Торговец Иллюзиями (СИ)

Вопреки ожиданиям Торговца Иллюзиями, мадам Лавуа не стала заводить своих гостей в дом через парадный вход. Подобно цыганке, проникшей в сад через лаз в старом заборе, хозяйка обошла огромное каменное строение и без всяких церемоний зашла внутрь через крохотную серую дверь, едва заметную на фоне величественного фасада и лепившихся к дому сбоку роскошных флигелей. Дверь эта вела в погруженную во мрак пыльную кухню, из чего можно было сделать вывод, что предназначалась она для кухонной прислуги, которой частенько нужно было выходить во двор, не нарушая тем самым покоя хозяев. Из кухни мадам проводила своих гостей в просторную столовую, посреди которой стоял огромный дубовый стол не меньше, чем на двадцать персон, и пригласила присесть.
- В первую очередь, мне бы хотелось поговорить с вами, мадмуазель, - сказала мадам Лавуа, обернувшись к цыганке. - Как вам известно, кухня в доме - это такое место, где всегда собирается больше всего грязи. Поэтому мне хотелось бы, чтобы вы вымели оттуда весь мусор, начистили до блеска посуду и вымыли окна.
Мадам Лавуа произносила каждое слово надменно, но в то же время в каждой её интонации сквозило дружеское уважение. Вероятно, лишь благодаря этой сдержанной доброжелательности мадам Лавуа удавалось повелевать юной цыганкой, основную часть характера которой составляла вспыльчивая гордость.
Отдав приказания цыганке, мадам повернулась к Торговцу Иллюзиями и с изящной улыбкой на тонких губах спросила:
- Сударь, как вы относитесь к музыке?
- О, я очень уважаю хорошую музыку, мадам, - поспешил ответить Торговец Иллюзиями.
- В таком случае, думаю, вы не откажитесь насладиться чарующими звуками клавесина, пока наша маленькая мадмуазель занята уборкой? - спросила мадам Лавуа.
- С превеликим удовольствием, мадам, - ответил Торговец Иллюзиями.
- В таком случае, пройдемте за мной, - коротко отдав приказание, мадам Лавуа встала со стула и стремительными шагами направилась к огромной двери.
Женщина рывком распахнула дверь, отчего по анфиладам старинных залов пронесся оглушительный грохот, напоминавший мушкетный выстрел. Дверь вела в просторную залу, совершенно лишенную мебели, если не принимать во внимание трех кресел и одного небольшого ящика на длинных ножках, который, как понял Торговец Иллюзиями, и был тем загадочным клавесином, благодаря которому дом семьи Лавуа заполучил дурную славу.
Много лет назад улица Карбо - та самая, которая, стекая с холма от самых старых городских стен квартала Иль-де-Куан, виляла среди каменных заборов и открывала тем не менее прекрасный вид на предместье Марэ, - была улицей довольно людной, по которой частенько ходили любившие рисовать сельские пейзажи на пленэре художники, перегоняющие стада с одного поля на другое пастухи и, как ни странно, сент-антуанские монахини (ибо обитель их находилась на самой окраине предместья Марэ), а так же улицей довольно конной, по которой нередко проезжали выбравшиеся на прогулку на своих маленьких арабских лошадках господа, направлявшиеся в Шанвьери экипажи и нагруженные письмами почтовые дилижансы.
Происшествие, которое положило начало странным слухам о доме семьи Лавуа, имело место быть одной темной ночью в середине ноября. К тому времени со свинцово-серого неба только начал падать первый снег, и деревья в саду Лавуа, утратившие нарядный осенний туалет, ещё не успели приобрести роскошные белые одежды, поэтому все пространство от решетчатого забора до самого дома прекрасно просматривалось насквозь. Этой самой ночью один молодой, но неудачливый человек, который проделал тяжелый путь из Шанвьери до Порта Д`Омбр, но не заметил дорогу, ведущую напрямик к городским воротам, а посему пустился в обход города через предместье Марэ, остановился у ворот дома Лавуа в надежде, что здесь ему дадут ночлег. Юноша, стеснявшийся воспользоваться дверным молотком, напрасно бродил вокруг забора и заглядывал в окна небольшого флигеля, предназначавшегося для прислуги, ибо вся прислуга, как и полагается людям, достаточно трудившимся в течение всего дня, давно спала. Когда же молодой человек отчаялся и собрался либо лезть через забор, либо идти к другому дому, он вдруг услышал странный звук. Сначала ему показалось, будто это скрипит открывающаяся створка ворот, но ворота были по-прежнему закрыты и опутаны цепью, на которой висел тяжелый замок. Затем, принявшись оглядываться с естественным желанием узнать, что же было причиной странного звука, путник взглянул на одно из окон дома. Зрелище, которое ему открылось, было поистине необычно: в огромном окне, не завешенном даже тонкой вуалью, молодой человек увидел кружащихся людей в пышных нарядах, а когда он пригляделся к их лицам, то пришел в настоящий ужас, ибо все лица были одинаково белы, а вместо глаз на них зияли черные дыры. Тут улицу вновь огласил тот же ужасный дребезжащий звук, от которого холодело сердце, и юноша, не решившись дольше оставаться рядом с домом, где собрались на бал мертвецы, пустился наутек и заночевал прямо под городской стеной. Там поутру его, закоченевшего и едва живого, и отыскали стражи, отпиравшие городские ворота.
Стоит сказать, что в ту ночь по случаю возвращения из долгого путешествия по Италии главы семьи и его супруги в доме состоялся бал в итальянских традициях, на котором все гости спрятали свои лица за белыми масками, а почтеннейшая мадам Лавуа исполнила на клавесине музыку, которой выучилась во время путешествия.
Но все же окончательный приговор старому дому Лавуа вынес не тот случай с несчастным студентом, пришедшим в Порт Д`Омбр, чтобы навестить стареющую мать, а другое происшествие, случившееся ближе к концу лета двумя годами позднее.
Лето того года выдалось поистине отвратительным: за три месяца, которые, согласно календарю, причисляются к этому сезону, гроза над городом бушевала четырежды, чем жители были в крайней степени опечалены.
Упомянутый случай в доме семьи Лавуа произошел во время четвертой, самой долгой и самой лютой грозы, когда горожане и обитатели предместий были подавлены настолько, что их состояние близилось к черной меланхолии. Накануне того дня от злополучного дома отъехал черный экипаж, пунктом назначения которого было кладбище Сент-Мишель. Известие о смерти старого господина Лавуа быстро облетело городок и - хоть оно и не было неожиданной новостью, ведь всем было известно, что месье тяжело болел последние полгода, - произвело впечатление тяжелое и удручающее.
Впрочем, скорбь объяла далеко не все сердца, бьющиеся в Порте Д`Омбр: среди обитателей города нашелся один старый пьянчуга, некто Фераль, давно и повсеместно подозреваемый в воровстве, хоть явных доказательств его виновности в чем бы то ни было и не существовало, который решил воспользоваться плачевным положением, в котором оказались вдова и единственная дочь господина Лавуа. Пьянчуге было доподлинно известно, что в богатом доме, пользовавшемся дурной славой, можно отыскать порядочную коллекцию картин, столовое серебро, драгоценности и, может быть, даже деньги, которые не успели уплыть в огромные карманы докторов, так часто посещавших Лавуа в последние полгода. Все это в совокупности с тем фактом, что две женщины остались в огромном доме совершенно одни, в конце концов соблазнило злополучного негодяя на неслыханное мероприятие: он решил пробраться в дом Лавуа ночью, вынести оттуда картины, драгоценности, столовое серебро, деньги, серебряные и бронзовые подсвечники и, если достанет времени и сил, даже некоторую дорогую мебель.
Родившееся вместе со смертью господина Лавуа преступление было спланировано и подготовлено с невероятной быстротой и назначено на следующую же ночь после похорон. Пьянчуге, замыслившему эту низость, с легкостью удалось найти себе двух сообщников, которые согласились, стоило ему только вкратце осветить дело. Одному из сообщников, который взялся раздобыть телегу, полагалось ожидать в небольшом переулке за домом Лавуа, в то время как Фераль и второй сообщник заберутся в сам дом и обчистят его до последней серебряной безделушки.