. Октавиус (встает и выходит из своего убежища у стены). Мистер Рэмсден, вы, я
вижу, предубеждены против Джека. Он честный человек и не способен
злоупотребить... Тэннер. Замолчи, Тави! Ты меня с ума сведешь. При чем тут честность! Я
просто живой человек, которого мертвый хватает за горло. Нет, Тави!
Придется тебе жениться на ней и избавить меня от нее. А я-то всей душой
стремился тебя от этого спасти! Октавиус. Что ты говоришь, Джек? Спасти от величайшего счастья! Тэннер. Да, от счастья на всю жизнь. Если б речь шла о счастье на полчаса, я
отдал бы свой последний пенни, чтобы купить его для себя. Но счастье на
всю жизнь! Нет такого человека, который мог бы это вынести; это был бы
ад на земле. Рэмсден (гневно). Чушь, сэр! Говорите серьезно или ищите себе других
собеседников. Я слишком занят, чтобы слушать вздор, который вы мелете.
(Стремглав бросается к столу и садится в кресло.) Тэннер. Вот, слышишь, Тави? Самая свежая идея у него в голове относится к
шестидесятым годам. Нет, нельзя оставить Энн только на его попечении. Рэмсден. Я горжусь тем, что вы столь пренебрежительно относитесь к моим
взглядам, сэр. Ваши, я полагаю, изложены в этой книжке? Тэннер (бросаясь к столу). Что? У вас есть моя книга? Ну, как она вам
понравилась? Рэмсден. Вы воображаете, что я стану читать такую книгу, сэр? Тэннер. А зачем же вы ее купили? Рэмсден. Я не покупал ее, сэр. Мне ее прислала одна неразумная дама,
которая, по-видимому, в восторге от ваших воззрений. Я собирался
поступить с этой книгой так, как она заслуживает, но мне помешал
Октавиус. Если разрешите, я это сделаю сейчас. (Швыряет книгу в корзину
для бумаг с такой силой, что Тэннер невольно отшатывается, как будто
книга полетела ему в голову.) Тэннер. Вы не более благовоспитанны, чем я. Но тем лучше; теперь мы можем
разговаривать без особых церемоний. (Садится снова.) Что вы намерены
предпринять по поводу этого завещания? Октавиус. Можно мне сказать? Рэмсден. Разумеется, Октавиус. Октавиус. Мне кажется, мы забываем, что у самой Энн могут быть какие-нибудь