Место преступления

Как бы там ни было, а до конца дня необходимо было провести еще одну важную операцию. Нужен был Лешка Захариков. Для серьезного разговора, причем без всякого снисхождения на этот раз.
Для Фили это не являлось проблемой. Проблема была в другом: заставить женщин понять, что происходит, и принять все меры безопасности, чего они никак не понимали. Ответ у них простой: зачем, если они под надежной защитой? Причем Вера была абсолютно в этом уверена, да и Катя, несмотря на неустранимую печаль в глазах, кажется, тоже готова была уже озарить свое лицо нежной улыбкой. Сердясь на непослушание, мужчины между тем увидели, что все-таки и тут дело начало сдвигаться в лучшую сторону. Можно было сказать, что народ выздоравливает после перенесенных потерь.
— Если ты дашь мне свою «тачку», — сказал Филя, маясь оттого, что дело стоит, а время уходит, — я, пожалуй, привезу его сюда.
— Ты о ком? — не понял Юрий.
— О Лешке, разумеется.
— А он тебя послушается?
— Пусть попробует отказаться, — Филя ласково улыбнулся обеим женщинам сразу — они не знали, о ком речь, да им и не надо было. — А ты оставайся за стража.
— Тогда бери…
Филипп еще не знал, каким образом он принудит Захарикова «расколоться» до самого дна, причем в присутствии свидетелей, но он знал, что сделает это.
Дорога была истоптана. Дверной звонок оповестил Лешку о явлении его судьбы. Он не знал этого и открыл дверь, не спрашивая «Кто». Филипп вошел и спокойно сказал:
— Собирайся, поедем.
— Куда? — вмиг испугался тот.
— Показания давать, — так же спокойно продолжил Филипп. — Пока ты еще живой.
Захариков побледнел.
— Ну, чего? — вразумительно спросил Филя. — Хочешь стать покойником? Ты хоть соображаешь, во что вляпался, дурила? Продал тебя твой друг полковник. На тебя убийство повесил. И одно, и другое.
— Нет!! — заорал парень и попятился к двери в комнату.
Но Филя ловко ухватил его за рубашку и дернул к себе и вниз. Лешка рухнул на колени. В глазах его был ужас.
— Ты понимаешь, о чем я говорю?.. Он тебя продал с потрохами, а теперь пришлет своего мордоворота, киллера, и тот тебя уделает, как Бог черепаху. Плоским и мелким сделает, сечешь? Чтоб гробик твой был круглым и удобным. Хочешь этого?
Тот отрицательно затряс головой.
— Тогда — алле гоп! — Филя вздернул его и поставил на ноги. — Ключи от дома где?.. А, впрочем, они тебе могут больше не понадобиться, если попробуешь сбежать. Я тебя защищать от братков не подписывался. И спасти тебя от катка, который на тебя наедет в ближайшие полчаса, может только твое же чистосердечное раскаянье. Поэтому — вперед!
Но Лешка вдруг уперся. Глаза его стали совсем оловянными, окончательно потеряв осмысленное выражение. Пришлось несильно стукнуть по загривку, и бунт был подавлен на корню. Брошенный в машину, Захариков сидел истуканом — с остановившимся взглядом и застывшей на лице гримасой страха. Точно с таким же выражением и покинул он салон машины, выпихнутый Филиппом прямо в руки Гордеева. Лишь один раз что-то здравое мелькнуло на его лице, когда он бросил взгляд в сторону соседнего дома, где проживала сестра полковника Крохалева, в замужестве — Фомкина.
Впрочем, короткое время спустя все присутствующие в доме при допросе Захарикова уже знали, что взгляд был неслучаен. Там проживала сомнительная «награда» за все ужасы Лешкины, за все кошмары, которые теперь все время снятся ему по ночам, когда он, словно воочию, видит, как бьется и изгибается рыхлое тело пораженного его ножом Игната, как выбивается из раны на горле кровь, заливая грудь умирающего и светлое покрывало на кровати…
Хоть в этом Лешка был честен. Он с содроганием и тяжкой сердечной мукой выдавливал из себя признания, которые записывались на диктофон адвоката. Но при этом божился, что сам никогда бы и ни за что… Это все — Степан Ананьевич… Это он велел, приказал, пригрозив, что в случае непослушания лично его убьет, зато в награду ему достанется Наташка, которая его хочет и обожает. Только это все не так, и он, Лешка, не виноват… Она сама ко всем пристает, потому что ей по пьянке все равно с кем, и он это знает, сам видел…
Не верить Захарикову не было причины: В том состоянии, в котором он находился, врать трудно. И он, признавая свою страшную вину, тем не менее категорически отрицал свое участие в убийстве Краснова. То есть он знал, кто это сделал, но только не он, потому что его тогда и близко там не было. А на вопрос адвоката: «Где — там?» — Лешка довольно точно описал место совершения преступления. Так рассказать мог только непосредственный свидетель убийства. Вот за это немедленно и зацепился Гордеев.
Короче говоря, не прошло, что называется, и часа, как Захариков полностью раскололся, признав, что все-таки был свидетелем того, как один из охранников, которых отрядил следить за порядком на «Универсале» Степан Ананьевич, выполнил этот приказ полковника. Долго маялся Лешка, «вспоминая» исполнителя, но вынужден был сознаться, что это Сидор Ершов, он — старший в охране. На вопрос, как тот выглядит, Захариков, путаясь, все же сумел описать того, и Филипп без труда узнал своего нечаянного знакомого, от которого ему пришлось ретироваться, нанеся при этом незначительный урон самолюбию указанного Сидора.
— Слушай, — вмешался он, а какого черта ты врал про полковника, который тебе якобы все рассказывал? И про то, что вечером стреляли, а ты узнал только утром? Ну, давай, давай, колись по полной, а то не будет тебе никакого снисхождения. Я прав, Юрий Петрович?
— Еще как прав!
И тут, наконец, сознался Захариков. Объяснил, что он для себя оправдание придумал, если его спрашивать станут. А сейчас уже он не врет. Стреляли вечером, а машину обнаружили только утром — во дворе фабрики. Это специально так, чтоб запутать. Степан Ананьевич им велел. Поэтому, наверное, он и заставил его убивать Игната, подумал, что Лешка уже привык вроде и уже повязан одним убийством. А его там, наверху, чуть не стошнило, так испугался… Но Бориса Борисовича он — ни-ни, даже и не смотрел, так испугался… Это все — Сидор, тот ничего не боится.
— Этот мог, — кивнул Филя Юрию Петровичу. — Рожа — самая подходящая. Я его и во сне узнаю. Но… лично брать не советую. Даже с моей помощью. Звони-ка Сан Борисычу, пусть он там организует группу захвата. Я думаю, что если эти Крохалевские мордовороты прослышат о том, что их полковник спекся, они ждать решения своей участи не будут, а потом — ищи ветра в поле.
— Да Сане сейчас не до того, — Гордеев поморщился и, забыв, что рядом женщины, которые с заметным содроганием, однако терпеливо, выслушивали признания убийцы ростовщика, объяснил: — С машиной же… ну, ты же в курсе.
— А что с машиной? — вмиг «включилась» Вера. — То есть я хотела спросить, что с Сашей… простите, с Александром Борисовичем?
«Саша», разумеется, не прошел мимо внимания мужчин. И Вера поторопилась снова пуститься в объяснения, что еще в «Глории» он так просил называть его, но она стеснялась, а сейчас… Короче, что с ним случилось, и — к черту машину! Пришлось рассказать правду.
Внутренне ухмыляясь, Юрий Петрович отметил, что женщина действительно разволновалась всерьез, но, увы, никак не по причине порчи дорогого автомобиля. Ее действительно беспокоило, не пострадал ли при нападении «дорожных разбойников» Александр Борисович?
— Не пострадал. А его задержка, вероятно, вызвана теперь тем, что эксперты-криминалисты тщательно исследуют дырки в дверцах и ищут пули, с помощью которых, возможно, удастся позже установить, из какого, а точнее, из чьего конкретно оружия, автомата, были произведены выстрелы. Есть такая наука — криминалистика, знаете ли, Вера…
Но она отмахнулась. Далась им криминалистика! Главное, что его не задело!.. И это уже была пища для размышлений Юрия, который очень живо отреагировал на предложение друга и соратника Сани поухаживать за клиенткой. Вот тебе и на! Опять этот Турецкий, и чего они в нем находят?
Вопрос был, конечно, риторический. Раз находят, значит, есть что. В смысле — искать есть что…