Душа архонта
— С дороги пошла-а-а!
Странница вздрогнула и поспешно уступила путь вознице, опоздавшему на ярмарку. Свернув в сторону и проплутав по зловонным переулкам, она вышла на городскую площадь. Водоворот толпы подхватил ее, как щепку, потащил от подводы к подводе. Голоса, запахи, картины чужой, непривычной жизни обрушились на странницу, оглушили ее: торговки зычно расхваливали овощи, речную рыбу и муку; ругались покупатели, кляня последними словами погоду и высокие цены. Люди толкались, лузгали семечки, сплевывая очистки на разбитую мостовую; мимо проплывали телеги с битой птицей, пахло то глиной, то яблоками, то горячими пирогами…
Доска объявлений в центре городской площади выглядела островком спокойствия. Странница добралась до нее, чтобы отдохнуть от толчеи и съедобных соблазнов. Деревянный щит с важными посланиями прятался от дождей под крышей, занимал драгоценное место и вызывал брань готцев своей никчемностью — зачем нужна грамота, если можно спросить? А язык на что даден?
Разгладив ладонью бурые клочки дешевой бумаги, от сырости свернувшиеся в трубочки, странница прочла о пропаже белой козы, о преступнике под именем «Гервант» и о щедром дварфе, что дает деньги под залог без процентов. Она не удивилась своему умению читать, как не задумывалась о том, как дышит, но привлекла чужое внимание:
— Ты что, умная?
Детский голос обращался к ней. Мальчик лет восьми мял в руках ивовый прутик и смотрел заинтересованно — еда на подводах ему наскучила, а тут нашелся новый объект для изучения.
— Умеешь читать? — продолжал мальчик, не смущенный ее молчанием, — а ты слыхала про злодея, которого «Гервантом» кличут? В его банде куча убивцев, эльфов и коротышек. Страшенные все! Нападают в полночь, как бешеный петух прокукарекает, а потом пьют кровь до рассвета и исчезают! Гервант, завидев дитя, немедля набрасывается и потрошит! Я вечером за порог ни ногой!
Рассказчик вытаращил глаза, пугаясь собственной смелости и перешел к делу:
— Читай! Поймали Герванта? Тут все написано. Вот или вот!
Он поочередно ткнул прутом в несколько случайных объявлений. От щита оторвался лист жесткой гербовой бумаги и упал страннице под ноги. Она подняла.»… высочайшим приказом Императора»… «повышение налога», 20 октября 3223 года. Над ровными строчками алел оттиск орла. Гордо расправив крылья, он скалился злорадно и очень знакомо!
Странницу захлестнула ненависть. Не просто к символу, нет! В мире случилось несчастье, большое и непоправимое, если красный орел висит на доске! Здесь должен быть другой герб, но какой? Размытое изображение ускользало из памяти… Сорвав со щита все бумажки, странница подняла с земли камень и начала рисовать. Ее рука неожиданно оказалась тверда и умела, а подгнившие доски поддавались легко, как масло, и вот уже змея с мечом заняла все пространство доски объявлений.
Отступив на шаг, странница осмотрела дело рук своих, но вспомнить, кому принадлежит символ змеи и меча, так и не смогла. Ребенок напомнил о себе истошным криком: напрочь забыв о морейском детоубийце, он бросился в толпу, призывая мать. Заволновалась вся площадь — люди протискивались вперед, смотрели с осуждением и неприязнью, тревожно переговаривались. Когда мысль о побеге пришла страннице в голову, было уже поздно. Прижавшись спиной к гнилым доскам, она переводила взгляд с одного лица на другое. Что дурного в символе, почему люди так злы?
— Вот отродье архонтское! Вы только посмотрите — при всем честном народе эдакое малевать, да на площади!
— А, может, у нее меч запрятан, мало ли?
— Это где же? Да на ней, кроме вшей, ничто не спрячется!
Раздались смешки, но веселье было недолгим:
— А вдруг — подосланная она? Сейчас как выскочат архонты и порубают нас в капусту! А если не они — так люди наместника! Невелика разница, кто брюхо вспорет!
На мгновение наступила тишина. Самые благоразумные жители Готы одумались, похватали свое барахло и поспешили от греха подальше.
— Архонты — в Готе? Да откуда?
— Оттуда! Проклятый тракт под боком, забыли?
Толпа рассасывалась, уступая место городской страже.
— Именем Императора и наместника Готы: приказываю разойтись! — чей-то солидный бас приводил зевак в чувство, а торговцев — в отчаяние.
— Все по домам! Живо! — вторили ему голоса легионеров, добавляя к приказу доходчивые ругательства.
— Берем каждого пятого!
Народ разбегался с площади со скоростью ошпаренных тараканов. Арестованных горожан отпустили в тот же день, прочитав серьезное внушение, а нарушительницу спокойствия отвели в крепость Готы. Ей предстояло ответить за преступление по всей строгости закона.
* * *Плеть ударила по спине. И еще раз. Все вопросы давно прозвучали. Страницу избивали молча, выполняя приказ, а она только вздрагивала, смутно понимая, что ответ «я ничего не знаю» слишком напоминает ложь. В желании сломить упрямство преступницы, пытатели перестарались и едва не убили ее в первый же вечер, но на утро она снова открыла глаза. И все повторилось.
— Не в себе девка. Я бы отпустил на все четыре стороны, но наместник…
Голос грязно выругался. Подвешенная за руки лицом к стене, странница видела лишь тень говорившего. Пусть постоит там подольше, загораживая своим телом тепло факела! Изуродованную плетьми спину жгло и огнем, и холодными сквозняками подземелья, а не кричать от боли становилось все труднее.
— Одень ее. Сир Годфри желает поразвлеч… допросить сумасшедшую сам. Вот и я послушаю, демон меня задери!
— Слушаюсь, сир.
Разорванное платье зашили прямо на теле, как попало протыкая лохмотья хомутной иглой и стягивая суровой ниткой. Сам наместник Готы спустился в тюрьму, чтобы с преступницей поговорить!
Годфри ванн Вердену было от силы лет двадцать. Протеже знатных родственников, он пока не успел вписать свое славное имя в историю Эймара, но собирался доказать преданность Императору добросовестной службой. Незначительному посту в столице сир Годфри предпочел высокую должность в провинции, и до сегодняшнего дня не сильно сожалел, что променял удобства Аверны на непролазную грязь Готы.
В помещении для допросов связанный легионер, впустивший странницу в город, уже маялся в ожидании приговора. Брезгливо сторонясь влажных стен и стараясь ничего лишний раз не касаться, сир Годфри уселся на шелковую подушку, брошенную на скамью, и поправил манжеты нового голубого камзола. Не дай бог испачкать!
— Где эта женщина?
— Ведут, сир.
Наместник обратился к бывшему стражу ворот:
— Итак, читал ли ты кодекс правил, согласно которому, в город, находящийся под охраной Императорского легиона, запрещается впускать подозрительных лиц, не имеющих соответствующего разрешения?
— Никак нет, господин, я не умею читать! — залепетал легионер, запутавшись в длинной фразе наместника, — я это самое выучил наизусть со слов тех, кто до меня запомнил. У нас все так делают!
Сир Годфри поморщился. «Не умеет читать!» Разговаривать с чернью отвратительно!
— Неужели ты действовал осознанно, пропуская в ворота Готы государственную преступницу?!
Голос наместника взвился к низкому потолку комнаты.
— Сир, она лихоманкой не выглядела! Ну, нищенка и нищенка, откуда у нее пропуску-то взяться? Голодная, одетая худо, грустная! Я так подумал — пусть подадут ей, у нас народ не злой.
— Признаешься, что умеешь думать? Ты отвечал за мой город и не предвидел скрытый умысел! Согласно кодексу легиона, тебя должны четвертовать за измену. Но я подарю милость — умрешь через повешение.
— Г-господин! — заикаясь, выдавил стражник, сообразив, что за добро жестоко наказывают и решая впредь быть самым злобным существом на свете, — сир, я не знал! Такого не повторится, Создателем клянусь!
— Конечно, не повторится, — страшно сказал наместник.
В комнату ввели преступницу, усадили в пыточное кресло и приковали за безвольные руки к подлокотникам. Она подчинялась с отрешенным видом, глядела в пол и выглядела измученной, едва живой.