Союз нерушимый...

— Чтобы я работал на него. Выполнял какие-то задания.
— Прекрасно. Это упрощает дело. Товарищ майор! — провозгласил Палыч. — Властью, данной мне Народом НССР объявляю вас двойным агентом. Возвращать в ряды Конторы тебя никто не станет, поскольку ты, во-первых, главный подозреваемый, во-вторых, возвращение поставит крест на всей конспирации, а в-третьих, ты и правда шпион. Правда, пока точно неизвестно, чей. Хрен его знает, что ты сделаешь, оказавшись снова в Конторе… Зато! — начальник поднял указательный палец. — Я пущу твои поиски по ложному следу, дам немного денег и оформлю новые документы. Не облажаешься — и мы тебя реабилитируем.
— Посмертно? — фыркнул я.
— Возможно, — с каменным лицом сказал шеф. — Как ты там говорил недавно? Родина вас не забудет, но и не вспомнит?
Мне оставалось лишь мрачно кивнуть и надеяться, что очередной крутой поворот судьбы не выкинет меня на обочину.
  
14
 
 
 
  «Утро красит нежным светом
 
  Стены древнего Кремля…»
 
 
Я замер в ожидании огромной мурчащей чёрной морды, но Манька не спешил ласкаться. Песня дошла до припева, когда я, наконец, вспомнил, что нахожусь не у себя дома, и пробурчал ругательство.
Вместе с документами Палыч дал мне ключи от тесной комнатки в одном из деревянных бараков. Их построили в качестве жилья для нуждающихся на короткий срок, но как показала жизнь, нет ничего более постоянного, чем временное.
Узкая солдатская койка скрежетала продавленными пружинами, когда я переворачивался на другой бок. Из-за пыльных стёкол, пространство между которыми было оплетено паутиной и заполнено сухими мухами, в комнату проникал свет — тусклый, серый и больной. Кроме кровати в малюсенькой комнатке два метра на четыре, не было ничего. То есть совсем. Четыре стены, оклеенные газетами, и низкий потолок, почерневший от плесени. На нём темнела блямба динамика радиоточки. Я усмехнулся, вспомнив запрос давешнего еврея с Горбушки о собственной квартире.
Палыч нарочно загнал меня в этот гадюшник: целый район, застроенный развалюхами, был прекрасным местом для того, чтобы потеряться. Подумаешь, к множеству местных небритых рож прибавилась одна чужая. К тому же, в таких условиях совершенно точно не возникнет желания отсиживаться отсиживаться, а Палыч стремился разобраться со всем по-быстрому.
От сна в одежде зудело всё тело. Валяясь в кровати под одеялом, пропахшим пылью, я смотрел в стену и постепенно приходил в себя.
Нужно было переварить события прошедших нескольких дней, проанализировать информацию, составить план… Но делать этого совершенно не хотелось. Вместо этого я предпочёл пролежать почти час, пока мочевой пузырь не заставил меня подняться и проследовать в коридор, где в вековечной темноте, заполненной старыми ботинками, коробками и непарными лыжами, тускло светилась на зелёной бетонной стене одинокая лампочка.
Горячей воды не было: даже на кране наличествовала единственная ручка с синим кружком, но оно и к лучшему — умывание помогло взбодриться. Правда, вытереться было нечем, и я, кажется, стал ещё грязнее, чем был.
Рожа в зеркале выглядела ужасно. Майор Иванов, крутой агент КГБ с лицензией на убийство, Джеймс Бонд двадцать какого-то столетия смотрелся так, словно вот-вот попросит рубль на опохмел. Небритый, опухший, в старом клетчатом пиджаке поверх тельняшки, несоразмерной кепке, офицерских галифе и сапогах, я был похож на уголовника. Впрочем, всё верно. Так оно и было.
Поразмыслив, я решил, что сидеть дома нет ни одной причины. Нужно выбраться куда-нибудь в цивилизованное место и хотя бы позавтракать. Узкая извилистая улица между рядами бараков оказалась ожидаемо грязной — лужи по пояс, довоенный ещё асфальт. За почерневшими от сырости покосившимися деревянными заборами стояли редкие машины и сушилось на верёвках бельё. Из открытых дверей деревянного сарая-гаража доносился ритмичный лязг.
Где-то вдалеке лаяли собаки, навстречу мне прошла сгорбленная старуха в ярко-оранжевом платке.
Как будто я не в двух шагах от центра Москвы, а в райцентре образца девяностых годов двадцатого века. И не скажешь, что где-то мчатся сверхскоростные автопилотируемые машины, боевые корабли Советского Краснознамённого Космического Флота бомбардируют Луну, а человечество почти построило коммунизм и научилось сращивать в симбиозе плоть и железо.
Искомая столовка нашлась у бывшей станции метро Бауманская. Непривычно было видеть пространство вблизи неё незастроенным: я помнил огромный театр, торговый центр и множество старинных домов, как на Пречистенке, но сейчас от той, старой Москвы практически ничего не осталось. Она обратилась в руины, а руины расчистили бульдозерами и возвели кривые «времянки», так что над пейзажем теперь доминировали два четырёхэтажных деревянных барака и чудом уцелевшая церковь. Чёрный обугленный шпиль на колокольне глубоко вонзался в серое небо, как модернистский памятник приключившейся ядерной бойне.
В глаза сразу же бросалось многолюдье. Куча студентов в тёмно-синей униформе, рабочие с шарикоподшипникового завода, расположенного неподалёку, и множество стариков, инвалидов и ветеранов. Они шли на колхозный рынок: бравые деды с орденскими планками, наполовину железные из-за фронтовых травм, бережно поддерживали под руку своих прекрасных дам, чьи спины были согнуты напополам из-за тяжёлой работы в молодости.
Столовая находилась рядом с трамвайной остановкой и была прилеплена к серой панельной уродине — новому корпусу знаменитого университета.
Во часы занятий она пустовала, и я оказался практически единственным посетителем. Помимо меня за белым столиком в углу сидели два парня лет по шестнадцать и внимательно смотрели на оранжевую голограмму какого-то чертежа, время от времени передвигая или изменяя размер той или иной детали.
— Кофе и три бутерброда с колбасой, пожалуйста, — попросил я у скучавшей продавщицы — крупной краснощёкой девахи с голубыми глазами и ниспадающей на глаза кудрявой светлой чёлкой.
— Тридцать копеек! — ответила она.
— Нету, — помотал я головой. — Давайте по труду.
— Какой коэффициент? — спросила женщина. Я показал новые документы. — Один и два.
— Два бутерброда, — скривилась продавщица.
Я присмотрелся к меню:
— А можно бутерброд и котлету?
— Котлет нету!
— Давайте три бутерброда! — потребовал я.
Да уж. Палыч явно не желал облегчить мне задачу. Был бы мой трудовой коэффициент хотя бы полтора, я бы позавтракал как следует. Можно было, конечно, и за деньги, но Палыч подкинул мне совсем немного, а потому нужно было экономить. Получив заказ и «расплатившись» коэффициентом, я уселся, отвернувшись лицом к стене, и крепко задумался, выстраивая заново всю цепочку расследования. Сзади проехал, стуча колёсами по рельсам, трамвай, и из-за него пол под моими ногами мелко завибрировал.
Итак, что мы имеем, если откинуть лишнее?
Начнём с азов. Некий депутат был убит. Убийцу нашли, но тот, мало того, что не признался, так ещё и умер сам, активировав протокол «Плен» и поджарив собственные мозги. Мотив — есть. Орудие убийства — есть. Улики, вроде одежды и ботинок, — есть. Алиби — нет. Просто прекрасно. Дело можно закрывать и рапортовать о выполнении плана.
Следом ещё одно убийство. Почерк похожий, но есть и отличия. Убитый — депутат, убийца — бывший фронтовик. Самоубийство через активацию протокола плен.
Оставляя за бортом очевидные схожести, можно сказать с уверенностью, что в этот раз всё прошло не так гладко. И мотив неочевиден и убийца — настоящий, а не бедный старшина — показал, что может брать человеческий разум под контроль. Поведение завхоза указывало на это очень недвусмысленно.
Далее — хакеры. Управлять людьми при помощи боевых имплантатов — это даже по нынешним меркам научная фантастика, а значит, специалист, который может это провернуть, очень и очень силён. Один из этих специалистов на допросе поведал, что совсем недавно в Сети появился некто или (бр-р-р, аж мурашки по коже) нечто, из-за чего исчезают его друзья-хакеры.