Любовь и честь

Она молча исполнила мою просьбу, а Горлов, играя желваками от боли, молча смотрел, как я помадой навел красные полосы на щеках.
Вообще-то я собирался напасть на казаков с берега, противоположного тому, на котором была Беатриче, но едва я вскочил в седло, как из-за поворота показался первый всадник.
Увидев нас, он остановился, поджидая остальных, и когда они подъехали к нему, все четверо неспешно двинулись вперед.
Тут же за моей спиной Горлов уверенным голосом принялся громко отдавать приказания лакею. Правда, он говорил по-французски, и лакей не понимал его, но и казаки тоже.
Может, это как-то и смутило их, но они продолжали приближаться к нам. Ждать было нечего. Они могли атаковать в любой момент, поэтому я выхватил саблю и с гиканьем понесся им навстречу.
Мое сердце так колотилось в груди, что я не слышал ни своих криков, ни топота копыт. Я видел только четверых казаков, удивленно уставившихся на мою индейскую раскраску. Двое из них остановились, но старший что-то коротко приказал им, и вслед за этим в его руке блеснула короткая кривая сабля. Он и ехавший рядом с ним казак двинулись на меня, а двое других остались на месте, оглядываясь по сторонам, словно опасаясь засады.
Вожак был впереди, но он не ожидал, что я направлю коня слева от него. Обычно первое столкновение и первые удары наносятся, когда всадники проскакивают мимо друг друга справа. А потом опять съезжаются, и тут уже начинается обычная рубка. Но я проскочил слева, и он не успел нанести перекрестный удар. Зато я, не обращая на него внимания, сразу рубанул по шее второго казака, ехавшего сразу за вожаком, и тот свалился на лед, обливаясь кровью. Осадив коня, я повернул его к вожаку. Два казака, оставшихся возле леса и наблюдавших за битвой, заколебались — нападать ли на меня или согласно приказу следить за лесом. Один из них кроме сабли держал в зубах нож, а свободной рукой сжимал поводья. Вожак тоже развернулся, и мы ринулись навстречу друг другу. Но тут я неожиданно свернул и обрушился на двоих казаков, вместо того, чтобы атаковать одного вожака. Они не ждали нападения и замешкались.
Когда я еще «зеленым» новобранцем попал на Русско-турецкую войну, я уже умел ездить верхом и был вполне приличным фехтовальщиком. Но именно Горлов обучал меня всем тонкостям кавалерийского искусства и отшлифовывал мое мастерство. Это он научил меня не раздумывать, а полагаться на свои инстинкты и глазомер. И вот теперь я, не размышляя, атаковал казаков, и острие моей сабли с шипением пронеслось у шеи казака, который вынул нож изо рта и переложил его в другую руку, но теперь не мог как следует управлять конем. Голова казака отделилась от тела и, брызгая алой кровью, покатилась по льду. Это было эффектное и страшное зрелище. Второй казак, видимо, решил, что с него хватит, и, повернув коня, ринулся прочь.
Какой-то звук, словно стон, донесся с того берега, куда я послал Беатриче, и я понял, что там кто-то есть. Шпион? Раненый? А если казак, то почему он не нападает?
Но времени на размышления не было. Вожак уже понял, что я не дам ему уйти, а с учетом того, что соотношение сил резко изменилось и вместо четырех против одного мы теперь были на равных, он предпочел встретить меня лицом к лицу, а не подставлять мне спину.
На этот раз не было бешеной скачки и обмена сабельными ударами. На лице у казака застыло отчаяние, а глаза стали дикими. Его конь потихоньку, почти шагом приближался ко мне, а сам казак привстал в стременах и размахивал саблей над головой своего коня. Но это была скорее попытка не подпустить меня к себе, чем лихой вызов.
Я парировал пару его ударов и отбил его саблю, когда он пытался ударить по голове моего коня. Собственно, я зарубил бы его еще тогда, но он поспешно толкнул стременами коня, и моя сабля прошла в дюйме от его лица. Оказавшись на расстоянии, казак снова привстал в стременах, жадно глотая морозный воздух, и я было подумал, что он собирается метнуть в меня саблю, но этого я уже никогда не узнаю, потому что в следующий миг клинок Горлова пронзил его насквозь.
Казак выронил саблю и недоуменно посмотрел на торчащее у него из груди острие. Горлов выдернул саблю, и казак повалился с коня в снег.
Горлов, сидевший на одной из ездовых лошадей, за которой все еще волочились обрезанные постромки, кивнул мне и, уцепившись за гриву лошади, почти заваливаясь вперед, указал саблей на последнего казака, поспешно удаляющегося с места схватки.
Я рванулся за ним и тут же увидел жалкое зрелище, которое представляла собой его выбившаяся из сил лошадь. До казака было не больше ста ярдов. Оглянувшись, он понял, что от меня не уйти, и повернул лошадь к берегу.
И тут Беатриче ринулась на него из заснеженных зарослей! Казак запаниковал и резко повернул коня обратно. Бедное животное, окончательно обессилев, повалилось на снег, и казак покатился по льду. Поднявшись на ноги, он побежал к другому берегу, но это получалось у него еще хуже, чем у его измученной лошади.
Я думал, что Беатриче дождется меня, иначе остановил бы ее, но все произошло мгновенно, и слова застыли у меня в горле. Пустив лошадь галопом, Беатриче догнала казака и сбила его с ног.
Среди снежной чащи снова послышался слабый треск, словно наблюдавший оттуда казак, если там действительно был казак, поспешно скрылся, увидев случившееся.
Когда я подъехал к Беатриче, она спокойно сидела в седле, глядя на казака, постанывающего в снегу.
— Он… может встать? — только и смог вымолвить я первое, что пришло мне в голову.
Беатриче что-то сказала по-русски, и это не было ни вопросом, ни просьбой. Казак тут же поднялся, сильно припадая на одну ногу, а левая рука бессильно висела, явно сломанная.
— Тогда вперед, — сказал я, и мы погнали его впереди себя обратно к саням.
Я то и дело поглядывал на спокойное лицо Беатриче. Она чувствовала мой взгляд, но смотрела прямо перед собой.
Когда мы подъехали к Горлову, он почти лежал на шее лошади, но, увидев нас, тут же с трудом выпрямился и поехал рядом со мной, успев даже хлопнуть казака своей саблей, чтобы поторопить его.
Дамы выглядывали из саней, с любопытством рассматривая казака и перешептываясь.
Едва мы подъехали к саням и лакей подбежал к нам, как Горлов повалился с лошади в снег. Казак упал на колени и ткнулся головой в лед, словно желая нырнуть под него.
— Горлов! — Я соскочил с коня. — Ты ранен?
— Ранен, да только не казаками. Но то, что грызет мои кишки, гораздо хуже стали, — со стоном отозвался он.
— Держись, мы найдем тебе врача… Дамы! Шарлотта, Анна и вы, графиня Бельфлер! Берите побольше одеял и идите сюда. Все идите сюда, нам нужна ваша помощь. И, ради бога, поторопитесь!
Пальцы Горлова вцепились мне в ногу.
— Послушай, Светлячок, когда казаки найдут труп с отрубленной головой, они не станут преследовать нас. Так что время есть.
Я сжал его руку и кивнул, показывая, что спокоен и все понимаю.
— Беатриче, найдите что-нибудь, чтобы связать пленного. И скажите лакею, что нужно запрячь четырех свободных лошадей в упряжку. Надо зацепить сани и поставить их на полозья.
Все дружно принялись за дело. Дамы принесли одеяла и хлопотали над Горловым. Даже княжна Наташа, которая едва не лишилась чувств, споткнувшись о труп кучера, теперь тоже помогала им.
Мы с лакеем с помощью Беатриче запрягли четырех коней и, зацепив сани, поставили их обратно на полозья. Грохота и треска было предостаточно, но вскоре оказалось, что сани целы и полозья не сломаны. Куда тяжелее было разобраться с поврежденной упряжью. В результате всех наших усилий нам, тем не менее, пришлось довольствоваться упряжкой в восемь лошадей, а не в десять, как раньше. Выбрав двух наиболее уставших животных, я отпустил их, хотя и знал, что волки постараются не упустить такую добычу: просто рука не поднималась застрелить такие прекрасные создания.
Мы провозились около часа. Зепша развлекалась тем, что притрагивалась к связанному у дерева казаку, а затем с воплями бежала прятаться под шубу к кому-нибудь из дам. Ее вопли становились все громче, и мне пришлось прикрикнуть на нее: