Любовь и честь
— Ну, а остальное? — настаивала графиня Бельфлер.
— Остальное? — То, что со мной разговаривали как с мальчишкой, только подзадоривало меня вести себя по-мальчишески.
— Ну, вы понимаете, о чем я. Все эти рассказы о женщинах, которые повсюду следуют за армией…
— Со всякими болячками, — вставила Шарлотта, и княжна Наташа брезгливо поджала губы.
— Говорите, говорите, капитан, — подбодрила графиня, и остальные подались вперед в ожидании.
— Что же вы колеблетесь, капитан? Вы и с ними были таким же робким? Ой, посмотрите, как он смутился! Да еще и покраснел! — ее голос стал тихим и грудным. — А заразиться не боялись? Или, может, вы… э-э… девственник?
Все женщины затаили дыхание.
— Я не девственник.
— Нет? — графиня подняла бровь.
— Нет. Я вдовец.
Графиня побледнела, и в санях стало так тихо, что слышно было, как скрипят полозья по снегу.
Никто не произнес ни слова, пока в сани не влез Горлов, а я не отправился сменить его.
* * *
Скакать на коне было истинным удовольствием, особенно в том состоянии, в котором находился я. Я еще раз подивился тому, как быстро едут сани. Временами мне приходилось пускать коня галопом, чтобы держать дистанцию.
Кучер в тулупе мастерски правил лошадьми, на большой скорости пролетая по лесной дороге, где возможны были засады, и давая лошадям немного отдохнуть на открытых безопасных участках.
Мы пересекли множество рек и ручьев, скованных льдом. Первый же деревянный мост, на который я въехал, настолько обледенел, что мне пришлось спешиться и вести лошадь в поводу. Я уже повернулся, чтобы предупредить кучера, и увидел, как он свернул на лед и лихо проскочил реку рядом с мостом. После этого и я стал пересекать реки по льду, не доверяя мостам.
На дороге изредка попадались крестьяне, кланявшиеся мне в пояс и опускающиеся на колени при виде роскошных саней.
Потом люди стали встречаться чаще, и я уже ехал рядом с санями, пока мы, наконец, не доехали до Бережков, — большого имения, окруженного голыми фруктовыми деревьями, среди которых возвышалась огромная деревянная усадьба с резным фронтоном.
12
В тот вечер нас принимали хозяева усадьбы, которые приходились Наташе дядей и тетей.
Княгиня Бережкова по этому случаю надела лучшее платье, но разве могло оно сравниться с великолепием нарядов приехавших дам? Княгиня явно злилась и во всем, как видно, винила мужа, потому что слова не давала ему вставить, если он вообще брал на себя смелость высказаться по какому-либо поводу. Доставалось и слугам, которые то и дело доливали вино в и без того полные бокалы. Но больше всех все-таки перепадало князю Бережкову.
Он терпеливо сносил замечания о своем невежестве во всем, что «дальше двух верст от дома», и только улыбался, словно его хвалили.
Я думал, что он, наконец, перестанет улыбаться, когда его супруга увела женщин к себе в будуар, а мы перешли в кабинет, но князь только еще шире улыбнулся и спросил:
— Ну что, господа? Как вам наша провинция?
Мы с Горловым, разумеется, нашли ее прелестной и выказали зависть к его райской жизни.
— Да-да, господа, — закивал он. — Деревня — это рай. Нигде больше так спокойно не живется.
Мне подумалось, что вряд ли, учитывая характер княгини Бережковой, в этом доме так тихо и спокойно. Но вслух я выразил полное согласие. Горлов тоже кивнул.
— Ах, господа, — продолжал князь, наливая нам в бокалы по несколько капель коньяка. — Право, прошу понять меня правильно, люди могут быть счастливы и в другом окружении, я вовсе не против, заверяю вас. Однако расскажите же, как дела в Санкт-Петербурге?
Не имея ни малейшего представления, какой аспект жизни северной столицы может интересовать этого человека, я находчиво ответил:
— Прекрасно.
Князь перевел взгляд на Горлова, и тот, прищурившись на коньяк, добавил:
— Как всегда.
— Да-да, — тяжело вздохнул князь, усаживаясь в кресло у камина между креслами, на которых сидели мы с Горловым. — Понимаю, что вы хотите сказать.
Он несколько секунд смотрел на пламя и опять вздохнул.
— Понимаю. Очень хорошо понимаю.
В его голосе была такая убежденность, что мы с Горловым переглянулись в ожидании, что он объяснит нам, что же мы хотели сказать. Но в это время из недр дома раздался резкий окрик княгини:
— Григорий Иванович! У нас же нет комнат!
— Комнат для чего, душа моя? — расцвел улыбкой князь, повернувшись, когда она ворвалась в кабинет.
— Комнат для гостей, дубина! Даже если разместить одну из девушек в комнате кухарки, то все равно одной комнаты не хватает.
— Не стоит беспокоиться, мадам, — вмешался я. — Я могу переночевать и на конюшне.
Она на несколько секунд уставилась на меня, а потом молча вышла из кабинета.
Князь тоже молча сидел в кресле, и я вдруг подумал, что несмотря на все разговоры о покое он, наверное, очень одинок, поэтому решил отвлечь его от грустных мыслей.
— Князь, ваше имение напоминает мне виргинские плантации. А что у вас тут выгодно выращивать?
— Выгодно? Здесь?.. Вы шутите? — он поднял на меня глаза. — Я как-то решил провести реформу, которую царица запрещала несколько лет. Хотел, чтобы у каждого крестьянина был свой надел и чтобы каждый сам выращивал свой урожай и оставлял его себе. А мне платили бы процент с урожая.
— И много они собрали?
— Практически ничего… — он криво усмехнулся. — Крестьяне говорили, что для работы им нужны упряжи и лемехи. А когда я покупал им нужное за пятьдесят рублей, они тут же продавали его за трешку и покупали себе водку. Так что какая там выгода…
Я уже пожалел, что затронул эту тему, но князь продолжал:
— И все равно, хорошо, что я хотя бы попытался это сделать. Крестьяне видели, как я хорошо отношусь к ним, и не тронутся с места, как бы ни разрастался этот казацкий бунт.
Я посмотрел на Горлова, но тот покачал головой.
Князь Бережков взглянул на меня.
— Я ведь прекрасно понимаю, как все плохо. В Санкт-Петербурге не желают ничего знать.
Он со вздохом отвернулся от меня, поскольку в кабинет снова ворвалась злая, как черт, княгиня.
— Это кошмар! Просто позор так принимать гостей!
— Разве все не уладилось, дорогая? — кротко спросил князь.
Княгиня яростно зыркнула на него.
— Уладилось? Дамы чуть не упали в обморок, когда узнали, что немец будет спать на конюшне. Они, конечно, ничего не сказали, но я видела, что они потрясены.
Князь рассмеялся, словно жена рассказала ему анекдот.
— Дорогая, ты все перепутала. Капитан Селкерк — американец.
Княгиня дернула плечом и искоса взглянула на мою форму, давая понять, что невелика разница.
— Я в совершенно невыносимом положении, как ты не понимаешь?
Князь только улыбался в ответ, не зная, что предложить.
Тогда я заговорил по-немецки:
— Прошу прощения, мадам, но я, кажется, могу вам помочь.
Княгиня в замешательстве смотрела на меня. Она явно не понимала ни слова по-немецки. Впрочем, князь тоже. Хозяйка дома мне не нравилась, поэтому я позволил себе эту маленькую насмешку, после чего перевел им эту фразу на французский и добавил:
— Чтобы не ставить вас в неловкое положение, я с удовольствием отправлюсь спать на кухню. Дайте мне пару шкур, и мне будет тепло. Еще мальчишкой я привык спать на кухне. А дамам и слугам скажите, что я сам выразил такое желание.
И тогда княгиня Бережкова впервые улыбнулась.
* * *
Слуги быстро подмели на кухне и убрали все свои сковородки и кастрюли. Истопник поколдовал у громадной печи, оставляя пылающие угли так, чтобы они тлели и грели всю ночь. Старая служанка постелила мне солому, на которую сложили одеяла и шкуры. Постель получилась теплая и очень удобная.
Кухня представляла собой отдельный домик из двух комнат, располагавшийся в нескольких метрах от самой усадьбы. В большой комнате, которая предназначалась для кухарки, на стенах висели различные ножи, ухваты, тазы, кувшины и прочее. Но дверь туда сразу же закрыли, и, оставшись в одиночестве, я принялся было расстегивать пуговицы на мундире, когда дверь отворилась и вошел ухмыляющийся Горлов. Я даже подумал, что это он от князя Бережкова заразился постоянной улыбкой на лице.