Пути Господни (СИ)

- Ты один посвящен в секрет камеры, а так как не летишь с нами - он останется секретом.
- Решил завести новую моду - уходить от вопросов?
Эммануил подошел к камере, осторожно потрогал серую, холодную поверхность. Как же объяснить, воплотить в сухие слова, фразы, то, о чем он мечтал, что представлял, чувствовал...
- Понимаешь, я хочу, очень хочу увидеть идеальное общество. Дело всей моей жизни. Возможно, не знаю, в этом нечто от гордыни, тщеславия, но... я уже представляю его. Люди, освободившись от гнета зависти, оков борьбы за существование, страха перед будущим, да что там будущим - настоящим, когда отпадет надобность ежедневного, в прямом смысле, добывания пищи, канет в Лету опасение, что сосед, или друг, едва отвернешься, зазеваешься, воткнет нож в спину, когда родители не станут - не будет причины, смысла, изводить себя по поводу детей-подростков, задерживающихся на вечеринке... Ах, как я хочу его увидеть. Люди, свободные люди всецело посвятят себя самосовершенствованию, они отыщут, должны найти, истинное место человека, как вида, в этом мире. Не хищника, разрушителя, так называемого - венца эволюции, на самом деле венчающего лишь пищевую цепочку, а полноценного звена, проводника между материальным и духовным, сакральным и обыденным. Как представлю это - мороз по коже. А как представлю, что не увижу, свершится без меня, так и вовсе худо.
- Многим же ты налюбуешься, очнувшись после многолетнего сна полным идиотом... или частичным...
- Именно поэтому, камера останется секретом. Я лягу в нее сам. Подвергать чью-либо жизнь опасности, пусть и добровольца, я не вправе. А таких волонтеров-жертвователей, только кликни, набежит не один десяток. Они уже считают меня кем-то, вроде мессии, - как всегда, коснувшись больной темы, голос допустил нотки раздражения.
- Картина, нарисованная тобой, радует и впечатляет. Как картина - предмет, которым любуются на расстоянии. Не думаю, что взлелеянное в мечтах общество возможно. Люди – всегда люди, мы уже говорили об этом. Тысячелетия истории, человеческой истории учат нас – идеального общества не было, нет, нет и, почти наверняка, не будет.
- Историю делают люди! Именно по этой причине, мы отринули общество.
- Ты – идеалист.
- Нет – реалист.
- Идеалист, и не спорь – время рассудит. Но ты мне нравишься. Твои слова, главным образом оттого, что ты веришь в них сам, они… не знаю, затягивают что ли. Но не легче ли было для построения этого самого идеального общества организовать религию. Знаю, что ты о ней думаешь, - возбужденный Шабровски начал широко шагать перед камерой, - однако, рассуди сам – объявляешь себя богом, оставляешь заповеди, какие надо, и чтобы в сторону – ни ногой, ни пол взглядом, и бац – лет через сто, получаешь свое гармоничное общество.
- Религия – оковы ритуалов, тирания священников. В том-то отличие, я не хочу втискивать мои слова в жесткие рамки догм. Я лишь даю направление, толчок, дальше – сами.
- Без догм нельзя, иначе их придумают.
- Согласен. Иисуса, Будду тоже поначалу почитали как учителей, теперь преклоняются перед богами. Все дело в двусмысленности их высказываний. Я такую ошибку не допущу. Законы будут, куда ж без них, но четкие, ясные, вроде заповедей, ведь «не убий» не истолкуешь иначе. Хотя и с заповедями не все чисто, в том же христианстве из десяти только шесть устанавливают моральные нормы, остальные направлены на почитание бога.
- Предмет для подражания.
- Хоть ты не сыпь соль на рану.
Эммануил твердо знал – один из законов будет касаться его, так называемой, божественности.
***
 Но не все одинаково приняли ниспосланное свыше. 
 Были и те, чья воля пошатнулась, и заблудшие. 
 Ибо сказано в Заветах: «И на старуху бывает проруха». 
 Летопись Исхода 
  Глава 2. часть 6.  
   
Они сидели в комнате Тира Ю-чу, и терпкий мужеский пот переплетался с тяжкими, как атлетические гири мыслями заседающих.
Никто не выходил. Историчность момента читалась на трех десятках сосредоточенных, раскрасневшихся от значимости и жары лиц.
- Эти богочеловеки осмелились принять, так называемую, резолюцию, - радушный хозяин Тир Ю-чу подчеркивая важность слов, упер пятнистые от химикалий руки в заплывшие жиром бока.
- Отступники!
- Иноверцы!
- Они не имели права!
- Точно, точно, сбор был неполным!
Ни один, в слепоте собственного мнения, не вспомнил о приглашении на собрание к Никию, приглашении, которое они в той же слепоте проигнорировали.
- Мы собрались здесь, шоб отменить решения преступного сбора!
- Да!
- Так!
- Только так!
И единственный глаз Стахова горел горнилом печи.
- Восстановить истину!
- Истину!
Обычно безмятежное лицо Данкана Левицкого треснуло сетью задумчивых морщин.
- А истина в словах самого Учителя!
- Учителя!
Линкольн Черчь удрученно чесал огромные кулаки, тщетно выискивая несогласных.
- Он не бог!
- Не бог!
- А значит – человек!
- Человек!
- Голосуем!
И шерсть рук, взъерошенным котенком, щетинится могучими пальцами.
***
 Утилизировано еще 52 особи. 
 Индикатор – зеленый. 
Грохот, словно тьма громов слились в один. Гром – так кричит Великая Мать перед тем, как пролиться слезами на земли племен.
Шелест, словно тьма утырей покинула уютные норы, дабы огласить лес многоголосым, внушающим ужам, пением.
Вой… другие звуки Рхат Лун не мог определить. Рык гарда, стрекот волда, брачная песнь самца гзали.
Все вместе.
И еще тьма иных.
Хозяин Брайен уверенно двигался между рождающими шум… машинами… незнакомое слово плохо ложилось на язык, обходил невольно оказавшихся на пути рабов, и… не боялся.
Чего нельзя сказать о Рхате. Каждый звук, удар, крик, грохот приводили его в трусливое дрожание.
Великая Мать, чудны деяния твои!
Он не в первый раз был с Хозяином на фабрике, но каждый раз проклятое место вводило Рхата в трепет, во всем схожий, но весьма далекий от священного.
Трепет страха.
Наперерез Хозяину Брайену двигалось существо, сплошь заросшее бурым свалявшимся мехом. Четыре могучие лапы прижимали к широкой груди несколько ящиков. Судя по вздувшимся, хорошо заметным даже под мехом, мышцам, не из легких.
Увидев человека, существо замерло. Хозяин Брайен, остановившись, сделал жест, пропуская раба.
Удивление, отчетливо читаемое даже на этом, чуждом лице, на миг проступило сквозь маску страха.
Хозяин Брайен добрый.
Он любит рабов.
Кого здесь только не было. Огромные, похожие на клыкастых гардов, вставших на задние лапы, Хедонцы, смешно двигающиеся на тонких паучьих ножках Сураамы, потливые и вонючие Диасы, большеглазые, словно дети, Статы, гибкие Шамамы, и еще тьма других существ один вид которых повергал Рхата в ужас, а имена заставляли язык извиваться, почище ядовитой гуаны, насаженной на горячий вертел.
Фабрика.
Если есть ад, где-нибудь – на земле, небесах, под землей, он выглядит так, только так.
«Великая Мать, спасибо, спасибо, благодарю! Оказала милость…»
Каждый раз, попадая на фабрику, Рхат Лун не забывал вознести благодарственную молитву.
«Уберегла, не допустила, обратила всевидящие очи на недостойного сына своего…» В сравнении с адом фабрики, служба у Хозяина казалась райскими лесами, даже Хозяйка Рената теряла часть стервозности, превращаясь в немного ворчливую женщину. В эти минуты Рхат задумывался – чем заслужил расположение Всевидящей?
***
 Не бойся никого, только Учителя одного. 
 Из сборника «Устное народное творчество» 
Тесное помещение было заполнено приборами и людьми.
Приборы, против обыкновения, ничего не показывали. Не светились шкалы, не подмигивали датчики, многочисленные табло зияли космической чернотой.
Люди, против обыкновения, вели бурную деятельность. Откручивали панели, замеряли, измеряли, экспериментировали с тумблерами и переключателями, оживляли экраны, чтобы через мгновение погрузить их в привычную черноту.