Был у меня друг
– Ну, ладно, рейнджеры вы мои, – успокоившись, по-отцовски ухмыльнулся в усы командир, – продолжим.…
Закончив перекличку, капитан скомандовал: «Рота, отбой!» – и направился в сторону штаба на оперативное совещание. Солдаты неторопливо разбредались по своим палаткам. Несмотря на приятную команду «отбой», спать, похоже, никто не собирался; во всяком случае, шнуры уж точно. Рано утром в горы! И кто его знает, сколько там придется просидеть – может быть, неделю, а может, и месяц, это как пойдет. Поэтому собираться надо основательно: проверить и подогнать горное обмундирование, обувь, умудриться в маленький РД запихнуть сухой паек на три дня и боеприпасы, а еще подвязать к нему подбушлатник и по две 82-миллиметровые мины в помощь минометному расчету, которому и так достается. Трое ребят тащат на себе в горы тело миномета, двуногу, а самому крепкому парню достается тяжеленная железная плита, ну и плюс все остальное в виде автомата и пайка в придачу. Самым крепким был молчаливый чуваш Дема. Он эту чудовищную плиту в горы и таскал. Его невероятно мускулистые руки и квадратная, крепко посаженная на мощные плечи голова выдавали в нем бывшего штангиста, но по неизвестным обстоятельствам он свое спортивное прошлое тщательно скрывал.
К полуночи, закончив с упаковкой своего видавшего виды десантного рюкзака, Алексей Гарбуль, зевая, толкнул в бок сидевшего с ним рядом на кровати Дему:
– Как насчет покурить?
– Ты, эта, угостить желаешь или угоститься? – не поднимая головы, пробасил Дема, безуспешно пытаясь просунуть толстую суровую нитку в ушко большой и ржавой иглы. В его огромных ладошках иголка казалась тонким волоском, а нитки вообще не было видно.
– У меня-то откуда? – округлил глаза Гарбуль. – Давай-давай, не жмись, я ведь знаю, что у тебя всегда запас имеется, – ласково похлопал Дему по плечу белорус.
– А в горах чего курить будем? Там магазинов нету, каждая сигарка там по-другому стоит. Поди, потерпишь.
– Вот жмот, – попытался разозлиться на товарища Алексей и уже собирался было подразнить Дему на предмет его просторечной манеры говорить, но передумал.
Дема был прав. На войне каждый окурок стоил состояние, особенно в минуты сильного душевного волнения. Совершенно неожиданно в памяти белоруса всплыл полузатертый временем эпизод. В тот день Алексей впервые услышал, как «жужжат» над головой пули. Это в фильмах они «свистят», а в жизни «жужжат», неприятно так, сердито.…
Он лежал в отрытом на обочине бетонки окопе и для порядка обстреливал из автомата начинающуюся в ста метрах от дороги Баракинскую зеленку. Сзади громыхала колонна: «Уралы», наливники с горючим, «КамАЗы» с углем и продовольствием; огромные, как динозавры, «МАЗы» с боевыми машинами на платформах медленно ползли в сторону Гардеза. Стоявшая правее от Алексея БМП второго батальона, развернув свою автоматическую пушку, методично косила деревья в «духовской» зеленке. «Красиво работает!» – восхитился белорус стрельбой оператора-наводчика. Стрелок, наполовину высунувшись из люка боевой машины, вел высококлассную стрельбу, производя невидимые белорусу манипуляции внутри башни, мгновенно разворачивая ее вместе с тридцатимиллиметровой пушкой то вправо, то влево, умудряясь одновременно поднимать и опускать ствол орудия, меняя дальность и скорость стрельбы.
Невидимые глазу снаряды методично обрабатывали территорию рощи метр за метром, ложась то совсем рядом с машиной, то улетая в глубь густой зелени. Эх, жаль, что «духов» там не видно, досадовал Гарбуль, жалея так красиво и бесполезно выпущенные снаряды. Прицелившись в стоящий неподалеку разбитый глиняный дувал, Гарбуль смачно всадил в него длинную очередь, так, для поддержания общей какофонии. Когда затвор сухо щелкнул, намекая своему владельцу на отсутствие патронов, белорус отстегнул пустой магазин и засунул его в «лифчик». Патронов больше не было. Боеприпасы были в БТРе, стоявшем на дороге. Быстро поднявшись и подхватив автомат, Алексей перебежками кинулся к машине…. Тот, кто выстрелил ему вдогон, вероятно, целился в голову. Пуля пролетела в сантиметре от черепа белоруса, свинцовой пчелой разрезав воздух. Динамический удар страшной силы потряс Алексея.
Схватившись за голову, он упал на колени и выронил оружие. Что это? Ему показалось, что невидимый великан наотмашь шлепнул его по уху, да так сильно, словно в барабанную перепонку вогнали отвертку и забыли достать. Корчась от боли, он упал на колени и зажмурился, пытаясь переварить пронзившую его боль. Сознание сделало попытку уйти, не выдержав посланных страданий, но мужество отчаянного белоруса приказало ему остаться. Терпи, терпи, парень! Да что же это было? Привыкая к боли, Алексей поднял глаза и увидел, как, лязгая металлическими гусеницами, по бетонке катила бээмпэшка второго батальона, на ходу разворачивая свое скорострельное орудие в сторону заброшенного кишлака. Оператор-наводчик вопросительно махнул Алексею головой: «Ты как?» – «В порядке я, братуха, делай свое дело», – взглядом ответил ему белорус, бессильно падая на бок. «Неужели в меня стреляли?»
Ретроспективно восстанавливая прожитый эпизод, Алексей вспомнил это жуткое «ж-ж-ж-ух» возле уха, и озноб осознанного страха сковал его тело. Он представил, точнее сказать, даже физически ощутил, как «духовская» пуля входит ему в затылок и, разворачивая черепную коробку, вырывается наружу вместе с его симпатичным лицом. Он зажмурился. О Боже!.. Так он и лежал ничком на сухой афганской земле у обочины бетонной дороги. Когда боль притупилась, а страх от осознания только что пролетевшей мимо смерти начал понемногу отпускать, Алексей открыл глаза. Рядом на корточках сидел Дема и протягивал ему дымящуюся сигарету. Свободной рукой – вторую он продолжал прижимать к контуженному уху, Гарбуль взял ее и с жадностью сделал несколько глубоких затяжек. Неожиданная радость расслабления вдруг наполнила его нутро. Боль притупилась, страх рассеялся, а тело стало легким и прозрачным.
– … Значит, дорогой мой чуваш, ты хочешь сказать, что я должен ложиться спать без дежурной сигареты? – Алексей взял из Деминых лапищ кривую иглу, и, быстро вдев в нее нитку, вернул другу.
– Курить – здоровью вредить, – деловито сказал простодушный Дема, протыкая иголкой толстенный материал истрепанного временем десантного рюкзака, – так нас в школе учили.
– Это в чувашских школах так рассказывают, – «серьезно» парировал Гарбуль и тихим голосом добавил: – А в Белоруссии ученики спокойненько «стреляют» сигареты у директора школы и перекуривают на переменах с учителями.
– Ой ёй?! – доверчивый Дема оторвался от шитья и, удивленно округлив раскосые глаза, с интересом посмотрел на товарища.
Не выдержав этого бесхитростного и наивного взгляда, Гарбуль залился беззвучным смехом, наслаждаясь удачным розыгрышем, на что чуваш укоризненно, с родительской степенностью покачал головой и спокойно продолжил свое шитье:
– Опять ты, Алеша, надо мной подшутил.
– Сколько раз тебя просил, не называй меня Алешей, – перестав ухмыляться, строго сказал Гарбуль.
– Вот будешь меня подкалывать, буду называть, – спокойно сказал чуваш, перекусывая толстенную нитку. Над неспящими друзьями резко скрипнули старые пружины кровати второго яруса, и показалась недовольно-лохматая, шипящая, как кобра, голова разбуженного их болтовней Кирилла:
– Эй! Алеша Бульбович, заколебал ты уже, наркоман хренов, сам не спишь и другим не даешь. Возьми у меня сигарету в правом кармане и вали из палатки….
Гарбуль радостно вскочил и, ловко обшарив карманы Кирилловых штанов, выудил оттуда мятую пачку нехитрых солдатских сигарет. Осторожно вытащив одну, он положил пачку на место и ласково промурлыкал в сторону накрывшегося с головой друга:
– Вот ты – человек, Кирилл, и настоящий друг. Покосившись на Дему, язвительно добавил: – Не то, что некоторые пионеры Чувашии. Можно, Кирюха, я тебя поцелую?
– Конечно, – одеяло кровати верхнего яруса откинулось, и белорусскому взору открылась добротная уральская попа.