Женщина с большой буквы Ж
Двадцать лет спустя
[19 ноября 2005 г.]Мама приехала! Каждый год, встречая ее в аэропорту, я волнуюсь. Она стареет, и это видно, но какой-то особой, праздничной старостью. Деловой костюм, наимоднейшая стрижка, куча чемоданов. Завидев друг друга, мы кидаемся обниматься и плачем.
Как долетела? Как Леля? Что у тебя с работой? Мы сыплем вопросами, на которые нельзя ответить здесь и сейчас.
Мы с мамой похожи, как шило и мыло – почти ничего общего. Но как же нам уютно друг с другом: болтать, молчать, смотреть телик и шить куклам одежки. У нас всегда так: как только мама приезжает – мы беремся за поделки.
Мама до сих пор велит мне следить за осанкой. Она давно уже не в состоянии решить ни одну из моих проблем, но она все равно над ними думает и потом предлагает: «А что, если тебе…»
Любит меня, и эта любовь из тех, что не сломится ничем. Попаду ли я в тюрьму, совершу государственный переворот или выйду замуж за шахида. Это видно, когда тебя любят. Это светится в глазах.
– Так, сейчас ко мне, а Леля с Джошом подъедут к семи, – объявляю я.
Машины текут двойной огненной рекой – мы несемся в красном потоке, навстречу нам – поток белый. Мама смотрит на башни небоскребов вдали.
– Могла ли я когда-нибудь подумать…
По закону природы она должна была стать классической старушкой в пальто и платке. Так было со всеми женщинами в нашем роду: сначала яркая молодость, потом дети, работа… А после пятидесяти пяти – обвал. Но в какой-то момент прежние законы перестали работать. В 59 мама катается по миру, она успешна и богата, и у нее масса планов на ближайшие сорок лет. Впрочем, мы все сошли с привычных рельсов. Раньше судьбы детей отличались от судеб родителей только датами. Сейчас мы понятия не имеем, что с нами будет через пару лет. Незаметно мир перевернулся вверх тормашками.
Пробка. Машины ползут еле-еле.
– Другая эпоха, – говорит мама, глядя в окно. – Ты заметила, когда она началась?
Я пожимаю плечами:
– Наверное, когда рухнул железный занавес.
– Или когда из телевизора исчезли ведущие? Помнишь, они сидели перед камерой с листком бумаги и зачитывали программу передач?
Мама достает из сумки блокнот и очки и включает свет.
– Я сейчас все это запишу!
На листке появляется крупный заголовок: «За последние двадцать лет выяснилось, что…»
Мы не виделись целый год и вроде бы должны говорить о важном. Но вместо этого мы вспоминаем всякую ерунду, спорим и хохочем. Нам просто хорошо вместе.
Мама старательно пополняет свой список:
Выпендриваться целлофановым пакетом с картинкой глупо.
Фотографировать, снимать фильмы, петь и писать книги может любой дурак.
Гражданский брак – это не смертельно.
Когда жена зарабатывает больше мужа – это нормально.
Секс до брака – тоже нормально.
Импорт бывает некачественным.
Если лямка от лифчика выглядывает из-под футболки, то это сексуально.
Кассетный магнитофон, даже если он видео, – не стоил наших слез.
Жизнь без Интернета и сотового телефона невозможна.
Арабы и кавказцы кажутся опасней, чем сигареты (хотя у нас гораздо больше шансов умереть от рака, чем от бомбы террориста).
Выборы президента Америки интересней наших собственных выборов.
За границей тоже люди живут.
Нефть – кровь экономики.
В русском языке появились такие словечки, как «голубой», «круто», «приколись», «сисадмин», «олигарх» и «суверенная демократия».
Владение валютой и порнокассетами ненаказуемо.
Человек имеет право быть пидорасом.
Капиталист – это звучит гордо.
Загорать – вредно.
Медицина может творить чудеса: исправлять зрение, увеличивать грудь, превращать бабушек в моложавых мадам, растить детей в пробирках и делать пересадку всего, кроме мозгов.
Рожать можно и в сорок лет. А некоторым – даже в пятьдесят.
Земля очень маленькая. Долететь из Москвы до Лос-Анджелеса можно за то же время, что доехать на поезде из Нижнего Новгорода до Санкт-Петербурга.
Автомобиль – это не роскошь, а средство передвижения.
Смотреть сериалы немного стыдно. Поэтому если смотришь, нужно всегда извиняться и говорить, что это «от нечего делать».
Религия – это не опиум для части народа.
В СССР секс БЫЛ!
Отсутствие школьной формы не влияет на успеваемость.
Братства народов не существует.
Джинсы все-таки не стоит надевать в театр.
Пейджер – это рекордсмен по переходу от новейшего достижения прогресса до антиквариата.
Бананы стоят меньше помидоров.
L’Oreal – это дешевая косметика.
40 сортов сыра в магазине и 100 телеканалов – это не миф. Так действительно бывает.
Печатать фотографии не имеет смысла.
Китай – это мировая промышленность,
Япония – это высокие технологии,
Франция – это мода и туризм,
США – это Голливуд, наука и экспорт, блин, демократии,
Германия – это хорошие автомобили,
Италия – это сантехника и обувь,
Египет и Турция – это дешевые курорты и немножко терроризма,
Ирак – это много терроризма,
Индия – это Болливуд и дешевые программисты,
Англия – это страна, где живут российские олигархи,
Россия – это газ, нефть, а также ученые и невесты на экспорт,
Афганистан – это бывшая штаб-квартира Осамы бен Ладена,
Израиль – это постоянные проблемы с арабами,
Украина – это оранжевая революция и постоянные проблемы с газом,
Белоруссия – это постоянные проблемы с Лукашенко,
Туркмения – это вообще полный мрак.
Чтобы развалить Союз, врагам потребовались три вещи: чтобы СССР разорился на Афганской войне, чтобы цены на нефть рухнули до минимума и чтобы на черном рынке появились пиратские видеофильмы.
Последний пункт расстраивает маму, и она бросает писать.
Дамское счастье
[20 ноября 2005 г.]Каждое воскресенье Леля исправно ходит в церковь. У нее там подружки, клиенты и благотворительная деятельность. Нам с мамой тоже велено прийти: Лелино общество милосердия собралось печь блины и ему требовались рабочие руки.
– Блины будем продавать после службы в трапезной, – сказала Леля. – А весь сбор перечислим в псковский детдом.
Когда моя сестра начинает творить добро, мне хочется запереть ее в туалете. Она настолько вжилась в роль общественной руководительницы, что даже с угодниками разговаривает в приказном тоне. «Моли Бога о мне, святый угодниче» у нее звучит как «Упал-отжался».
– Не пойду! – бурчала я. – А то Лелька припашет меня посуду мыть во славу Божию.
– А как же дети? – возмутилась мама. – Им надо помогать!
В конце концов мама сказала, что сама будет и печь, и мыть и что от меня требуется только довезти ее до церкви.
Разумеется, Леля забрала маму себе, а меня поставила переворачивать блины.
Кухня при трапезной огромная. Благотворительницы – в основном бабки за семьдесят – носятся по ней в добродетельном угаре. Время от времени кто-то из них подходит ко мне попробовать блинчик и пообщаться.
Я пользуюсь у них огромным авторитетом: во-первых, я Лелина сестра, а во-вторых, я знаменитый русский писатель. Про писателя мама им наврала еще в свой первый приезд, и с тех пор я купаюсь в лучах приходской славы.
Бабки у нас интересные: многие из них – потомки белогвардейской эмиграции.
– А папа мой краснодеревщиком был, – рассказывает Маняша – седая, пышная, как сливочный торт. – Денег приносил много, но постоянно играл. Маменька, бывало, придет домой, а грузчики мебель выносят – папа опять продулся. Она хлоп задом на сундук и не слезает, пока они не уйдут. Так и сидела до вечера: кругом голые стены, на полу ребятишки, а она – на сундуке. Ближе к ночи опять подводы по мостовой стучат. Папа вбегает: «Тащите все обратно! Я отыгрался!»
Бабки ревниво оттирают друг друга от моей персоны.