Рассвет Эдема (ЛП)
— Мы делаем остановку?
— Ненадолго, — Бен открыл дверь, и порыв насыщенного запахом дождя ветра немного разогнал мою сонливость. — Скоро рассвет. Мне надо хотя бы пару часов поспать, не то я съеду с дороги, заснув за рулем. Это место выглядит достаточно безопасным.
Может оно и выглядело довольно безопасно, но Бен все же схватил дробовик с приборной панели и передал мне фонарик, прежде чем направился к двери офиса. Я следовала за ним на небольшом расстоянии, разглядывая все, освещая лучом фонаря окна и темные углы. Мы поднялись на крыльцо, сердце колотилось у меня в груди, когда я представляла себе костлявые бледные лица, смотрящие на нас из окон. Но окна оставались темными и пустыми.
Мы несколько раз постучали в дверь, позвали в затемненной пространство: «Есть кто?». Затем Бен поднял дробовик и разбил рукояткой стекло над дверью. Скользнув внутрь, он поспешил через мгновение обратно уже с ключом на деревянном брелоке, покачивая им и всем своим видом выражая триумф. Последовав за ним к потрепанной зеленой двери с медными цифрами «14В» на двери, я наблюдала за тем, как он открыл дверь и распахнул ее. Скрипнув, она медленно открылась, явив нашему взгляду маленькую комнатку со старым телевизором, уродливым розово-зеленым креслом и односпальной кроватью.
— Черт, — я услышала его бормотание, и он обернулся ко мне. — Прости, я надеялся выбрать комнату с двумя кроватями. Я посмотрю, есть ли у них ключи от другой комнаты…
— В этом нет необходимости, — подняв фонарик, я протиснулась мимо него через дверной проем. Комната была затхлой и пыльной, ковер, вероятно, не чистили годами, но, по крайней мере, здесь не воняло смертью, кровью и разложением. — Мы взрослые люди, — сказала я, пытаясь быть прагматичной и разумной. — Если надо, то мы можем спать на одной кровати. И я… В любом случае, я предпочитаю не спать в одиночестве сегодня.
— Уверена?
— Бен, я врач. Поверь, у тебя нет ничего такого, чего бы я раньше не видела.
Мой голос прозвучал слишком нормально, слишком беспечно, учитывая то, что происходило снаружи. Я чувствовала себя сдувшимся шариком, пустым и полым. Оцепеневшим. Мне приходилось видеть пациентов с посттравматическим стрессовым расстройством, тех, кто потерял близкого человека или даже всю семью, и раздумывала над возможностью того, что и меня постигла та же участь. И эти чувства неестественного спокойствия и отрешенности могли быть началом.
Дверь со щелчком закрылась позади нас, погружая комнату во тьму. Я развернулась на сто восемьдесят градусов, освещая все фонариком и направляя луч фонарика в лицо Бену. Он вздрогнул, отвернул голову, и я быстро выключила свет.
— Прости.
— Ничего, — он поднял голову, и я увидела, что на его лицо снова вернулась маска человека, готового все выдержать. Я едва заметно задрожала. Если кто-то и страдал от посттравматического стресса, то это, наверняка, Бен.
Я отвернулась от этого навязчивого взгляда и посветила фонариком в сторону ванной, которая находилась в углу.
— Я…пойду проверю, есть ли еще вода.
Он ничего не ответил на это, и я направилась к ванной, оставляя его в темноте.
К моему огромному удивлению, вода все еще текла из крана, хотя была еле теплой. Я сказала Бену, что собираюсь принять ванну, затем наполовину наполнила ее, погружаясь в нее со вздохом в темноте. Фонарик лежал рядом на раковине, на потолке был виден округлый освещенный участок от его луча, но вся остальная комната выглядела призрачно и как-то сюрреалистично. Крошечный кусочек бесплатного мыла лежал на краю ванны, и я с остервенением терла себя, как будто могла вместе с кровью смыть ужас, горе и страх. Я слышала, как Бен спотыкался за дверью и чувствовала себя немного виноватой за то, что узурпировала наш единственный источник света, но через пару минут я услышала, как открылась и закрылась дверь, щелкнул замок, как будто он закрыл его с той стороны.
Чувствуя дискомфорт от того, что он отправился куда-то в одиночку, я считала секунды, тишина давила. Через несколько минут снова скрипнула, открываясь, дверь. Я услышала звук его шагов по комнате прежде, чем скрипнула кровать, когда он уселся на нее, и, наконец, замер.
Я закончила принимать ванну, снова скользнула в свою грязную отвратительную одежду, и вышла в комнату, опустив фонарик в пол на тот случай, если Бен уже уснул.
Но он не спал. Он лежал на краю матраса, спиной ко мне, голова свешивалась с края кровати. Его разорванная рубашка скомканной лежала у изножья кровати, свет фонарика заскользил по его широким плечам и спине. Когда я остановилась по другую сторону матраса, то увидела, что его плечи вздрагивают, он издавал тихий, наполненный безнадежностью звук, как будто пытался заглушить рыдания.
— Бен.
Злость была позабыта, я отложила фонарик, скользнула на матрас и прижалась к нему, прикасаясь к его обнаженным плечам. Груда окровавленных бинтов лежала на краю стола, рядом с бутылочкой перекиси. Его швы разошлись, и следы когтей выглядели темными, тонкими линиями на его спине.
Меня переполняло сочувствие, и остатки злости испарились, когда эмоции возобладали над логической частью моего врачебного ума. Бен страдал, и не от ран, а от чувства вины, которое разъедало его изнутри. Я не была еще готова забыть то, что произошло с Мэгги, Дженной и моими пациентами, но я знала, что та ужасная ночь в клинике не была его виной. И если бы его там не было, я, наверное, уже была бы мертва.
— Не могла бы ты… помочь мне? — Бен даже не старался скрыть влажные следы на своих щеках, хотя взгляд не поднимал взгляд. Он указал на перекись и открытую аптечку на прикроватной тумбочке. — Я нашел это в офисе, но сам достать до раны не могу.
Я молча взяла аптечку и разложила за его спиной на кровати. Его кожа была ледяной, а вот вокруг ран — припухшей и горячей, хотя и не выглядела инфицированной. Я аккуратно вытерла грязь и кровь, наблюдая за тем, как перекись с шипением проникает в открытые раны, оставляя после себя белые пузырьки. Бен даже не вздрогнул.
— Ты же знаешь, что я не виню тебя, — мой голос удивил меня саму, еще больше я удивилась, когда поняла, что говорю правду. Бен не ответил, а я приложила марлевую повязку к ранам, мой голос звучал тихо и успокаивающе. — То, что произошло в клинике, в лаборатории с Нейтаном, не твоя вина. Я просто… сорвалась. Я плохо отреагировала и прошу прощения за это, Бен.
— Тебе не нужно извиняться, — пробормотал Бен. — Я должен был быть откровенен с тобой с самого начала, но… Я не знал, что ты подумаешь обо всем этом. Как объяснить кому-то существование зомби и вампиров и не выглядеть при этом буйнопомешанным?
Он потер лицо рукой, и теперь уже я почувствовала легкий укол вины. Если бы он сказал мне все это в клинике, я бы, наверное, только высмеяла бы его или же предположила, что он сидит на наркотиках. И чья была бы в этом вина?
— Но я должен был сказать тебе, — продолжил Бен, — Нейт… Он был сообразительнее, мог объяснить все, что угодно, и при этом ему бы поверили. На самом деле, я надеялся, что он придет в себя и сможет рассказать тебе, что происходит на самом деле. Вот тебе и эгоистичное оправдание… — он издал тихий, горький смешок, который перешел в приглушенный всхлип. — На его месте должен был быть я, — проговорил он еле слышно. — Я должен был умереть.
— Нет, — я соскользнула с кровати и обошла ее, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. Присев, я всмотрелась в его лицо, положив руку на его колено, чтобы удержать равновесие. — Бен, посмотри на меня. Это не твоя вина, — снова прошептала я, когда эти наполненные страданием глаза встретились с моими. — И это не вина Нейтана. Бен, вирус убивает нас. Человеческая раса столкнулась с угрозой исчезновения, хотя никто не в состоянии признать это. Они пытались хоть что-то предпринять.
— Да уж предприняли, — глухо пробормотал он. — И все стало только хуже. Я даже не знаю, сможем ли мы пережить все это. И даже сама мысль, что я был там, когда это произошло, что я мог сделать что-то по-другому, что я мог бы помешать им выбраться наружу…