Человек и сверхчеловек

жизненного импульса. Не подумайте, однако, что в ней 
преувеличено сексуальное начало: это говорило бы 
скорей о недостатке, а не об избытке жизненного 
импульса. Она вполне порядочная, вполне владеющая своими 
чувствами женщина, что сразу и видно, несмотря на 
некоторую наигранную экспансивность и непосредственность 
в духе времени. Она внушает доверие, как человек, 
который не сделает того, чего не захочет, и некоторое 
опасение, как женщина, которая, вероятно, сделает все, 
что захочет, и при этом посчитается с другими не больше, 
чем потребуют обстоятельства и чем она сама найдет 
нужным. Короче говоря, она из тех женщин, о которых 
более слабые представительницы ее пола иногда говорят: 
это штучка! Трудно представить себе зрелище более 
трогательное, чем ее появление и поцелуй, которым она, 
здороваясь, награждает Рэмсдена. Покойный мистер 
Уайтфилд был бы удовлетворен - а может быть, и выведен 
из терпения - вытянувшимися лицами мужчин (за 
исключением неугомонного Тэннера), безмолвными 
рукопожатиями, сочувственным пододвиганием стульев, 
сопением вдовы и влажными глазами дочери, которая явно 
не может справиться со своим сердечным волнением. 
Рэмсден и Октавиус берут кресла, стоящие в простенке, и 
предлагают их дамам; но Энн подходит к Тэннеру и садится 
в его кресло, которое он подставляет ей резким толчком, 
после чего дает выход своему раздражению, усевшись на 
край письменного стола в нарочито небрежной позе. 
Октавиус уступает миссис Уайтфилд место рядом с Энн, а 
сам садится на свободное кресло, которое Рэмсден 
поставил под самым носом у изваяния мистера Герберта 
Спенсера. Миссис Уайтфилд, кстати сказать, - маленькая 
женщина с блеклыми льняными волосами, напоминающими 
солому, приставшую к яйцу. У нее растерянно-хитрое 
выражение лица, в голосе слышится писклявая нотка 
протеста, и она словно постоянно старается оттеснить 
локтями кого-то более рослого, затолкавшего ее в угол. В 
ней легко угадать одну из тех женщин которые сознают, 
что их считают глупыми и незначительными, и хотя не 
имеют достаточно силы, чтобы отстоять себя, тем не менее 
упорно не подчиняются своей участи. Есть нечто рыцарское 
в безупречном внимании, с которым относится к ней 
Октавиус, хотя вся душа его заполнена Энн. 
Рэмсден торжественно возвращается в свое судейское 
кресло за письменным столом и открывает заседание 
Рэмсден. Мне очень неприятно, Энни, в такую тяжелую минуту заставлять вас 
заниматься делами. Но в завещании вашего незабвенного отца есть один 
весьма серьезный пункт. Вы, вероятно, уже читали завещание? 
Энн, слишком взволнованная, чтобы говорить, подтверждает 
его предположение кивком и судорожным вздохом. 
Признаюсь, я весьма удивлен, что опекуном и попечителем вашим и Роды 
назначен совместно со мной мистер Тэннер. 
Пауза. Вид у слушателей глубокомысленный, но сказать им 
нечего. 
(Слегка озадаченный отсутствием какого-либо отклика на его слова, 
продолжает.) Едва ли я сочту возможным принять полномочия опекуна на 
таких условиях. Насколько мне известно, у мистера Тэннера также имеются 
возражения; я не хочу и не могу вникать в их смысл, он, несомненно, 
выскажется на эту тему сам. Однако мы оба сошлись на том, что не можем 
ничего решать, пока не выясним вашу точку зрения. Боюсь, что мне 
придется просить вас выбрать в опекуны кого-либо одного, меня или 
мистера Тэннера, потому что действовать совместно нам как будто не 
представляется возможным. Энн (тихим певучим голосом). Мама... Миссис Уайтфилд (поспешно). Нет уж, Энн, пожалуйста не сваливай все на меня. 
У меня на этот счет нет никакого мнения; а если б и было, вряд ли с ним 
стали бы считаться. Как вы втроем решите, так пусть и будет. 
Тэннер поворачивает голову и пристально смотрит на 
Рэмсдена, но тот сердито отворачивается, не желая 
понимать его немую реплику. 
Энн (продолжает тем же нежным голосом, как бы не замечая бестактности 
матери). Мама знает, что ей не по силам нести всю ответственность за 
меня и Роду, не получая ни от кого совета и помощи. Роде необходим 
опекун; а я хоть и старше, но мне кажется, что незамужняя молодая 
женщина не должна быть целиком предоставлена самой себе. Вы, я думаю, 
согласны со мной, дединька? Тэннер (подскочив). Дединька! Вы намерены называть своих опекунов 
дединьками, Энн? Энн. Джек, не говорите глупостей. Мистер Рэмсден всегда был для меня 
дедушкой Роубэком. Я - дединькина Эннинька, а он - Эннинькин дединька. 
Я назвала его так, едва научилась говорить. Рэмсден (саркастически). Полагаю, вы удовлетворены, мистер Тэннер? 
Продолжайте, Энни; я вполне согласен с вами. Энн. А раз мне нужен опекун, как я могу отводить тех, кого мне выбрал мой 
дорогой папочка? Рэмсден (кусая губы). Значит, вы одобряете выбор вашего отца? Энн. Я не могу одобрять или не одобрять. Я принимаю его. Папочка любил меня 
и лучше меня знал, что мне нужно. Рэмсден. Я вполне понимаю ваши чувства, Энни. Они вам делают честь; ничего 
иного, впрочем, я от вас и не ожидал. Но вопрос сложнее, чем вам 
кажется. Позвольте, я поясню на примере. Предположим, вы бы узнали, что 
я совершил бесчестный поступок, - что я не тот, за кого принимал меня 
наш дорогой покойник. Вы все-таки считали бы правильным, чтобы я стал 
опекуном Роды? Энн. Вы - и бесчестный поступок, дединька? Не могу себе этого даже 
представить! Тэннер (Рэмсдену). Неужели вы в самом деле что-нибудь такое сделали? Рэмсден (с негодованием). Конечно нет, сэр. Миссис Уайтфилд (миролюбиво). Ну так зачем же это предполагать? Энн. Вот видите, дединька, мама не хочет, чтобы я предполагала. Рэмсден (в полном замешательстве). Вы обе, естественно, вкладываете столько 
чувства в разрешение этих семейных вопросов, что мне очень трудно 
изложить вам дело, как оно есть. Тэннер. Тем более, друг мой, что вы не излагаете дело, как оно есть. Рэмсден (сердито). В таком случае излагайте сами. Тэннер. Сейчас. Энн, Рэмсден считает, что я не гожусь вам в опекуны; и я с