Имя убийцы

— Виктор Петрович? — Турецкий материализовался из темноты, прокурор попятился как от нечистой силы. Шумно вздохнул, опустил руки.
— Склероз не жена, Виктор Петрович, к другому не уйдет, — упрекнул Турецкий.
— Да нет, я помню про вас, Александр Борисович, еще как помню, — забормотал прокурор. — Закрутился, неприятность у нас на спасательной станции… Машину привезли? Вот и славно. — Замордованный делами прокурор стал усиленно растирать лоб. — Насчет гостиницы я уже договорился, администратор ждет…
— Вы страшно заняты, — подметил Турецкий. — Не терзайтесь, обойдусь без поводыря. Объясните, как проехать, а закончите с делами — милости просим.
— Да, правда? — обрадовался Сыроватов. — Простите, Александр Борисович, действительно закрутился…
Он долго и путано объяснял, как проехать к гостинице. Похвастался, что местный постоялый двор расположен почти на берегу Волги и с третьего этажа открывается чарующий вид на Мжельск и его окрестности. Потом, впрочем, поправился, что жить командированному придется на первом этаже, потому что в здании ремонт, и наслаждаться окрестностями Мжельска он будет в другой раз, если появится, конечно, желание приехать сюда вторично. Схватил зачем-то его руку, потряс и исчез в здании.
И откуда что берется? Опять ничем не обоснованное чувство, что из глубины кустарника за ним с интересом наблюдают. Он пересилил желание немедленно погрузиться в машину и врезать по газам. Закурил сигарету, наступил на бордюр, пристально уставился в темноту. Чепуха, не может быть. Это просто смена обстановки, удаление от дома, прочая паранойя, связанная с известными событиями… Он затаил дыхание, превратился в тонкий слух. И сразу услышал, как где-то далеко проехала машина, в дежурке надрывается телефон, ветер дует порывами, болтается раскрытая форточка. Шорох в кустах, зашуршали лапки, что-то пискнуло…
Продолжаем деградировать, Александр Борисович? Вам срочно нужно выпить. Вы уже со вчерашнего дня ничего не пили…
Из путаных объяснений прокурора явствовало, что главной улицей в городе является Большая Муромская. Она делит город на западную и восточную части. А Волга, протекающая примерно посередине, расчленяет его еше пополам — на север и юг. Северная часть так и называется Северной, а южная — Токаркой, благодаря наличию на ней скончавшегося в девяностые годы завода по производству токарных станков. На южной стороне городские прелести, включая магазины, парочку ресторанов и прочие более-менее пригодные для обитания кварталы, сосредоточены вокруг знаменитого памятника «катюше», который власти худо-бедно поддерживают в «товарном» виде. А на северной — вокруг Центрального рынка, местного форпоста цивилизованной жизни. Здесь же — парк культуры и отдыха, краеведческий музей, кинотеатр, который несколько лет назад пытались отправить на слом, но закончились деньги и весь этот хаос отдали коммерсантам, которые устроили в кинотеатре полигон для игры в пейнтбол. Здесь же находились городская администрация, прочие властные структуры, включая милицию. Гостиница же дислоцировалась в тех краях, где улица Большая Муромская встречалась с Волгой-матушкой (правда, здесь великая река больше напоминала детеныша). Турецкий сделал круг почета по главной городской площади, украшенной каменными мутантами в касках, особенно зловеще смотрящимися в лучах подсветки. Покатил на юг по Большой Муромской, свернул налево перед въездом на мост. Машин почти не было — после десяти вечера в этом городке просто некуда было ехать. Влево, вправо, плутал среди бесформенных строений, вырулил к безвкусной трехэтажной коробке, единственной гостинице в райцентре (не требующей, в этой связи, даже названия), которая и имела пристройку — так называемый «постоялый двор высшего разряда».
На электрическом освещении здесь решительно экономили. Дверную ручку в тамбуре пришлось искать, двигаться мелкими шажками, чтобы не стала сюрпризом крутая лестница в холл…
Он не стал высказывать свои недовольства и пожелания. Администратором была усталая полная женщина с хриплым голосом и расплывшейся по черепу завивкой. Она представилась Антониной Андреевной и в грубоватой форме приказала следовать за ней. Да, она в курсе, что должна предоставить постояльцу лучший из пустующих номеров (а пустуют, в принципе, все), она сделала все, что было в ее силах, и пусть уши от стыда горят не у нее, а у того, кто разворовывает деньги, выделяемые городским бюджетом на поддержание в норме этого несчастного заведения.
— Спасибо, любезная Антонина Андреевна, — проникновенно поблагодарил Турецкий. — Я не привередлив. Вода течет? Стены не рушатся? Ну и славно. Давайте ключи и можете заниматься своими делами.
Он мрачно смотрел, как женщина, тяжело переваливаясь из стороны в сторону, уходит на свое рабочее место. По ее словам, до приезда Турецкого был занят лишь один номер — важным чиновником из департамента строительства областной администрации. Но проживал тот в противоположном конце коридора. Он настороженно покосился по сторонам, вставил ключ в замочную скважину. Пистолет, наверное, можно было взять с собой, не оставлять на ночь в машине. Сомнительно, что он вторично подвергнется атаке правоохранительных органов…
Он чудовищно устал за этот день. Бросил сумку на кровать, сел в кресло, стал разглядывать свои апартаменты. Номер явно не президентский. Чисто, убрано, но без изысков — обстановка в духе неприхотливых семидесятых. Квадратная кровать (с намеком на «тайный» список дополнительных услуг), миниатюрная софа, два кресла, журнальный столик, телевизор, DVD-проигрыватель. Что еще нужно для отдыха одинокому мужчине? Он задернул шторы, побрел в ванную, где имелся белый «друг человека», кафель в тон унитазу, коврик, отделанная акрилом ванна, безразмерный банный халат. С опаской посмотрел на кран. Опасения не подтвердились — кран для виду поупрямился, порычал, полилась коричневая вода, за ней желтая, потом прозрачная. Если в кране нет воды — это, стало быть, подъемный кран…
Он как чувствовал, что его подкараулят именно в ванной — взял с собой телефон.
— Ты в сознании? — поинтересовался Меркулов.
— Моюсь я, Костя…
— О, я слышу рев водопада. Ты один?
— С телефоном.
— То есть все нормально. Ну что ж, не буду тебя сегодня отвлекать.
— Все, Костя, достаточно, больше не звони, — раздраженно бросил Турецкий. — Из камеры я благополучно убыл, начинаю работу на благо отчизны и лично господина Генерального прокурора. Позвони Ирине, скажи, что у меня все в порядке… надеюсь, ты ей ничего не говорил о моем насильственном задержании?
— Каюсь, вырвалось, — смущенно признался Меркулов. — Но Ирина Генриховна сильная женщина. Она мужественно выдержала эти страшные новости. Не трусь, Турецкий, я поставил ее в известность уже после того, как все разрешилось.
— Гад же ты, — сказал Турецкий, выключил телефон и бросил его на корзину для белья.
Момент появления районного прокурора чудесно совпал с моментом засыпания. Турецкий завернулся в халат и побрел открывать, протирая глаза.
— Извините, Александр Борисович, вы уже отдыхать легли… — Прокурор мялся под дверью, держа перед собой увесистые пакеты — выглядывал из них, как из амбразуры. — Просто я решил… но ведь вы сами просили зайти.
— Не просил, а требовал. — Турецкий распахнул дверь. — Милости просим, Виктор Петрович. Поспим в другой раз.
Развалившись в кресле, он смотрел из-под прищуренных век, как прокурор выгружает на журнальный столик содержимое пакетов. Стоило признать, что не все безнадежно в здешнем королевстве. Дорогой коньяк в праздничной упаковке, нарезки мяса, фасовка груш, какие-то сыры, куриные «карачки» в кляре, складные походные стаканы.
— Ешьте, Александр Борисович, ешьте, — бормотал прокурор. — Вы же голодный, я понимаю, не сочтите за подлизывание. Хотя… — Он самокритично махнул рукой. — Можете считать, чего уж там. Два года до пенсии, хотел спокойно дожить, на хрена мне эти неприятности? Прокуратура по уши в дерьме, а Быстров — руководитель комиссии из Москвы — вы уж простите, Александр Борисович, — полный сноб, бездарь и любитель перекладывать свои проблемы на плечи других. Группа следователей вчера уехала — нам только легче стало, все равно от них толку не было. Сплошные нервы. Ни улик, ни подозреваемых…