Я захватываю замок

Мы кивнули и ушли. Роуз не на шутку взбесилась от того, что никто серьезней клерка к нам даже выйти не соизволил.
— Какое неуважение к тете Миллисенте! — возмущалась она. — Ведут себя так, словно мы — пустое место!
А мне с четырьмя фунтами в кармане было все равно, пустое я место или полное.
— Давай поедем на автобусе. Сэкономим, — предложила я.
Но сестра отказалась: ей надоело, что на нас пялятся.
— Наверное, во всем Лондоне нет больше ни одной девушки в белом!
— Запрыгивайте, снежинки! — весело крикнул из автобуса кондуктор.
И Роуз с надменным видом окликнула такси.
Пруд в маленьком, выложенном плиткой саду, был сух. Я вспомнила о золотых рыбках: только бы они попали в хорошие руки!
Мы вошли в дом через парадный вход и захлопнули за собой дверь. Сияющий дневной свет остался за порогом. Вид пустого холла меня удивил; я еще не поняла, что мебель вывезли.
— Как-то странно… — сказала я.
— Просто холодно, — отозвалась Роуз. — Полагаю, одежда в спальне. Интересно, она там и умерла?
По-моему, интересоваться такими вещами вслух бестактно.
По пути наверх мы заглянули в ярко озаренную солнцем гостиную. Из двух больших окон открывался вид на Темзу. Когда я была у тетушки в последний раз на званом вечере, тут горело множество свечей. В тот день мы познакомились с Топаз. Тогда ее портрет кисти Макморриса только выставили в галерее, и тетя пожелала увидеть натурщицу. Топаз явилась в том же наряде, что и на картине: в голубом платье и великолепном нефритовом колье (Макморрис одолжил). Помню, меня поразили ее длинные, струящиеся по спине, белокурые волосы. Отец весь вечер лишь с ней и разговаривал, а тетушка Миллисента, облаченная в черный бархатный костюм и длинный кружевной шарф, метала на него гневные взгляды.
В большой спальне ничего не оказалось. Я облегченно вздохнула. Не знаю почему: вроде дух смерти там не витал — просто холодная пустая комната. Груду одежды и два старых кожаных чемодана мы нашли на полу в тесной сумрачной гардеробной. Зеленые жалюзи на окне не поднимались: шнур был оборван; кое-как удалось повернуть планки.
Поверх одной из стопок лежал черный армейский плащ. Как я боялась его в детстве! Он напоминал мне одеяние ведьм. Меня снова обуял ужас, хотя и по другому поводу: плащ и прочая одежда представлялись мне частью покойницы.
— Роуз, я не могу к этому прикоснуться, — пробормотала я.
— А придется, — ответила сестра и принялась деловито перебирать вещи.
Если бы мы любили бедную тетушку Миллисенту, то, наверное, отнеслись бы к ее одежде с ностальгической нежностью. Окажись ее наряды изящными и женственными, разбирать их, наверное, было бы не столь противно. К сожалению, основной гардероб составляли тяжелые темные пальто и юбки плюс толстое шерстяное белье. Больше всего меня угнетали бесконечные ряды старушечьих туфель, натянутых на деревянные распорки. Точь-в-точь мертвые ноги!
— Тут уйма льняных носовых платков, — сообщила Роуз. — Ну, хоть что-то…
Однако носовые платки, а равно перчатки, чулки и жуткая пара изломанных корсетов, внушали мне омерзение.
— Нужно хоронить одежду с покойниками, — заметила я. — Чтобы никто ее потом с презрением не перебирал.
— А я и не перебираю ее с презрением, — возразила сестра. — Некоторые костюмы сшиты из превосходной ткани.
Только вещи она запихивала в чемоданы небрежно, без особого почтения. Пересилив себя, я вытащила все обратно и сложила аккуратнее. Призрак тетушки Миллисенты облегченно вздохнул.
— Она строго следила за гардеробом. Чтобы все было почищено, отутюжено, — напомнила я.
— Да какая ей теперь разница! — фыркнула Роуз.
И тут на лестнице послышались шаги…
Душа у меня ушла в пятки, язык прилип к гортани. Я в ужасе смотрела на сестру.
— Да не она это, не она, — тихо просипела Роуз, — Кассандра… это не она.
Но по глазам я видела: думаем мы об одном и том же. Разумеется, ей тоже было жутко в мрачном пустынном особняке. Я знала, что небрежное обращение с одеждой — просто бравада. Только не догадывалась, что шаги напугали Роуз куда сильнее, чем меня. Она-то сразу сообразила: если на лестнице не покойная хозяйка, то, скорее всего, бродяга, таившийся в подвале, — нас он, конечно, прикончит, а трупы спрячет в чемоданы.
О чудесная, храбрая Роуз! Превозмогая страх, она резко распахнула дверь и выпалила:
— Кто здесь?!
В коридоре стоял клерк из юридической конторы.
— Как вы смеете, как вы смеете?! — яростно закричала она. — Прокрадываетесь в дом, до смерти пугаете мою сестренку…
— Роуз, не надо… — пролепетала я.
Бедняга рассыпался в извинениях.
— Я хотел как лучше… — виновато проговорил он, протягивая Роуз письмо.
Она пробежала его глазами.
— Но мы не можем столько заплатить!
Я выхватила у нее листок. Речь шла об оплате за хранение мехов.
— Вам и не нужно ничего платить, я все уладил по телефону, — объяснил клерк. — Как душеприказчики вашей тети мы получаем ее счета и чеки. Ясно? Письмо принесли рано утром, до вашего прихода, но я не успел его прочитать. Меха теперь тоже принадлежат вам.
— Тетя Миллисента не носила меха, — заметила я, — и всегда выступала против жестокого обращения с животными.
Тут я ее полностью поддерживала.
— Тем не менее, меха ее, — ответил он, — жестоко это или нет. Советую вам заскочить в хранилище. Они ведь стоят денег.
Я вновь перечитала письмо; какие именно меха, там не уточнялось.
— Наверное, хорошие, раз она столько тратила на хранилище, — добавил клерк. — Предлагаю сдать тряпки в камеру хранения. Пока я повезу чемоданы на вокзал, вы сбегаете за мехами. Ясно? Только пакуйте быстрее.
Мы торопливо затолкали одежду в чемоданы (стыдно сказать, но я напрочь забыла о мертвых чувствах тетушки Миллисенты). Клерк и поджидавший его таксист отнесли багаж в машину, а нам поймали другое такси.
— К сожалению, поехать с вами не могу, хоть и рад бы, — сказал молодой человек, — к трем мне нужно в суд.
Пусть волосы бедняги блестели от жира, а лицо усеивали прыщи, сердце у него было золотое! Роуз, очевидно, тоже тронула доброта юноши: высунувшись из окошка такси, она извинилась за недавнюю несдержанность.
— Ничего страшного. Я бы тоже испугался, — с улыбкой ответил он, а потом вслед крикнул: — Надеюсь, вас ждут соболя!
Мы тоже на это надеялись.
— Меха явно новые… По крайней мере, когда мы общались, их у нее не было, — задумчиво сказала Роуз. — Наверное, с возрастом равнодушия прибавляется, а принципов убавляется.
— Может, там обычный кролик? — решила я немного спустить нас с небес на землю.
Правда, мне и самой не верилось, что тетушка носила дешевку.
Такси остановилось у чудесного магазина. В жизни бы не отважилась заглянуть туда просто так! Мы прошли через отдел с перчатками и чулками, украшенный прелестными вещицами из других отделов. Флакончики духов, стеклянное дерево с вишенками, веточка белого коралла на шифоновом шарфе цвета морской волны… До чего же искусно все было подобрано! Наверное, богатым людям при виде такого великолепия сразу хочется сорить деньгами направо и налево.
Светло-серые ковры пружинили, точно мох, а в воздухе витал аромат колокольчиков, только более насыщенный и сильный, чем естественный цветочный запах.
— Чем же все-таки пахнет? — заинтересовалась я.
— Раем, — мечтательно вздохнула Роуз.
В меховом отделе тоже стоял приятный аромат духов, да и шкурки, разложенные по атласным диванам, пахли чудесно. Куда ни глянь — всюду мех: темно-коричневый, золотисто-коричневый, серебристый… По залу, кутаясь в горностаевую пелерину, с изящной муфточкой в руках, прохаживалась молодая красивая манекенщица в воздушном розовом платье.
К нам подошла женщина с голубовато-белыми волосами и, осведомившись, чем может помочь, забрала квитанцию. Спустя какое-то время двое мужчин в белых халатах вынесли тетины вещи и бросили их на диван. Мы развернули «трофеи». Нам достались две очень длинные шубы (одна — черная лохматая, другая — гладкая коричневая), короткий черный приталенный жакет с «ветчинными» рукавами и большая меховая полость, отороченная зеленым войлоком.