Тайны и мифы науки. В поисках истины

Около получаса пилоты упорно раскачивали заякоренный аппарат и пытались обратным вращением вытащить бур из скалы. Муть, взвихрившаяся при движении винтов от илистого дна, залепила иллюминаторы. Скала, однако, держала нас прочно. Мы взмокли и приуныли. Не зимовать же здесь! Тем более что запаса кислорода хватает только на тридцать шесть часов, и больше этого времени гостить на дне как-то не хотелось. «Может, попробуем вперед бурить?» – робко спросил я хмурого Булыгу. «Ты что – чокнулся?» – яростно прошипел он и послал меня довольно далеко, куда даже при всем желании из застрявшего на дне аппарата я отправиться не мог. Однако минут через десять, когда пилотский гнев остыл, а альтернативных вариантов спасения не возникло и терять, похоже, было уже нечего, Саша Горлов начал бурить вперед. К огромному нашему (и прежде всего, моему) удивлению и радости, минут через десять бур неожиданно освободился и мы оторвались от дна.
Самое примечательное в этой истории, что когда мы возвратились на борт «Витязя», то обнаружили, что в буровом устройстве остался приличный керн, выбуренный из скальной породы. Так впервые было проведено бурение дна с подводного обитаемого аппарата. Что же касается Ракитина, то он, довольно невозмутимо выслушав наши весьма эмоциональные замечания по поводу надежности его системы, через пару дней довел ее до кондиции, так что при последующем бурении никаких аварийных ситуаций на дне уже не возникало.
За свою трудовую жизнь «Аргус», созданный инженерами Опытно-конструкторского бюро Института Океанологии, использовался для геолого-геоморфологических изысканий морского дна, изучения подводной флоры и фауны, микробиологических и гидрооптических исследований, археологических поисков. Был в биографии «Аргуса» и трагический эпизод, когда в 1986 году он участвовал в поиске и подъеме тел погибших в катастрофе теплохода «Адмирал Нахимов». Сейчас «Аргус» установлен на постаменте в самом центре Москвы, у входа в Государственный геологический музей имени В.И. Вернадского РАН.
 
 
Обрастающий золотом август
 
Мне напомнить опять норовит
 
Про подводный кораблик мой «Аргус»,
 
Что сегодня на суше стоит.
 
Избежав океанского зелья,
 
Возвратившийся из глубины,
 
Он красуется возле музея,
 
Что напротив Кремлевской стены.
 
Снимки делая у аппарата,
 
Ротозеи толпятся вокруг.
 
Неужели и вправду когда-то
 
Я вот этот задраивал люк?
 
От земной убежавший рутины,
 
Где бессмысленно время текло,
 
На руины седой Атлантиды
 
Я смотрел через это стекло?
 
Здравствуй, друг мой испытанный «Аргус»,
 
Мой стоглазый мифический брат.
 
Ты прими от меня благодарность
 
За года, где не знали утрат.
 
Я вверял тебе тело и душу,
 
В погружениях страх затая,
 
А сегодня мы оба на суше, —
 
Ты в музее, на пенсии я.
 
Возврати ощущенье свободы
 
В океанской соленой среде,
 
Где оставил я лучшие годы
 
В никуда не текущей воде.
 
 
Мне довелось участвовать в погружениях на всех типах подводных аппаратов, которые были на вооружении в нашем Институте океанологии. В 1988 году в рейсе научно-исследовательского судна «Академик Мстислав Келдыш» на аппарате «Мир-1» я погружался на довольно большую глубину – четыре с половиной километра в Северной Атлантике на подводном хребте Мадейра-Торе.
Кстати, с этим погружением связана забавная история. Самый первый мой авторский вечер в Израиле в 1991 году вел мой друг поэт Игорь Губерман, который представил меня странным образом. Он сказал: «Вот, Городницкий, песни, стихи, это вы все знаете. Я вам сейчас скажу то, чего вы вообще не знаете. Так вот, слушайте меня внимательно. Городницкий – первый еврей в мире и пока единственный, который погружался в океане на глубину четыре с половиной километра». В зале раздались бурные аплодисменты. На следующий день некоторые иерусалимские русскоязычные газеты вышли с моей фотографией и подписью «Наш Гагарин». Я страшно обозлился, позвонил Губерману и с употреблением столь любезной его сердцу неформальной лексики сказал все, что я о нем думаю. Он сказал: «Старик, что ты злишься? Ты проверь!»
Действительно, возвратившись в Москву, в своем родном институте я разыскал документы, чтобы узнать национальность погружавшихся. Среди них были канадцы, американцы, французы, немцы. Однако евреев как будто не было. Был, правда, канадец с подозрительной фамилией Фишер, но он оказался немцем. Я уже выходил в финал, когда вспомнил, что на моем первом погружении вторым пилотом был Саша Подражанский, как и я, Александр Моисеевич. Я прибежал в отдел кадров, выпросил его личное дело, дрожащими руками развернул анкету. Слава богу, не годится, мама – русская. Так я остался первым евреем в мире, погружавшимся в океане на большие глубины на подводном аппарате. Но, как сказал на моем пятидесятилетнем юбилее мой друг, замечательный писатель Фазиль Искандер, с рюмкой в руках: «Это не считая утопленников…»
 
 
«Зачем тебе о Пушкине писать?
 
Приумножая буквенные знаки,
 
О нем сегодня вспоминает всякий, —
 
Сказал мне Кушнер. – У тебя же стать
 
Особая, и, значит, нужды нет
 
Чужим шаблонам следовать заранее,
 
Поскольку ты единственный поэт,
 
Который погружался в океане,
 
Где Атлантиды видел ты следы,
 
Подводный мир, на этот непохожий».
 
И вспомнил я, как, ощущая кожей
 
Пятикилометровый слой воды,
 
На дно я погружался, приумножив
 
Ныряльщиков отважные ряды.
 
В зеленую проваливаясь бездну,
 
Где полумрак колеблющийся мглист,
 
Наш аппарат титаново-железный,
 
Вращался при падении, как лист.
 
Планктонной вьюги снежные порывы
 
Взлетали вверх в светящемся окне,
 
Глубинные невиданные рыбы
 
В глаза в упор заглядывали мне,
 
И опьянял увиденный впервые
 
Подводной темноты круговорот.
 
«Для новичков опасна эйфория», —
 
Предупреждал меня второй пилот.
 
То жарким потом обдавало тело,
 
То холодом охватывало вдруг,
 
И солнце ослепительно блестело,
 
Когда, поднявшись, мы открыли люк.
 
И билось сердце гулко и тревожно
 
Под небом, что подарено опять.
 
Все это было чувствовать возможно,
 
Но было невозможно описать.
 
 
Вернемся, однако, к вопросу о том, может ли человек переселиться в глубины Мирового океана. Одним из первых с подводными домами-лабораториями еще в начале 1950-х годов начал работать легендарный исследователь океана, один из создателей акваланга великий француз Жак-Ив Кусто. В 1962 году он создал первый подводный дом «Преконтинент-1», расположенный на глубине 10 метров, недалеко от берега, в гавани Марселя. При этом Кусто опирался на идеи и экспериментальные результаты лаборатории медицинских исследований ВМС США. «Преконтинент-1» был изготовлен из обычной металлической цистерны и за сходство с бочкой неофициально прозван «Диоген». Экипажем «Диогена» были два человека – главный водолаз команды Кусто Альбер Фалько и Клод Весли. После недели пребывания под водой эксперимент был признан успешным, и Кусто приступил к реализации следующего этапа – созданию в Красном море, в 25 километрах от Порт-Судана, в лагуне рифа Шаб-Руми, подводного дома «Преконтинент-2». Поскольку эксперимент снимался на цветную кинопленку, Кусто выбрал для конструкций «Преконтинента-2» фантастический дизайн. Так, основной дом был выполнен в виде звезды, напоминая космическую станцию из голливудских фильмов о космосе.