Вихрь

Оррина как будто не удивило и не огорчило, что Сандре известно про тетради, но выражение его лица стало не столь радостным.
— Полисмен Боуз сказал, что они останутся в полиции, но со временем мне их вернут. — Он нахмурился, на высоком лбу образовалась V-образная морщина. — Ведь вернут, правда? Что бы про меня ни решили здесь?
— Если Боуз так сказал, значит, так и будет. Эти тетради настолько для тебя важны?
— Да, мэм, полагаю, что важны.
— Можно спросить, что в них написано?
— Это трудно объяснить…
— Рассказ?
— Думаю, можно сказать и так.
— О чем там говорится, Оррин?
— Мне трудно удержать все это в уме, поэтому мне лучше иметь при себе тетради, чтобы освежать память. Там рассказывается об одном мужчине и одной женщине. Но не только. Это еще… можно сказать, про Бога, да? В общем — про гипотетиков. (Они у него превратились в каких-то «гипо-ДЕТИ-ков».)
— Ты сам пишешь этот рассказ?
Оррин почему-то покраснел.
— Я его записал, — ответил он, помолчав, — но не уверен, что могу назвать себя его автором. Какой из меня писатель? Никакой. Учительница в школе в Парк-Вэл-ли, — это дома, в Северной Каролине, — говорила, что я не способен отличить существительного от глагола. Наверное, она права. Со словами у меня туго, но только не с…
— Только не с чем, Оррин?
— Только не с этими словами.
Сандре не хотелось на него наседать.
— Понимаю, — сказала она, хотя ничего не поняла, и не удержалась от еще одного вопроса:
— Этот Турк Файндли… Ты его придумал, или это реальный человек?
Оррин покраснел еще гуще.
— Вряд ли он настоящий, мэм. Скорее всего, это моя выдумка.
Он, несомненно, врал, но Сандра решила его не уличать. Она улыбнулась и кивнула.
Когда она встала, чтобы уйти, Оррин спросил ее о цветах в садике за окном его палаты-камеры — знает ли она, как они называются?
— Эти? Их называют «райские птицы».
Его глаза расширились, он усмехнулся.
— Это что же, их настоящее название?
— Ну да…
— Ух ты! Потому, что они похожи на птиц, да?
Желтый клюв, круглая головка, глазки, как капельки густого сока…
— А что, разве не похожи?
— Они похожи на цветы, вообразившие себя птицей. Только откуда у них такие фантазии? Разве что от Бога.
— От Бога или от природы.
— Возможно, это одно и то же. Всего хорошего, доктор Коул.
— Спасибо, Оррин. И тебе того же.
* * *
Боуз отозвался на ее сообщение только днем. Разобрать его слова было трудно: казалось, что он звонит из большой толпы, которая что-то скандирует.
— Прошу прощения, — сказал он, — я сейчас на судоходном канале, тут демонстрация защитников окружающей среды. Человек пятьдесят уселись на железнодорожные рельсы, чтобы помешать загружать нефтеналивные танкеры.
— Желаю им удачи! — сказала на это Сандра, симпатизировавшая демонстрантам. Они требовали запрета на импорт ископаемого топлива из-за Арки гипотетиков, чтобы глобальное потепление не превышало пяти градусов Цельсия. На планете, по их мнению, и так хватало запасов углеводородов, и Сандра полагала, что они совершенно правы, удивляясь, что кто-то не согласен с этим. Как и эти активисты, она считала, что разработка огромных нефтяных запасов под экваторианской пустыней представляет собой нарастающую катастрофу — приобретение бешенного благосостояния ценой удвоения выбросов углекислого газа. Поколение, выросшее после Спина, жаждало дешевого горючего и промышленного бума и не желало слышать возражений, а расплачиваться за все это придется (или даже уже приходится) всему человечеству.
— Не уверен, что если кого-нибудь из протестующих раздавит товарный состав, то от этого будет какая-то польза, — сказал Боуз. — Вы получили от меня документ?
— Получила. — Она соображала, с чего начать.
— Прочли?
— Да. Послушайте, мистер Боуз…
— Для друзей я просто Боуз.
— Как хотите. Послушайте, я не пойму, чего вы хотите от меня. Вы что, верите, что присланный вами текст Оррин Матер написал сам?
— Знаю, что это кажется невероятным. Даже Оррин не спешит признать свое авторство.
— Я его об этом спрашивала. Он говорит, что записал все это, но не уверен, что сам сочинил. Можно подумать, что ему кто-то диктовал. Думаю, это кое-что объяснило бы. В общем, чего вы ждете от меня? Литературной критики? Вообще-то я не такая уж любительница научной фантастики…
— Вы прочитали в этом тексте не все, что в нем есть. Надеюсь, смогу прислать вам сегодня продолжение, после чего хорошо бы встретиться — как насчет завтрашнего ланча? — и поговорить подробнее.
Но готова ли она сделать еще шаг навстречу этим чудачествам? Как ни странно, она поймала себя на том, что да, готова. Наверное, причиной было любопытство. И сочувствие к застенчивому мужчине-ребенку, каким оказался Оррин Матер. К тому же она была совсем не против общества полисмена Боуза. Она позволила ему прислать ей новую порцию отсканированных страниц, но оговорилась:
— Появилась, правда, одна сложность, вам надо быть в курсе. Я больше не занимаюсь Оррином. Мой босс передал его дело практиканту.
Настал черед Боуза молча переварить услышанное. Сандра попыталась разобрать, что скандирует толпа вокруг него. Что-то вроде «дети наших детей…».
— Вот чертовщина! — произнес Боуз.
— Сомневаюсь, что мой босс захочет с вами откровенничать, только не обижайтесь. Он такой…
— Вы о Конгриве? Парни из полиции Хьюстона говорят, что тот еще бюрократ, пробу ставить негде.
— Без комментариев.
— Ну что ж… У вас остается доступ к Оррину?
— Я могу с ним разговаривать, если вы об этом. Но принимать решения теперь не в моей власти.
— Это усложняет дело, — согласился Боуз. — Но для меня все равно ценно ваше мнение.
— Повторяю, чтобы быть вам полезной мне надо знать, почему вам так важен Оррин с его тетрадками.
— Об этом нам лучше потолковать завтра.
Они условились о встрече в одном заведении неподалеку от приюта, несколько более приличном, чем придорожные кафе. Потом Боуз сказал:
— Ну, мне пора. Спасибо, доктор Коул.
— Сандра, — поправила его она.
  
Глава 4
 
РАССКАЗ ТРЭИ / РАССКАЗ ЭЛЛИСОН
 
1
Хотите знать, что случилось с Боксом и что было потом?
Расскажу.
Надо ведь что-то оставить после себя.
Чтобы было, что читать ветру и звездам.
2
Я родилась от Трэи (у ее имени был пятисложный суффикс, но я не стану его здесь повторять), но лучше считать меня Эллисон Пирл-Марк Второй. Вынашивали меня десяток лет, восемь дней рожали в муках, и само мое появление на свет сопровождалось травмой. С первого дня своей жизни я знала, что являюсь подделкой, но при этом понимала, что лишена выбора и вынуждена такой оставаться.
Я родилась за семь дней до того, как Воксу полагалось проплыть через Арку и попасть на древнюю Землю. Роды приняли мятежные фермеры, при рождении по моей спине обильно струилась кровь. Когда ко мне вернулся дар речи, кровь уже высохла и превратилась в корку.
Фермеры выковыряли и вырвали из моего тела, а потом уничтожили мой персональный лимбический имплантат — мой сетевой интерфейс или «узел». «Узел» сразу после прежнего рождения был вставлен в мой позвоночник, у третьего позвонка, так что боль от его потери была невыносимой. Когда я очнулась, волны адской боли прокатывались по мне от этого позвонка до макушки и обратно, но еще хуже было то, что остальное мое тело онемело, и я его совсем не чувствовала. Ниже плеч как будто ничего не было — только онемение, беспомощность и тихий ужас. В конце концов фермеры накачали меня каким-то варварским анестетиком из своей первобытной аптечки — подозреваю, что не из сострадания, а просто устав от моих воплей.
Когда я снова пришла в себя, все мое тело нестерпимо ныло, я ощущала ломоту во всех членах, и это было прекрасно, так как означало, что я оживаю. Даже без «узла» мой окрепший организм бодро сращивал разорванные нервные волокна и сокрушенные кости. Рано или поздно я смогу садиться, вставать, потом ходить. Осознав это, я заинтересовалась наконец тем, что меня окружало.