Папаши (СИ)
- Пап, - тихим голосом сказал он, - не надо.
Шансы на успех были равны нулю и одной ложке малинового варенья на удачу. Шерлок не признавал непонятных капризов и во всем требовал логику. А данная просьба под категорию надлежащим образом обоснованных не попадала, это было очевидно.
Шерлока, конечно, нельзя было упрекнуть в недостатке наблюдательности. Тактичности – да, некоторые были убеждены, что у него это качество атрофировано от рождения, некий генетический дефект, но вот наблюдательность – досталась ему в полном объеме, таком, что хватило бы еще на пять Шерлоков, одного Макса и даже Майкрофту бы немножко осталось. Поэтому он крепко пожал ладошку сына и сделал нечто совершенно ему несвойственное – улыбнулся и попросил Джеймса, который пытался осознать все многообразие намеков, прозвучавшей во фразе про географическое расположение некой Новой Англии, о существовании которой он узнал минуту назад, рассказать о кенгуру поподробнее.
Макс с облегчением перевел дыхание и снова позволил вниманию отца переключиться полностью на Джеймса, чутко вслушиваясь в громкое воодушевленное щебетание на другом конце Шерлока, стараясь предугадать тот момент, когда снова нужно будет вмешаться, чтобы защитить друга от колких замечаний.
Джеймс уже давно забыл о паузе и теперь был занят перечислением всех своих знаний о мире, которых для почти шести лет жизни накопилось колоссальное количество. Шерлок, например, был уверен, что даже если бы вы приставили к его горлу нож, а к виску – пистолет, он бы не смог громко и выразительно читать почти пятнадцатиминутную лекцию о динозаврах и «большом бабахе». Шерлоку еще не доводилось распутывать хитроумные преступления, совершенные динозавром, из-за динозавра, где жертвой был бы динозавр, жизнь его вообще до этого момента с динозаврами как с видом (классом? группой?) не сталкивала. Так что у него возникли определенные сложности в понимании, что под этим «бабахом» подразумевалось, и единственной версией было то, что вряд ли динозавры сумели изобрести ядерную бомбу, а Шерлок никогда об этом не слышал (не настолько же он был оторван от школьной программы, в самом деле), но Джеймс это самое событие, что бы он там под этим ни понимал, изображал талантливо, распугивая редких прохожих и заставляя губы Шерлока растягиваться в широкой ухмылке, а самого Шерлока задумываться, каким бы был этот мир, если бы этот сгусток энергии и неиссякаемый фонтан информации – был его сыном.
Сам Шерлок в детстве был куда спокойнее, так как в определенный момент понял – энергия не бесконечна. И он предпочитал тратить ее на важные и полезные дела. Создать воображаемые миры, населить их пиратами и заняться их предводительством. С помощью хитроумного плана достать самые потрепанные (значит – и самые любимые) тисненные золотом томики из собрания сочинений Макиавелли, которым так дорожил старший брат, и дописать в каждой главе свое мнение, часто не совпадающее с точкой зрения автора, талантливо подделав почерк самого Майкрофта, а потом – в высшей степени достоверно удивляться лунатизму «некоторых родственников», которые, не помня себя, портят бесценные книги. А потом имеют наглость бесцеремонно трясти ими перед лицом несчастного, никем не понятого Шерлока. Повзрослев, он открыл, что мир простых геометрических форм, алгебраических уравнений и химических формул – куда более понятный, прогнозируемый и логичный. И эмоции, и так-то никогда не захлестывавшие его разум, окончательно отошли на второй план, уступив трон и полное всевластие рассудку.
А Джеймс – был слишком простодушен, слишком открыт для мира, никаких злодейских или просто коварных планов не водилось в его голове, он отдавал явное предпочтение эмоциям, а не холодному голосу разума. Мысль, что Джеймсу, в общем-то, пять с лишним лет, а Шерлоки и Моцарты появляются раз в столетие (больше гениев на квадратный метр вселенная бы не выдержала) – ему в голову не пришла. Джеймс был классифицирован, ярлык подписан, информация убрана в ту часть Чертогов Разума, где изредка можно было увидеть пролетающее мимо одинокое перекати-поле, ящики с надписями «Вы в постели с женщиной. Что дальше?» и остальные пыльные, ненужные Шерлоку артефакты его бурной прошлой жизни.
Шерлок наконец прислушался к продолжающему вещание Джеймсу и с веселым изумлением понял, что с динозаврами они закончили, и лектор теперь совершенно ненавязчиво, но весьма настойчиво, расхваливал Джона Ватсона, своего отца. А Макс – яростно кивал и громко поддакивал.
Основной упор делался на то, что Джон умеет разжигать огонь с помощью лупы (информация, совершенно потрясшая Джеймса прошлым летом), лепить снеговиков «размером с многоэтажный дом» и вообще – «высший класс, а не папа». Неясно было, произвела ли вся эта информация нужное впечатление на Шерлока, поскольку Макс затруднился ответить, какие качества Шерлок бы искал в будущей жене («Или муже», - с философским безразличием решили ребята), реши он таковой обзавестись. Но они оба пришли к выводу, что умение стрелять из пистолета (Джеймс сам видел), пришивать людям части тела обратно (им казалось, что врачи занимаются чем-то таким, к счастью, ничем серьезным оба не болели и опыт общения имели в большей степени теоретический) – несомненно, то, что они бы посчитали идеалом.
Шерлок решил, что пора вспомнить, кто кого повел гулять, усадил питомцев на ближайшую скамейку и собрался было прочитать им лекцию, которая начиналась словами «Мне не интересен Джон Ватсон», а заканчивалась «И разве вам не пора заинтересоваться изучением точных наук?», но его заранее подготовленную и совершенно блестящую речь прервал звонок Лестрейда, единственного детектива-инспектора, с которым Шерлоку разрешили сотрудничать, на то время, что они жили в этом месте.
Сколько Макс себя помнил – они переезжали. Каждые несколько месяцев были новые квартиры, столь же безликие, что и помощницы по хозяйству, которых присылал дядя Майкрофт. Макс сначала пытался считать количество этих милых девушек, которые возились с ним зачастую больше, чем все родственники вместе взятые, но когда кончились пальцы на руке – перестал. Он точно знал, что дядя их прячет.
Четыре с половиной года назад, одним дождливым сумрачным днем, на пороге квартиры, где обитал консультирующий детектив Шерлок Холмс, наслаждающийся одиночеством и скромным холостяцким бытом (включающим в себя бесценную скрипку; череп, который был исполняющим обязанности друга, наставника, благодарного слушателя и, изредка, помощника для колки орехов), появился Майкрофт, ворвавшийся в этот сложившийся устой смерчем из нескольких девушек, одного ребенка и кошки с белоснежной шерстью и мерзким характером, которая немедленно принялась глодать палец Шерлока, как будто он был последней едой, встретившейся ей на пути.
- Ты обзавелся целым табором, дорогой братец, - насмешливо сообщил Шерлок, у которого в голове прокручивался миллион вариантов, зачем Майкрофт пожаловал к нему в таком виде и в таком составе.
- Боюсь, мой дорогой братец, - передразнил тот, - это теперь твой табор.
И, вздохнув, принялся объяснять.
Сначала Шерлок категорически отказался. Дети, кошки – все это казалось ему чем-то, живущим в соседней Галактике, но никак не с ним, с Шерлоком Холмсом, взрослым, уверенным в себе мужчиной, который понятия не имел, что со всем этим принято делать.
Майкрофт вздохнул еще громче и перешел к увещеванию.
Шерлок негодовал. Ему казалось, что его заманивают в ловушку, расставляя в виде приманки некие абстрактные общечеловеческие ценности, до которых ему, взрослому, уже не столь уверенному в себе Шерлоку Холмсу, дела столько же, сколько и до марсохода и других неизвестных материй.
Майкрофт, окончательно посуровев, вытащил козырь.
И позвонил маме.
Три минуты разговора по телефону – и Шерлок, взрослый, но уже не уверенный ни в чем человек, остался наедине с милой девушкой, орущим младенцем и кошкой, которая скинула с полки череп, потопталась в образцах плесени, громко мяукнула и оцарапала стол из красного дерева.