История человеческих жертвоприношений

На территории Финикии к этому времени страшный обычай уже не существовал. Последний раз он был упомянут в связи с осадой Тира войсками Александра. Римский автор Квинт Курций Руф писал в своей «Истории Александра Македонского»:
 
«Примерно в те же дни прибыли 30 послов от карфагенян, но они принесли осажденным не столько помощь, сколько сочувствие… Нашлись даже люди, предлагавшие обратиться к давно уже не применявшемуся жертвоприношению, которое, по-моему, совсем не было угодно богам, именно к закланию в жертву Сатурну свободнорожденного младенца. Говорят, что карфагеняне до самого разрушения их города осуществляли это скорее святотатство, нежели жертвоприношение, завещанное им основателями их города. Если бы старейшины, по решению которых у них вершатся все дела, не воспротивились, то грубое суеверие взяло бы верх над гуманностью».
 
Финикийцы так и не решились на страшное жертвоприношение. Что же касается Александра, который позиционировал себя как представителя гуманной греческой традиции, человеческих жертв в прямом смысле слова он не приносил. Но после взятия Тира он приказал перебить всех его защитников, кроме тех, что укрылись в храмах. Шесть тысяч пленных были казнены внутри города, еще две тысячи — распяты вдоль берега моря.
Держава Александра просуществовала очень недолго. Но зимой 64/63 г. до н. э. Сирия и Финикия были подчинены римским полководцем Помпеем и вошли в состав Римского государства, в котором человеческие жертвоприношения были запрещены указом Сената в 97 году до н. э. Этот указ не касался преступников и гладиаторов, тем не менее он сыграл определенную роль в искоренении человеческих жертвоприношений на всех подчиненных Риму территориях.
  
Греки
 
У древних греков, несмотря на то, что они считали себя людьми гуманными и противопоставляли свою культуру «варварским» нравам окружающих народов, человеческие жертвоприношения в самых разных видах и по самым разнообразным поводам были в ходу на протяжении большей части их долгой истории. Правда, такой массовой резни, какую устраивали на похоронах своих царей египтяне и жители Месопотамии, греки не знали. Но человеческая кровь прекратила литься на алтари Эллады лишь к четвертому веку до н. э., а быть может, и позже.
Корни этого обычая уходят в глубь тысячелетий, он пронизывает всю греческую мифологию, и мы без труда прослеживаем его по крайней мере с первой половины второго тысячелетия до нашей эры — времени, когда, согласно мифографам, к власти пришло третье поколение богов во главе с Зевсом, а согласно историкам, на землях Эллады (включая острова Эгейского моря и побережье Малой Азии) воцарилась развитая крито-микенская культура.
В отличие от египтян и шумеров греки почти не знали заупокойных человеческих жертв. Их представления о загробном мире не предполагали, что умершему понадобятся слуги. Бесплотные, лишенные памяти тени, бродившие по Аиду, не имели земных благ, да они им былии не нужны. Единственным, чего жаждали тени, была кровь черных баранов и овец, которая возвращала им память и позволяла вновь — видимо, ненадолго — обрести подобие жизни, хотя бы и бестелесной.
Впрочем, уже в «Одиссее» есть упоминание о том, что среди бесплотных и бесчувственных теней встречаются грешники, которые несут заслуженное и вполне телесное наказание: Тантал, мучимый голодом и жаждой, Сизиф, вынужденный, обливаясь потом, вечно вкатывать на гору тяжелый камень. Кроме того, в «Одиссее» есть и упоминание о блаженных Елисейских полях, куда попадают души самых выдающихся героев (впрочем, многие исследователи считают это позднейшей вставкой). Так или иначе, в период между началом двенадцатого века (посещение Аида Одиссеем) и восьмым веком до н. э. (жизнь Гомера) у греков появилось какое-то представление о том, что души за гробом продолжают жизнь, подобную жизни земной. Тем не менее в слугах покойные греки почему-то не нуждались, и человеческие жертвоприношения на похоронах были и согласно мифам, и согласно данным археологии большой редкостью. Одним из немногих ахейцев, чье имя неоднократно упоминается в связи с такими жертвоприношениями, был, как это ни странно, Ахилл.
В «Одиссее» тень Ахилла, обитающая в Аиде, обретает сознание и память, только напившись бараньей крови. После этого герой говорит:
 
 
Я б на земле предпочел батраком за ничтожную плату
 
У бедняка, мужика безнадельного, вечно работать,
 
Нежели быть здесь царем мертвецов, простившихся с жизнью.
 
 
Трудно поверить, чтобы предводителю мирмидонян были нужны в загробном царстве служанки или наложницы. Тем не менее сразу после взятия Трои греки принесли в жертву Ахиллу дочь Приама — Поликсену. Она была зарезана на кургане героя его сыном Неоптолемом. Некоторые мифографы упоминают о любви, которую питал Ахилл к юной троянке. Существует и версия о том, что он погиб по дороге в святилище Аполлона, куда шел безоружным для переговоров о свадьбе с дочерью своего врага. Таким образом, Поликсена стала, вольно или невольно, причиной смерти героя и была принесена ему в жертву перед отплытием ахейцев на родину. Эта история вдохновила многих писателей, драматургов и художников, о ней писали Софокл, Еврипид, Сенека… Правда, согласно Флавию Филострату, Поликсена сама покончила с собой после смерти Ахилла из любви к нему, а согласно древнему комментатору Еврипида, была смертельно ранена при падении Трои и похоронена Неоптолемом. Но так или иначе, версия о принесении девушки в жертву тени Ахилла не вызывала у греков никаких принципиальных сомнений. Тем более что сам Ахилл за год до этого принес двенадцать «пленных Трои прекрасных сынов» в заупокойную жертву своему другу Патроклу. Гомер так описывает эти похороны:
 
 
Сруб они вывели в сотню ступней шириной и длиною
 
И на вершину его мертвеца положили, печалясь.
 
Много и жирных овец, и тяжелых быков криворогих,
 
Перед костром заколов, ободрали.
 
И, срезавши жир с них,
 
Тело Патрокла кругом обложил Ахиллес этим жиром
 
От головы до ступней; на костер побросал он и туши.
 
Там же расставил сосуды двуручные с маслом и медом,
 
К ложу их прислонив.
 
Четырех лошадей крепкошеих
 
С силою бросил в костер, стеная глубоко и тяжко.
 
Девять собак у стола Ахиллеса владыки кормилось;
 
Двух из них заколол Ахиллес и туда же забросил;
 
Также двенадцать отважных сынов благородных троянцев
 
Острою медью зарезал, свершив нехорошее дело.
 
Силе железной огня пастись на костре предоставил,
 
И зарыдал, и товарища принялся звать дорогого…
 
 
Впрочем, такие жертвы у греков носили скорее символический характер и свидетельствовали лишь о жажде мщения. При этом, вероятно, отнюдь не предполагалось, что зарезанные на жертвенном костре троянцы станут слугами Патрокла в загробном мире. Ахилл еще раньше говорил над трупом своего друга:
 
 
Радуйся, милый Патрокл, хотя бив жилище Аида!
 
Делаю все для тебя, что раньше тебе обещал я:
 
Гектора труп притащив, собакам отдам его в пищу,
 
Возле ж костра твоего зарежу двенадцать я пленных
 
Трои прекрасных сынов, за убийство твое отомщая.
 
 
Эти два жертвоприношения, отметившие жизнь и смерть царя мирмидонян, были, скорее, редчайшими исключениями. И даже Гомер, вдохновенно описывающий резню, которую в течение многих лет устраивали ахейцы по всей Троаде, убийство двенадцати человек у костра Патрокла называет «нехорошим делом». Кстати, на похоронах Гектора, которые проходили под стенами Трои несколькими днями позже и которые описаны Гомером достаточно подробно, человеческие жертвы не упоминаются. А вот боги в отличие от павших героев человеческой крови требовали довольно часто.