Душа архонта
— Посторонись, а то обожгу так, что мало не покажется. Ну, же!
Наверху показался знакомый силуэт. Ей принесли еду? Нет, не похоже. Мужчина расшатывал прутья, проверяя, где самое слабое место. Вниз летели струпья ржавчины и мусор. Незнакомец вылил на решетку какую-то жидкость. Вниз закапало. Жгучий состав, попав на плечо странницы, прожег лохмотья насквозь. Беззвучно охнув от боли, она метнулась в сторону и замерла у стены, стараясь вжаться в землю как можно глубже.
— Ну, вот. А говорили, что ты безумная. Только старого Гарта не провести, он на своем веку всяких повидал: и одержимых, и сумасшедших, а чаще всего — дураков и дур. Их в мире — каждый второй.
«Старый Гарт» говорил тихо, осторожность не была излишней, хотя он все рассчитал для успешного побега: караульный на стене заступил на пост мертвецки пьяным, решетка, разъеденная кислотой, податливо гнулась под его сильными руками и рядом ждала лошадь, запряженная в повозку без верха. А то, что яма оказалась крайней в ряду — так это девчонке крупно повезло.
— Мать ихнюю! Я бы вытащил так, но вмурована. Сейчас… Ничего, пролезешь.
Используя ветошь, чтобы не пораниться, мужчина выломал два железных прута и сбросил вниз веревку.
— Давай скорей!
Дважды повторять не пришлось. Странница схватилась за веревку. Особых усилий от нее не потребовалось — мужчина подтянул к себе груз из ямы легко, словно и не человека поднимал, а ведро с водой из колодца. Вытащив странницу, незнакомец сбросил вниз тряпье, обернутое в мешковину, чтобы страж на стене видел, что яма не пуста; перемотал проволокой сломанные прутья и повозил по ним грязным сапогом, чтобы не блестели.
Девушка стояла рядом и не сводила с него глаз: крепкое телосложение, маленький рост, характерно-грубые черты лица и морщинистая кожа, напоминающая кору дерева, — все говорило о том, что ее спаситель иной расы, чем она сама.
— Я не здешний, я из Галаада. Что, дварфа первый раз в жизни увидела? Нечего на меня глазеть. Давай на козлы, но только молча — мимо главных ворот поедем. Они закрыты сейчас, но мало ли! Тьфу, ты же и так немая! Цык-цык, — галаадец пощелкал языком, понукая лошадь.
* * *Повозка галаадца не спеша тащилась по раскисшим проселкам, кренилась на поворотах, скрипела несмазанными колесами. Странница не спрашивала, куда ее везут, только тревожно оглядывалась, пока стены Готы не скрылись из виду. Дорога стала ровнее и чище.
— Да помогут нам предки… — шепнул дварф, беспокойно ерзая на доске сиденья.
Странница узнала серое полотно заброшенного тракта, которое привело ее в город, и вопросительно посмотрела на своего спасителя.
— Дурное это место, сам знаю. «Проклятой дорогой» кличут. Но и преследовать сюда не сунутся, тем более ночью. Сдается мне, твою пропажу не скоро обнаружат! А опосля молчать будут, чтобы местное начальство из столицы мухобойкой не прихлопнуло. «Наместник», мать его! Тоже мне, чирей на заднице. Его бы в яму, завопил бы, как демон на сковородке у Создателя!
Дварф правил послушной лошадью, то и дело поглядывая на странницу.
— Вид у тебя необычный. Сразу видно — не морейская кровь. Северные эймарцы так выглядят. Признаться, мне твое лицо даже знакомым показалось. Я жил в настоящей столице, не в Аверне, а в той, что Архоной зовется. Красивый город, весь из белого камня, древний-древний. Эх, вернуть бы те времена…
Галаадец глубоко вздохнул и задумался. Несколько раз кивнув воспоминанию, несомненно хорошему, он продолжил свой монолог:
— А с чего ты удумала архонтский символ на доске объявлений рисовать? Что сказать этим хотела? Что не вымерли архонты? Это и так всем известно, иначе кто бы испугался? Помнят о них, и я тоже помню. Жаль, воинов-магов мало осталось… Был я в тот день на площади, своими глазами тебя видел. Помог бы сбежать, но ты и не пыталась. Эх! Учудить такое в Готе! Худшего места и придумать нельзя!
Мужчина закашлялся и заковыристо выругался, помянув «хреновы дожди».
— Хотя, как сказать! Гнилой город, но разрисуй ты доски в Аверне или, скажем, в Велеграде — убили бы тебя без суда и следствия. Сразу под белые рученьки — и прямиком на шибеницу, минуя крепости и суровых начальников. Вот только зачем было так рисковать, я тебя спрашиваю? Днем, при народе? Жизнь не мила или принципы серьезные? Вот если бы ночью, да на здании Городского Совета. Нет, ты меня не слушай. Я, понимаешь ли, сам под знаменами севера воевал, даже ранен был. Проиграли мы, вот я и помалкиваю. «А отчего брюхо располосовано?» — спрашивают. «На вилы напоролся», — отвечаю. Гляди!
Он задрал куртку и показал широкий рубец на животе, заживший неровными, бугристыми краями.
Символ змеи и меча, архонты, война… Когда-нибудь все это обретет истинный смысл. Не зная, как выразить свою благодарность, странница легонько дотронулась до шрама. Галаадец оттолкнул ее руку.
— Э, нет, ты меня не трогай. Я — дварф, ты — человек. И не подумай, что ты баба не симпатичная, но у меня такая позиция жизненная: не люблю, когда меня люди хватают.
Дело было вовсе не в расовой невинности дварфа, на войне мало кто отличался разборчивостью в связях, включая его самого. Галаадец вспомнил, как однажды ночью вспугнул летучую мышь. Заметавшись, она несколько раз задела его по лицу крыльями — мягко, но жутко. Ощущения от прикосновения девушки были похожими… Это все Проклятая дорога! Мужчина потер старую рану. Пусть разговор сокращает время в пути и прогоняет дурные мысли:
— А как я остроухих-то ненавижу! Думаешь, кто меня разукрасил? Сволочь эльфийская! Я его эрендольскую рожу до сих пор помню, и меч, острый, как лезвие. Прикончу гада, если встречу! Каково это, кишки свои увидеть, а? Но я и не жалею. Не о ране, а о войне. Дело было правое. И тебе в яме гнить не за что.
Стояла удивительная тишина. Природа притаилась в ожидании долгой зимы или дорога прислушивалась к рассказу? Повозка проехала мимо верстового столба. На светлом, не морейском камне скалился человеческий череп. Странница отвернулась.
— Дороги эти, говорят, последняя королева Эймара прокляла. И не только здесь, в Морее, а по всему Эймару. Кто ни ступит на тракт — одержимой тварью становится, но я толстокожий, а тебе, я слыхал, не впервой. Только архонтам скверна не страшна, Проклятые дороги недаром «архонтскими» называют. К ним-то тебе и надо, я думаю. К архонтам то есть. На север иди. Сопри лошадь, оденься прилично, я денег дам. Много не могу, не богат. Морея — гиблое место, и ловить здесь нечего. Я сам хочу на родину податься, в Галаад. Рвану этой зимой, чего тянуть?
Дварф остановил лошадь.
— Дальше сама. Мне до рассвета назад бы успеть. Если что, меня Гарт зовут, Гарт Баден. Может, свидимся. Чудная ты, но на безумную не похожа. Молчишь почему? Ладно, дело твое. Прощай.
Высадив странницу, дварф повернул в сторону города. Но чем дальше была спасенная девушка, тем ему становилось тревожнее. Гарта не покидало ощущение взгляда в спину: пристального, неживого, жесткого. Вытирая холодный пот со лба и подъезжая к Готе, галаадец понял, что проводить девушку по Проклятому тракту было откровенно плохой затеей.
Неслучайная встреча«Прощай, Гарт», — сказала странница и не сразу поняла, что слова не прозвучали вслух. Опять одна… Каждый шаг отдалял ее от Готы, но все казалось мало! Спланировав побег, Гарт не позаботился о самых скучных насущных вещах — еде и одежде. Правда, он дал денег, но вот беда — на Проклятой дороге не у кого покупать!
Новый день обещал быть ясным. Солнце вышло из-за облаков, чтобы обласкать землю последними лучами тепла перед суровой зимой. Впереди показалась деревня. Раскинувшись по обеим сторонам дороги, она плавала в молочной дымке утреннего тумана и встречала неестественной тишиной: ни петушиного крика, ни собачьего лая, ни звона подойника работящей хозяйки.
Странница вошла в распахнутые ворота. Жуткая картина запустения предстала перед ее глазами. Обугленные дома с проломленными крышами, зияющие пустыми дырами дверей и окон; заросшие бурьяном палисадники, разбитые горшки, кое-где надетые на колья уцелевших изгородей… Проклятая дорога прошила селение насквозь, от края до края. Что творилось на улицах, когда людей накрыла скверна неведомого проклятия? Выжил ли кто-нибудь, или девушка шла мимо кладбища, где каждый дом — склеп, а каждый камень — напоминание о последнем страшном дне?