Смертельно безмолвна (СИ)

Темноволосая девушка дергается, когда я оказываюсь совсем близко. Но назад я не отступаю. Изучаю пристальным взглядом полопавшиеся сосуды в ее глазах, эти тоненькие нити, что тянутся вокруг радужки воспаленной паутиной. Изучаю отпечаток его руки. Да. Видно даже слишком отчетливо – грубые, толстые полосы на щеке и подбородке.
- Тише, – убаюкиваю я, заметив, как дрогают обветренные губы незнакомки, – тебе станет легче, я лишь прикоснусь рукой, лишь заберу все, что причиняет боль.
Я должна, меня тянет зависимость, доза. Воздух застревает в горле, и я понимаю, что смогу задышать только тогда, когда выполню предназначение, сделаю ее жизнь лучше.
- Тиш-ш-ше.
Я прикладываю ладонь к груди девушки, и невероятная колючая волна врезается в лицо, ополоснув с ног до головы все тело, спина вытягивается, рот распахивается в немом крике, и я гляжу на серое небо широко распахнутыми глазами и чувствую, как сквозь меня проносится поток невыносимой боли, поток унижения и стыда. Колени дергаются, а я стою, стою, даже когда ощущаю слезы на щеках, даже когда хочу сорвать с себя кожу, потому что считаю ее грязной, изношенной. Тиканье часов – ее жизненных часов – вопит в моей голове невыносимо громко. Каждая упавшая слеза, каждый удар, каждый вдох.
Как всегда все заканчивается слишком резко.
Я отлетаю в сторону, прижимаю к груди руку, а незнакомка валится на колени.
Теперь ей будет лучше. Возможно. А вот у меня в груди взвывает невыносимая боль, после которой хочется рыдать во все горло. Я резко встряхиваю волосами, зажмуриваюсь и стискиваю зубы, а она не проходит. Она не исчезает. Я все так же ощущаю себя гнилой.
Она была гнилой. Эта девушка. Я ее починила.
- Н-ненавиж-жу, – шепчут мои губы, и, хромая, я схожу с места.
Это мой утес. Мой! Здесь никого не должно было быть. Слезы градом катятся вниз, а на голову падают дождевые, огромные капли. Я плетусь обратно домой, прижимая к себе руки, продавливая ими живот, но становится только хуже. Я вижу, как эта девушка ревет у себя дома, как ее к полу прижимают мужчины, всегда с разными лицами. Они делали ей так больно, почему она не сопротивлялась, почему терпела.
Я взвываю от очередной боли и врезаюсь в липкий ствол дерева. Прикладываю лоб к коре и начинаю грубо пальцами расцарапывать ее, надеясь, заменить душевные скитания физическими. Скоро станет легче. Раз, два, три, четыре. Это проходит. Всегда проходит.
Пять, шесть, семь, восемь.
Над головой взрывается молния. Ветер взвывает такой сильный, что деревья тот час наклоняются ниже и скрипят от напряжения. А я горблюсь под тяжестью чужих эмоций.
Иногда я жалею, что не могу прикоснуться к своей груди и забрать свои эмоции. Так ли важно чувствовать? Сейчас люди руководствуются не светлыми ощущениями, а теми, что приносят боль. Сейчас чуждо добро, как справедливость, сейчас ты становишься, даже невольно, обозленным, обиженным, сломленным. Нужно ли это людям?
Без эмоций жить стало бы легче. Как от них избавиться?
Я невольно смотрю на обрыв и поджимаю трясущиеся губы. Да, там, внизу, морская пучина, которая всегда готова раскрыть объятия. Она ждет меня и манит. Она знает, что я нуждаюсь в тишине и покое, и она сможет помочь мне.
Очень медленно отстраняюсь от дерева, смахиваю холодными руками капли дождя, непрестанно скатывающиеся по лицу толстыми линиями, и иду вперед. Шмыгаю носом. Я всегда балансировала. Как и все мы. Вот только меня манила тишина, свойственная лишь мертвым. Живые пребывают в постоянном шуме, который невыносим для меня, и я жила и надеялась, что однажды он утихнет... Утихнет этот шум. Однако со временем мне стало ясно, что крик, стоящий в моих ушах, исчезнет только тогда, когда исчезну я. Загвоздка. Я ведь не собиралась умирать. Но, может, и выхода другого нет?
Смерть. Обычное явление. Мы рождаемся, чтобы умереть. Таков закон. Некоторые пытаются заполнить эту тонкую черту, стоящую меж цифрами на надгробье, событиями и воспоминаниями. Некоторые, такие же, как я, просто хотят пропустить ту фазу жизни, при которой у тебя ничего не получается, а жизнь предстает в виде колючего шара, как можно быстрее. Знаете, я ведь не против испытаний. Просто они должны к чему-то приводить, ты не должен страдать просто так. Должна быть цель, замысел.
Я не вижу цели.
Я вижу обрыв.
Я подхожу на край и вытираю тыльной стороной ладони лицо. Порывы ветра хлещут по щекам так же грубо, как тот мужчина хлестал по щекам неизвестной девушки. Думаю, она уже далеко. Она убежала и решила, что жизнь стала иной. А я вижу свою жизнь внизу, в бирюзово-бордовой пучине с пенистыми гребнями. И я хочу прыгнуть.
- Нет! – Восклицает незнакомый голос одновременно со вспышкой, полоснувшей по небу острым клинком. И я резко оборачиваюсь, приклеив к земле правую ногу, уже робко поддавшуюся вперед. Растерянно округляю глаза.
Метрах в десяти от меня оказывается невысокий парень, он держит руки перед собой и машет ими, словно я дикое животное. Справа от него темноволосая женщина. Она стоит в такой позе, будто бы готова накинуться на меня в любую секунду, что не нравится мне. И не может понравиться. Я обозлено встряхиваю головой.
- Уб-бирайт-тесь.
- Нет, не надо, подожди, – повторяет незнакомец, сделав крошечный шаг вперед. По его запотевшим очкам катятся толстые дождевые капли. Он наклоняется, но я со свистом выдыхаю колючий воздух и отшатываюсь, – лучше отойди от края, слышишь?
- Лучше н-не трог-гай меня.
- Пожалуйста, – вмешивается женщина, – мы хотим помочь.
Я растерянно моргаю, пытаясь смахнуть недоумение с глаз, но ничего не выходит. Я впервые вижу этих людей и искренне не понимаю, с какой стати им спасать мне жизнь. Не умеют люди помогать друг другу. Я знаю. А они пришли сюда не просто так. Я чувствую.
- К-кто вы?
- Давай поговорим у тебя дома, Дельфия.
Они знают мое имя. Я ошеломленно стискиваю зубы и слышу, как о скалы вальяжно разбиваются огромные тонны воды. Земля под ногами даже трясется. Мне не нравится то, что происходит. Я ощущаю себя загнанной в клетку, и дышать тут же становится тяжко.
- Откуда-да в-вы...
- Твоя мама сказала, где тебя найти.
- Но...
- Она это предвидела, - вновь опережает меня парень в огромных очках. У него такие блестящие глаза, что мне вдруг кажется, они сейчас сожгут меня заживо, - пожалуйста. Ты не должна прыгать, Дельфия. Ты ведь не хочешь.
- Хоч-чу. – Я разворачиваюсь лицом к обрыву и глубоко втягиваю холодный воздух.
- Нет. Не хочешь. Но прыгнешь. – Парень сглатывает, а я невольно перевожу на него взгляд. Незнакомец передергивает плечами, а затем как-то криво усмехается. – В смерти нет спасения. Смерть – это конец, Дельфия. Проблемы не исчезнут. Ты исчезнешь.
- Хватит.
- Твоя мама. Ей стало плохо.
- Ч-что? – Холод проносится по моей коже, и я невольно оборачиваюсь. Пожалуй, ко мне возвращается нечто настоящее, нечто реальное. Ни наваждение, ни обида. Страх.
- У твоей мамы было видение, в котором ты прыгнула, Дельфия. Ей стало нехорошо. Поэтому мы нашли тебя, она сказала, где ты будешь. Это не судьба. И не случайность.
Схожу с места. Впяливаю рассеянный, ошеломленный взгляд в землю, хлюпающую от толстых дождевых капель, и бреду вперед. Как тень. Как машина.
Я должна найти маму. Должна вернуться к ней.
- Подожди, пожалуйста, – парень нагоняет меня, хватает за руку, но я порывисто от него уворачиваюсь, так и не подняв подбородка, – не убегай, черт возьми, мы ведь помочь тебе хотим, слышишь?
- Нет.
- Не слышишь?
- Вы не м-мне хотит-те помочь, а с-себе.
Люди одинаковые. Всем людям что-то нужно, и только тогда они становятся теми, в ком вы нуждаетесь. Лишь взамен на что-то. Лишь для выгоды. Не обольщайтесь. Доброта – валюта, которой сейчас расплачиваются. Она не идет от сердца, не идет от души. Ее уже успели растоптать и превратить в пыль, которую люди пускают друг другу в глаза.
Несусь по лесу, присвистывая. Когда дело касается чужих эмоций, я не в состоянии себя контролировать, падаю, ломаюсь, смахиваю слезы. Когда дело касается моих эмоций, я превращаюсь в льдину. Делаю то, что нужно, чтобы выкарабкаться.