Пристойное поведение (СИ)

— Егор, все кончено, да? Ты никогда не простишь? — она произнесла это очень тихо, но я услышал. И это было больно. Хоть я и был уверен на девяносто девять целых и девять десятых процентов, что она предала — оказывается, был не готов услышать признание вслух.
— Маленькая Санни, я не смогу, — развел руками. Хоть она и старшая Колькина сестра, я всегда звал ее «маленькой» из-за роста. Не помню времени, когда она была бы его выше.
— Потому что больше не любишь.
— Потому что еще люблю.
— Что теперь будет, Егор? — она прижала руки к животу. — Ты всем расскажешь, да?
— А как ты думаешь? — я помог ей сесть на диван, сам устроился рядом. Переплел пальцы в замок, чтобы куда-то деть их.
— Мне очень, очень жаль, — ее глаза снова и снова наполнялись слезами. Искренними, не лицемерными. Печально. На этом диване в этой комнате оказалось вдруг столько печали, что впору плотину для слез ставить да вырабатывать электричество, хоть какая-то польза от нашей беды. На кресле вибрировал телефон снова и снова — Веро что-то писала.
— Правда жаль? — спросил не то с насмешкой, не то с надеждой. Сам не понял.
— Правда.
— Это хорошо.
— Ты сможешь меня когда-нибудь простить?
— За то, что так и не смогла полюбить меня? — я лег и посмотрел в потолок, пожевывая незажженную сигарету. Впервые за много месяцев мы говорили начистоту. Будто вернулись в прошлое, то время, когда штамп в паспорте не сделал нас врагами только за то, кто мы есть на самом деле.
— Я тебя полюбила. Сильно. Если бы можно было вернуть время… я каждый день молюсь, чтобы он оказался твоим. Каждый божий день, Егор! Я в церковь хожу, напрямую к Богу обращаюсь. Он твой, я уверена в этом. Ты мой муж, по-другому просто не может быть. Прости меня… Я… дура, я запуталась.
— Скажи, тебе чего-то не хватало? — сам удивился, как смог заставить свой голос звучать бесстрастно. Сердце колотилось на разрыв аорты.
— Пожалуйста, не задавай такие вопросы. Не унижайся передо мной, — она встрепенулась, села рядышком. Близко-близко. Провела ладонью по моему лицу, я закрыл глаза. — Ты самый лучший.
— Убедилась?
— Да, — тихо ответила, и я зажмурился. Ее слезы капали мне на лицо, мы долго вот так полулежали на этом кожаном диване. А потом, спустя где-то час, она произнесла хрипло: — Не бросай меня. Я не справлюсь одна. У меня никого не останется.
— Родные тебя не бросят.
— Бросят, как узнают, что я сделала. Они любят тебя. Хотя бы до рождения малыша не уходи, ладно?
— В каком плане не бросать тебя? — я сел и посмотрел на нее, чуть прищурившись. Красивая. Очень сложно не давать ей то, чего она хочет, что бы это ни было. — Если бы мне было плевать, я бы с удовольствием продолжал трахать твое шикарное тело, даже не думая, что недавно это делал другой.
— Я знаю, Санни рассказывал, как вы с ним развлекались с одной девицей на двоих, — сказала она раздраженно, я улыбнулся. — Но тебе не плевать.
— Точно.
Целый вечер мы провели на диване вместе, я чувствовал, что таким образом происходит наше прощание. Не знаю, как ей, но мне это было нужно. Покой. Немножко покоя перед следующими ударами. Она пообещала, что перестанет бегать за мной по кабакам и ждать чего бы то ни было. Позволит справиться с этим самому, как сумею. Я же в свою очередь продолжу ее поддерживать, пока ей это нужно, и играть ту же самую роль уникального осла, которую исполнял все эти месяцы.
Я иначе представлял себе нашу разборку. Думал о битой посуде, истериках, жестокой правде, матом выплюнутой в лицо. О произнесенных вслух мужских именах — именах моих соперников — которые бы гремели громом в моей квартире. Но на это все вдруг не осталось сил. Тишина рассказала о наших разрушенных планах намного больше. Я ублюдок, я знаю. Ублюдок, перетрахавший половину города, пока она беременная ждала меня дома, приходил ночевать пьяный или обдолбанный. Но я согласился помогать ей, потому что она попросила.
К полуночи я почувствовал себя почти хорошо.
Когда мы встали с дивана, чтобы пойти спать по разным комнатам, она вдруг произнесла: «Но я за тебя буду бороться. Настала моя очередь».
— Очередь чего? — прищурился, не понимая.
— Завоевывать тебя, — она улыбнулась и подмигнула, а я осознал, что короткое облегчение оказалось мнимым. Ненастоящим, как и все мои отношения с этой женщиной. После нашего разговора ни черта не изменилось. Просто она снова победила. Я в той же самой яме, только теперь виноват сам, потому что добровольно согласился.
Ну а прошлая ночь носит имя Забвение. Настолько быстрая и сочная, что раздумьям просто не нашлось в ней места. Я забыл обо всем. В отдельные моменты мне казалось, что я провалился в четырехмерное пространство и смотрю на себя одновременно в прошлом и настоящем, сравниваю… не уверен, впрочем, что это нормально. Боже, хоть ластиком этот штамп долбаный стирай, да толку-то! Бесит-бесит-бесит.
Однажды я проснусь и не почувствую боли. Вообще. Я раньше думал, что в это утро рядом со мной будет женщина, но спустя годы мыканий убедился, что искать замену бесполезно. Я буду один. Открою глаза и улыбнусь, потому что — свободен. И дело не штампе даже, хотя на него и принято в моем случае валить все беды. Даже после того, как он исчезнет — легче не станет. Просто был родной человек, а потом стал врагом, и больше нельзя его любить. И защищать. Но ты все равно защищаешь по привычке, теперь уже от самого себя. Больше не любишь, но место в груди, откуда вырвано чувство — болит. Рана там. А с виду и не скажешь, да? С виду кажется, что пофигу на все. А знаете что? Под «лекарством» кокаинового тренера и правда пофигу.
Соскакиваю с кровати довольно шустро, ищу на стеклянном прозрачном столике отеля брошюрку, визитку, да хоть что-нибудь, чтобы понять, где нахожусь вообще? Дайте мне ориентир. Все-таки мы не на яхте, а в гостинице.
Начнем с определения города. Или страны?..
Горки-Город, Красная поляна. Отель пять звезд, ну да, чего мелочиться, я ж не понимаю, что после развода с Ксюшей ее отец сделает несколько телефонных звонков, после которых вашего покорного слугу не возьмут уже никуда — могу себе позволить не тесниться в средствах.
Все же за окном вечер. На несколько часов опоздал освободить номер, теперь придется платить еще за сутки. Настойчивый стук в дверь заставляет вздрогнуть, предчувствие плохое, но робкая надежда, что пожаловала приветливая догадливая официантка со стаканом ледяного пива и минералкой — теплится.
Бегло осмотрев комнату на предмет халата, закутываюсь в простынь и открываю.
— Привет стойким храбрым римлянам! — салютует Илюха, оглядывая мой незамысловатый прикид, заходит в комнату и прямиком к окошку, рывками раздвигает шторы, распахивает створки. — М-м-м, свежий горный воздух. Не слышал о таком?
— Хей, холодно! — поднимаю с пола одеяло и набрасываю на плечи, сам щурюсь с непривычки.
— Нифига мы напились вчера, мне приснилось, что я проиграл в казино десять штук.
— Тебе не приснилось. Какой холодно? На улице двадцать шесть градусов.
Действительно, в памяти проносятся азарт, визг, громкая музыка, веселая рулетка, которая крутится, крутится, как воронка высасывая денежки. Не помню, когда в последний раз столько смеялся.
— Да ладно тебе, не грузись. Заработаешь. По клавиатуре шпарить — не кирпичи таскать.
Воспоминаются крутятся вокруг быстрее той самой гребаной рулетки: женщины, белый порошок… О, черт, нехорошо. Очень плохо.
— Ты скверненько на меня влияешь, — посмеиваюсь. — Какой у нас план?
— Как какой? На пробежечку-зарядку, а потом в баню. Утром нас ждет рафтинг! — а он и правда в кроссовках и шортах с майкой. В руках держит несколько масок для бега. — Нужно встряхнуть организм, хорошенько пропотеть, чтобы вся гадость вышла, освободила место для новой порции, — гладит себя по животу.
— Вот откуда в тебе столько здоровья? Ты вообще живой человек?
Снова стук в дверь, после чего гость, не дожидаясь ответа, заходит в номер.