Волчья дорога (СИ)
— Вторая — заряжай, — прокричал Ганс. Стрелки отступили назад, срывая с перевязей берендейки с новым зарядом. До Якова донёсся глухой, размеренный стук шомполов.
— Третья — целься.
Мушкетёры третьей упёрли сошки в мёрзлую землю, наклонились, ловя черноту ночи на прицел. Очередное па в заученном танце пехотного боя. Все в роте знали его наизусть и могли станцевать и с закрытыми глазами — неважно, ночь сейчас или не ночь. На той стороне тоже были ветераны — земля под капитанскими сапогами ощутимо дрогнула. Попавшие под фланговый огонь нападавшие развернулись и, горяча коней, лавой пошли навстречу роте.
— Третья — залп, — граненые стволы плюнули огнем, сполох света выхватил у тьмы хрипящие конские морды, всадников в развевающихся подобно крыльям плащах, тускло блестящие клинки и усатые, искаженные яростью лица. Кто-то упал, перелетев через голову, истошно, жалобно заржала, заваливаясь набок, лошадь.
— Пики — к бою, — шестифутовые ясеневые древки задних рядов опустились. Забил барабан. На длинных, игольной остроты жалах хищно сверкнула луна. Всадники осадили коней, сверкнули короткие, злые вспышки пистолетных выстрелов. Под ухом у Якова неприятно просвистел, рванул за волосы холодный ветер. Яков озлился и махнул своим — вперёд. Пехота сделала шаг, древки качнулись. Всадники развернули коней и ускакали прочь — топот копыт растворился в ночи.
Огонь догорал, со стороны деревни ещё стреляли и слышался звук стали, но уже гораздо тише. Основная масса нападавших рассеялась в ночи, теперь селяне добивали тех, кто успел прорваться в деревню. Помощь им явно не требовалась.
— Ваша шляпа, герр Капитан, — окликнули Якова сзади. Кто-то из солдат протянул капитану пробитую в короткой перестрелке шляпу. Лесли и не заметил, как ее потерял.
— Спасибо, — ответил Яков, быстро осматривая ряды. Вроде все на месте. Ганс со своими мушкетерами сосредоточенно заряжает стволы. Сержант остался в деревне — прикрывать обоз. Рейнеке — где юнкер, мать его, — подумал капитан, не находя взглядом в рядах высокой, нескладной фигуры...
Юнкер обнаружился в деревне — растрёпанный, тяжело дышащий и с окровавленной шпагой наголо. За спиной у него сидел, привалившись к стене дома, сержант, держась руками за окровавленную голову. Пока рота выходила из домов в поле, юнец сумел потеряться. Метаться один по ночному полю парень, слава богу, не стал. Вместо этого вернулся обратно в деревню, к сержанту, оставленному сзади прикрывать обоз. Очень вовремя — пара десятков нападавших пыталась прорваться из ставшей ловушкой деревни через их баррикады. В короткой схватке сержант очень неудачно получил саблей по голове, люди Лесли на мгновенье дрогнули. Но тут юнкер влез в бой со шпагой наголо. И сумел продержаться, один против многих, пока не пришла подмога. "Молодец", — подумал капитан, хотя, судя по виноватому лицу, юнкер явно считал иначе.
— Герр капитан, я… — но Яков прервал взмахом руки начавшийся было поток извинений.
— Просто в следующий раз не теряйтесь, юнкер. Ночной бой — дело такое, тут генералы, бывало, и армии теряли. Хорошо, что догадались вернуться. И за сержанта спасибо.
Сержант меж тем при виде капитана собрался, встал и более-менее бодро отдал честь.
— Как Вы, сержант?
— В порядке, герр капитан, мозг не задет. Вот только шляпу мне в решето превратили, ироды. Как у Вас?
— Тоже в порядке. Нападавшие разбежались, кто успел. Интересно, только, кто они такие ?
— Какие-нибудь бедолаги, которым не повезло. Времена идут тяжёлые, решили накопить жирок перед долгим миром. Давайте посмотрим, — сержант осмотрел трупы нападавших — их, слава Рейнеке, валялось вокруг довольно — выбрал одного, одетого побогаче, и начал деловито обшаривать карманы.
Достал какую-то бумагу, поднёс к свету, прочитал — и, с хохотом протянул её капитану. Лист, украшенный витиеватой красной печатью, был выдан их светлостью герцогом баварским, графу де..., полковнику драгунского полка о выделении оного графа и его людей в отдельную команду по ловле бандитов, дезертиров и прочих нарушителей мира и спокойствия. В целях очистки дорог герцогства и безопасности коммерции.
Вообще-то офицеру и дворянину неприлично ржать, как лошадь. Тем более пехотному офицеру. Но именно так Лесли и заржал. Ирония судьбы. Сержант меж тем аккуратно соскоблил фамилию и спрятал бумагу себе в карман — пригодится.
Утром рота ушла из деревни. Строем, под барабан. Впереди красовался сержант, накрывший голову вместо потерянной шляпы огромным широкополым беретом времён кайзера Максимилиана. У кого он его забрал, и как такой столетний давности раритет вообще сохранился — история умалчивает. Но выглядел в нём старый, заросший до глаз бородой вояка внушительно — деревенские, на всякий случай, попрятались.
1-6
Без выхода
«Холодно. О господи, как же холодно. Надо двигаться, иначе замерзну...» — девушка с метлой в руках обходила комнату — единственную комнату небольшого деревенского дома. Закутанная в невообразимый кокон из тряпок — всех, что нашлись под рукой — человеческая фигура двигалась равномерно и как-то механически, не столько подметая, сколько опираясь на метлу. Абсолютно бессмысленная работа — дом был мёртв. Неровная груда кирпичей громоздилась там, где ещё недавно стояла печка. Дыра в потолке на месте рухнувшей трубы была кое-как заткнута — досками, соломой и чем попало.
Внезапно в дверь постучали. Грубо, требовательно. Заходил ходуном косяк, с тихим шелестом посыпалась известка. Девушка вздрогнула, затравленно обернулась на звук. Потом вздохнула, спрятала рыжую прядь глубже под косынку и поспешила открыть, пока очередной удар не вынес дверь с петель.
— Ну, что, девка, надумала? — вошедший, вместе с порывом пронзительно-холодного зимнего ветра мужик был высок, краснолиц и громогласен. Дверь, жалобно скрипнув, едва сумела вместить его широкие плечи и объемное, с трудом обтянутое длиннополой меховой курткой тело.
Девушка опустила глаза — сил смотреть на эти узкие глаза и поросший щетиной двойной подбородок у неё не было.
— Зачем я Вам, господин... у вас же есть жена... — сказала она тихо. Как будто она не задавала этот вопрос день назад. Вошедший господин сельский трактирщик подробно, скаля белые зубы на каждом слове, объяснил тогда.
— Ну, я же тебя не в жёны зову... — опять ухмылка, аж жирные щеки ходуном заходили, — в подавальщицы при трактире.
Да. В служанки. Со всеми, прилагавшимися к такой работе обязанностями. Днём и ночью. День назад она попросила время — подумать. Господин трактирщик милостиво разрешил. А еще сломал в печке трубу. В два удара, заботливо приготовленной кувалдой. Чтобы лучше думалось — пояснил он тогда. Дом на отшибе, мама умерла — заступиться за неё некому. Уйти тоже — на дворе зима, пешком уйдешь разве что на кладбище.
"Надо соглашаться. Помру же", — подумала она, но ее губы, почти против воли ответили противоположное:
— Уйдите, господин. Уйдите, пожалуйста, — ей было странно слышать свой голос. Как будто со стороны.
— Замерзнешь, приходи, — господин вышел, напоследок хлопнув дверью так, что затряслись стены.
Девушка присела на скамью. Платок тихо сполз с её головы, сквозняки заиграли медно-рыжими волосами. Её карие глаза невидяще смотрели в окно. Да и нечего там было видеть — только зимний туман. "Пусть завтрашний день сам о себе позаботится", — так вроде бы говорил сельский пастор на проповеди. Хороший был человек, жаль только, что был, а не есть. Трактирщик его боялся и, хоть и сально заглядывался, но не трогал живущую на отшибе сироту. Но пастора убили проходившие мимо солдаты, и вот... Она вздрогнула. Сквозь стены и тусклую слюду окон ей почудился чей-то взгляд. В последние несколько дней она его часто чувствовала — вечерами, когда тени сгущались под заснеженными ёлками. Наверное, этого стоило испугаться. Наверное. Но измученный мозг упрямо пытался искать надежду даже там, где её отродясь не было. "Может, это ангел? — думала она иногда. — Пастор говорил, они так с небес смотрят за нами..."