1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга 3. Октябрь-декабрь

Что же тогда случилось с Аомамэ? Что заставило ее решиться на это?
«Муниципальная школа N. Город Итикава, префектура Тиба», — подумал Усикава. И произнес это вслух.
— Вот где что-то случилось. Именно там… — Он сглотнул, задержав дыхание. — Где-то я уже слышал об этой школе.
Но где? С префектурой Тиба Усикаву ничто не связывало. Родился он в городе Урава префектуры Сайтама, затем переехал учиться в Токио — и с тех пор, не считая редких выездов в Канагаву жил в одном из двадцати трех административных округов столицы. В Тибе практически не бывал. Лишь однажды приезжал на пляж Фуцу искупаться. Откуда же в его памяти осталось название школы в Итикаве?
Вспоминалось с трудом. Потирая ладонью сплюснутую голову, он пытался сосредоточиться. Об этой школе он услышал недавно. Совсем недавно. Префектура Тиба… Город Итикава… начальная школа. И наконец он нащупал то, что искал.
«Тэнго Кавана! — всплыло в голове. — Он тоже родился в Итикаве. И наверняка ходил в местную муниципальную школу».
Усикава снял с полки досье Тэнго Каваны — материал, собранный несколько месяцев назад по заказу «Авангарда». И попробовал отыскать, где же Тэнго учился. Корявый палец отыскал название школы. Так и есть: Масами Аомамэ ходила в ту же муниципальную школу, что и Тэнго Кавана! Более того — они были ровесниками. Учились ли оба в одном классе? Это нужно проверить. Но вероятность того, что они знакомы, резко возрастает.
Усикава достал из пачки сигарету, прикурил. Вот теперь все начинает увязываться. Между разными точками намечаются линии. Что за рисунок выйдет в итоге — пока неясно. Но скоро должен проступить силуэт.
«Ну что, госпожа Аомамэ! Вы слышите мои шаги? Наверно, не слышите. Я двигаюсь тихо. Но приближаюсь шаг за шагом. Я безмозглая черепаха, которая только и знает, что ползти вперед. Но уже очень скоро я увижу спину убежавшего зайца. Ожидайте меня с нетерпением».
Усикава откинулся на спинку кресла, запрокинул голову и медленно выпустил в потолок струйку дыма.
  
Глава 8
 
АОМАМЭ
Просто отличная дверь
Две недели подряд в дверь никто не звонил — если не считать молчаливых курьеров, приходивших по вторникам после обеда. Странный тип, назвавшийся сборщиком взносов из «Эн-эйч-кей», пообещал непременно вернуться. И, судя по голосу, действительно намеревался это сделать. По крайней мере, так показалось Аомамэ. Но с тех пор он так и не появился. Видимо, очень занят на остальных маршрутах.
День за днем протекали размеренно и спокойно. Ничего не случалось, никто не приходил, телефон молчал. Безопасности ради Тамару сократил число звонков до минимума. Аомамэ, как обычно, жила с задернутыми шторами — тихо и незаметно. Даже на тренажере старалась заниматься бесшумно. Каждый день мыла пол, не спеша готовила еду. Смотрела видео с уроками испанского (по ее просьбе Тамару прислал кассету), старательно повторяя каждую фразу вслух. Если долго не разговаривать, мышцы рта атрофируются, их нужно разминать осознанно. Изучение иностранного языка оптимально для такой тренировки. Ее давно влекла романтика Южной Америки. Будь у нее свобода выбора — поселилась бы в какой-нибудь маленькой южноамериканской стране. Например, в Коста-Рике. Снимала бы небольшую виллу на берегу, купалась в море да читала книжки. Если не шиковать, наличных из сумки хватило бы лет на десять. Да и те, кто ее преследует, вряд ли когда-либо доберутся до Коста-Рики.
Занимаясь испанским, Аомамэ представляла свою мирную жизнь на морском берегу. Нашлось бы в такой жизни место и для Тэнго? Она закрывала глаза и воображала, как они вдвоем загорают на пляже Карибского моря. Она — в узеньком черном бикини и темных очках — сжимает руку лежащего рядом Тэнго. Но почему-то в этой картинке ничто не трогало душу. Все равно что рекламный плакат какой-нибудь туристической фирмы.
Когда Аомамэ не могла придумать, чем заняться, она чистила пистолет. Строго по инструкции разбирала «хеклер-унд-кох», каждую деталь протирала тряпкой, надраивала щеточкой, смазывала маслом. Затем собирала — и проверяла, что все работает как нужно. Теперь она проделывала это автоматически. Оружие действительно стало частью ее самой.
Часам к десяти она забиралась с книгой в постель, читала несколько страниц и засыпала. С детства сон приходил к ней легко, а от мерно бегущих строк глаза очень скоро слипались сами. Тогда Аомамэ гасила торшер, прижималась щекой к подушке — и, если не происходило ничего необычного, так и спала до утра.
Сны Аомамэ видела крайне редко. По крайней мере, наутро почти ничего не помнила. Лишь несколько бессвязных обрывков иногда оседало на задворках сознания, но сюжетов в памяти не оставалось. Слишком уж глубокими были ее сновидения. Точно глубоководные рыбы, что никогда не выплывают на поверхность. А если и выплывают — теряют всякие очертания.
Но здесь, в своем убежище, она видит сны буквально каждую ночь. Очень яркие и реалистичные. И после каждого просыпается. Открывает глаза и долго не может понять, сон вокруг или явь. Такого не случалось с ней еще никогда. Она видит цифры электронных часов у подушки. 01:15, 02:37, 04:07. Закрывает глаза, пытается снова заснуть. Но получается плохо. Две разные реальности борются за ее сознание, точно морская и пресная вода в устье большой реки.
«Что делать, подруга, — повторяет она себе. — Ты ведь даже не знаешь, реален ли этот двулунный мир, в который тебя занесло. Что удивляться, если в таком мире даже сна от яви не отличишь? Не говоря уже о том, что ты своими руками укокошила несколько человек, еле ноги унесла от религиозных фанатиков и теперь прячешься, как зверь в глубокой норе. Разумеется, нервы у тебя на пределе, тебе страшно. Кончики твоих пальцев еще помнят чужую смерть. Не исключай, что заснуть спокойно тебе не удастся уже никогда. Может, это и есть расплата за то, что ты совершила…»
Снов, которые она видит, всего три. По крайней мере, никаких других она вспомнить не может.
В первом всегда гремит гром. Комната утопает во мраке, и гром не стихает ни на секунду. Только молния не сверкает. Совсем как в тот вечер, когда она отправила Лидера на тот свет. Аомамэ лежит в постели голая, а по комнате кто-то передвигается. Медленно и осторожно. По ковру с длинным ворсом. Воздух вокруг тяжелый и спертый. Оконные стекла мелко дрожат от громовых раскатов. Ей страшно: она понятия не имеет, что это рядом с нею. Человек? Животное? Или ни то, ни другое? Вскоре Нечто покидает комнату. Но не через дверь или окно. Просто медленно отдаляется, а затем исчезает вовсе. И наконец оставляет ее одну.
Аомамэ нашаривает кнопку торшера, включает свет. Вылезает из кровати и оглядывается. В стене напротив кровати — дыра, через которую смог бы протиснуться человек. Но дыра нестабильна — она шевелится и меняет форму, то увеличиваясь, то уменьшаясь, словно живая. Нечто вышло из комнаты через эту дыру. Аомамэ заглядывает в нее, но внутри — лишь бездонная тьма. Густая и плотная — кажется, можно отрезать кусок и взять его в руки. Аомамэ любопытно и страшно одновременно. Сердце чуть не выскакивает из груди. На этом сон обрывается.
Во втором сне Аомамэ стоит на обочине хайвэя. Тоже голая. Люди таращатся на нее из застрявших в пробке автомобилей. В основном — мужчины, но есть и женщины. Они разглядывают ее маленькую грудь, пышный ежик волос у нее на лобке и придирчиво все это оценивают. Недовольно хмурятся, натянуто улыбаются или зевают. А то и равнодушно глядят сквозь нее. Аомамэ хочет прикрыть наготу. Хотя бы грудь и промежность. Какой-нибудь тряпкой или газетой. Но под рукой ничего подходящего нет. А кроме того, отчего-то (не понять отчего) она не способна шевелить руками. Порывистый ветер возбуждает соски, ерошит волосы на лобке.
Но самое ужасное — как назло, у нее вот-вот начнутся месячные. Внизу живота уже совсем горячо. Что же делать, если перед всей этой публикой пойдет кровь?
Но тут открывается дверца серебристого «Мерседеса»-купе, из него выходит элегантно одетая женщина средних лет — светлые туфли на каблуках, темные очки, серебряные серьги. Стройная, ростом и фигурой похожа на Аомамэ. Пробравшись между застывших автомобилей, женщина снимает светло-желтое весеннее пальто — не очень длинное, до колен, — и надевает на Аомамэ. Пальто легкое, как перышко, простого покроя, но, видимо, дорогое. На Аомамэ сидит как влитое, словно шито на заказ. Незнакомка застегивает его до последней пуговицы.