Торговец Иллюзиями (СИ)

Голос бывшего моряка, повторявшего одни и те же слова каждому отплывающему судну, служил сигналом к отправлению собравшемуся на набережной сброду, точно так же, как колокол служил сигналом подниматься на палубу матросам. Дослушав последние нотки раскатистого басовитого смеха своего предводителя, портовые рабочие дружной гурьбой двинулись к таверне "Луч надежды", ибо промотать половину заработанных денег было святым обычаем, нарушить который не решился бы и самый дерзкий из негодяев.
"Луч надежды", как и все таверны низкого пошиба, занимала весь подвал старого дома, на стенах и потолках которого вместе с паутиной и пылью нарастали кристаллы морской соли. Между столбами и деревянными ширмами, которые стояли здесь будто бы только для того, чтобы какой-нибудь гуляка проломил их своей головой, были втиснуты грубо сколоченные столы и тяжелые стулья.
Уставшие рабочие заполнили весь зал, вытолкав к самым дверям двух крестьян, которые здесь, в Бретани, слонялись без дела и жаловались на жизнь едва ли не больше, чем рассказывали сказки и уверяли первых встречных в том, что четверть часа тому назад видели очередного остроухого эльфа.
Двое молодцов из шумной ватаги рабочих, от которых несло крепким духом соленого морского ветра, пота и табака, не успели найти себе местечко и устроились в углу у высокого стола, с которого разлетались по комнате тарелки с горячей похлебкой, кружки и мутные бутылки.
- Эге, господа, сегодня непременно надо наэльзаситься и прокайботиться! - громко объявил один из двух рабочих, которым довелось трапезничать стоя.
Его слова поддержали дружными криками и смехом, а он тем временем обнаружил затолканную в углу груду ящиков, которую тут же решил использовать вместо стула. Составив ящики друг на друга в ровную стопку, мужчина ловко забрался на неё и посоветовал своему товарищу сделать то же самое.
- Эй, Безымянный Луи! - обратился к восседавшему на ящиках мужчине его друг. - Что это за штуковина выпала из твоего кармана?
Подняв с пола небольшую вещицу, которая оказалась искусно выполненной куклой в широкой красной юбке и белой рубашке с широким воротом, рабочий положил её на стол перед Безымянным Луи и принялся сооружать себе сиденье из ящиков. Увидев игрушку, Луи вздрогнул и на мгновение помрачнел, но тут же опомнился и широко улыбнулся подоспевшему трактирщику.
- Сударь, извольте плеснуть нам в бокалы лучшего эльзасского и доставить сюда тарелочку свежего кайбота, - сказал Луи и поерзал на ящиках, устраиваясь удобнее, будто курица на насесте. - Черт бы меня побрал, старик Жюст, если этот проходимец сейчас принесет не протухший сыр...
- Если бы я знал такую красавицу, - проговорил Жюст, с трудом взобравшись на ящики и глянув на куклу, лежавшую на столе, - то я непременно бы поплыл за ней на край Моря Мертвых и даже спустился бы в Преисподнюю...
- По тебе давно сохнут хвостатые дьяволицы, - заметил Луи, взяв куклу в руки и принявшись внимательно изучать черты крохотного личика. - Они были бы рады, если б ты отправился в Преисподнюю...
- Ты странный малый, хоть и хороший парень, - сказал Жюст, хлопнув товарища по плечу. - Я знаю тебя уже добрый год, но готов поклясться, что до сих пор держусь мнения, что ты не назвал своего настоящего имени лишь потому, что его шепчут ночами в камышах лесные феи... А твой лысый висок таков потому, что какая-нибудь Жаклин вырвала клок волос из твоей головы, когда ты поутру попытался улизнуть из её теплой постели, не оставив ни ливра, чтоб бедняга могла согреться.
- Мой дорогой друг, смею вас заверить, что никакие твои Жаклины и Жанетты, пусть даже они красивы, словно Венера, и умны, подобно Минерве, меня не интересуют, - сказал Луи. - Из всех женщин, смею заверить, я поклоняюсь лишь одной Фортуне, и под её покровительством я обошел половину старушки Франции.
- У-у, черт побери, старина Луи неисправим. Сам дьявол, должно быть, вырвал твое молодое сердце и подарил какой-то красавице, может, даже вот этой смуглой дочери южных земель, - проговорил Жюст. - Но готов дать голову на отсечение, что ты обучен какой-то дьявольской науке, ибо я видел замок на твоем ящике и, ей-богу, ни один простой смертный не откроет его, даже если будет орудовать топором! И ещё, Господом клянусь, что ты носишь эту куклу в кармане потому, что тут есть какая-то история.
- Да на кой черт сдалась мне эта кукла! - фыркнул Луи, но, когда Жюст потянулся к игрушке, желая внимательно рассмотреть красивое крохотное личико и тонкие ручки, проворно спрятал куклу в карман. - Ты стал слишком много божиться, Жюст.
- И правда... - Жюст почесал в затылке. - Но знаешь, что я тебе скажу?
- Уверен, что ты предложишь мне пасть к ногам какой-нибудь мавританской принцессы, - сказал Луи.
- Нет, но скажу тебе, что надо быть там, где тебе место, - сказал Жюст, хлебнув из поданной трактирщиком кружки. - Или хотя бы там, где есть мавританская принцесса...
Луи на минуту погрузился в раздумья под пристальным взглядом своего товарища, потом вдруг ловко спрыгнул со стопки ящиков и растянул губы в одной из своих лучезарных полубезумных улыбок.
- Пойду покурю, - сказал он и торопливо вышел из таверны.
Оставшись один, Жюст опорожнил свою кружку, после чего по особому праву товарища залил в глотку вино из кружки Луи, довольно икнул и вытер губы рукавом.
- Готов поклясться Господом, что ни разу не видел раньше, чтобы этот парень курил... - протянул Жюст. - Это так же верно, что он носит на шее подвешенное на нитку железное кольцо, а по ночам болтает про лавандовые поля!
Тем временем Луи выбрался из душной таверны и присел на каменное крыльцо, нагретое осенним солнцем. Он долго смотрел на заходящее солнце и красные, будто затянутые заревом пожара облака, потом вынул из кармана куклу и, нажав на невидимый глазу рычажок, стал глядеть, как смуглая красавица ударяет тонкой ручкой по игрушечному бубну.
- Э-эх! Была не была! - воскликнул Луи, мигом поднявшись со ступенек.
Как только солнце утонуло под холодной водой залива, Луи Безымянный, как звали его все в порту, прыгнул на корабль и навсегда простился с Вуаяже-Кушетт, где провел почти год после своего появления из неоткуда.
Через несколько часов корабль, на котором плыл отставной портовой рабочий, обогнул небольшой мыс и прошел устье реки Ранс, по которой плыл без остановки до небольшого городка, именовавшегося Блаве. К утру следующего дня путник из Вуаяже-Кушетт вместе с почтовым дилижансом прибыл в городок Жоссан, откуда перебрался пешком в Ла-Шез, а там, не останавливаясь на ночлег, устроился гребцом и пустился в дальнейший путь.
Он не спал и не ел два с небольшим дня и уже едва держался на ногах, когда корабль, везший его по небольшой речке под названием Мео, причалил в порту Шанвьери. Ступив на берег знакомого города, путник, не чувствуя под собой земли, прошел по узким каменным улицам, миновал старые площади и в конце концов вышел на старую песчаную дорогу.
Человек из Вуаяже-Кушетт не прекращал своего пути даже ночью, и к утру, чуть забрезжил над лесом рассвет, он уже сошел с пыльной дороги, высушенной жарким сентябрьским солнцем и остановился на большом холме, глядя на покоившийся в долине город.
В воздухе разносились звуки заупокойной мессы, которую служили петухи предместья Марэ по усопшей ночи, а из окутанного красно-желтой вуалью Бьен-Флери им в ответ слышался многоголосый реквием. Приставив ладонь козырьком ко лбу, путник из Шанвьери, едва державшийся на ногах от усталости и лишений долгого и тяжелого пути, внимательно вглядывался в запутанные переулки Вье-Марэ, смотрел на черный обелиск городской ратуши и высокие башни собора Сент-Мишель. Приглядевшись лучше, он увидел перекинутый через неширокую речку мост Черного Человека, отыскал рыночную площадь и старое кладбище. Спустя время он мог бы заметить и старый черный дуб, стоявший, точно надгробный камень, на улочке Карбо, но в этот момент тяжелый страдальческий вздох, послышавшийся совсем рядом, выдернул путника из умиротворенного созерцания пробуждающегося города.