Дублинцы. Улисс (сборник)

– Вы тоже попались?
– Да, – отвечал мистер Дагган.
Мистер Белл со смехом пожал руку товарищу по несчастью, говоря:
– Сочувствую!
Обойдя эту артистическую чету, миссис Карни подошла к занавесу и обвела взглядом зал. Ряды быстро заполнялись, и среди публики стоял веселый гул. Она вернулась обратно и тихонько посоветовалась с супругом. Разговор был, по-видимому, о Кэтлин, потому что они оба часто поглядывали на нее, меж тем как она судачила с одной из своих подруг по национальной линии, мисс Хили, контральто. По комнате одиноко прохаживалась какая-то неизвестная женщина с бледным лицом. Подружки скептически оглядели поблекшее голубое платье, висевшее на тощем теле. Кто-то сказал, что это мадам Глинн, сопрано.
– Интересно, где они ее откопали, – заметила Кэтлин, обращаясь к мисс Хили. – Я о ней не слыхивала, точно тебе скажу.
Мисс Хили ничего не оставалось, как улыбнуться. В эту минуту в комнату приковылял мистер Холохан, и девушки осведомились у него, кто эта неизвестная. Мистер Холохан сообщил, что это мадам Глинн из Лондона. Мадам Глинн выбрала наконец позицию в углу, скованно держа перед собой трубку с нотами и время от времени переводя растерянный взгляд. Тень укрыла ее поблекшее платье, однако в отместку подчеркнула впадину у ключицы. Гул в зале усилился. Прибыли вместе первый тенор и баритон. Оба были дородны, самодовольны и отлично одеты, внеся в компанию дух достатка и благодушия.
Миссис Карни подошла к ним вместе с дочерью и завела дружескую беседу. Она хотела быть с ними в добрых отношениях, но, произнося любезные фразы, она напряженно следила за ковыляющими извилистыми передвижениями мистера Холохана. При первой возможности она извинилась перед ними и последовала за ним.
– Мистер Холохан, нельзя ли вас на минутку, – попросила она.
Они отошли в укромный конец коридора, и миссис Карни задала ему вопрос, когда будет заплачено ее дочери. Мистер Холохан ответил, что это в компетенции мистера Фицпатрика. Миссис Карни возразила, что ей ничего не известно по поводу мистера Фицпатрика. Ее дочь подписала контракт на восемь гиней, и ей должны заплатить. Мистер Холохан сказал, что его это не касается.
– Почему же это вас не касается? – спросила миссис Карни. – Разве это не вы принесли ей контракт? В любом случае, если это не касается вас, это касается меня, и я добьюсь, чтобы условия были выполнены.
– Вам лучше обратиться к мистеру Фицпатрику, – раздельно произнес мистер Холохан.
– Мне ничего не известно по поводу мистера Фицпатрика, – вновь повторила миссис Карни. – У меня есть контракт, и я намерена добиваться его выполнения.
Когда она вернулась обратно в комнату, у нее были немного красные щеки. В комнате было оживленно. Два джентльмена в верхнем платье оккупировали угол у камина и приятельски беседовали с мисс Хили и с баритоном. То были журналист из «Фримена» и мистер О’Мэдден Берк. Журналист пришел сообщить, что он не может быть на концерте, потому что должен дать репортаж о лекции одного американца-священника в зале мэрии. Заметку о концерте, говорил он, надо доставить ему в редакцию, а он ее пустит в номер. Он был седовласый господин с убедительным голосом и обдуманными манерами. В руке у него была потухшая сигара, и ее ароматный дым витал облаком вокруг него. Он вовсе не собирался задерживаться, поскольку концерты и маэстро давно уже ему надоели, но все оставался там, прислонясь к камину. Мисс Хили стояла перед ним, говоря с ним и улыбаясь. Он был достаточно стар, чтобы не заблуждаться в причинах ее внимания, но и достаточно молод духом, чтобы не пренебречь им. Живые краски ее, тепло и благоухание ее тела услаждали его чувства. Он с приятностью сознавал, что эта грудь, которая медленно вздымалась и опадала подле него, в эту минуту вздымалась и опадала ради него, что ее смех, благоухание и кокетство – дань, приносимая ему. Когда он больше уже не мог оставаться, он не без сожаления простился с нею.
– О’Мэдден Берк напишет заметку, – пояснил он мистеру Холохану, – а я ее устрою в номер.
– Весьма благодарен вам, мистер Хендрик, – говорил мистер Холохан, – знаю, что вы устроите. Не откажетесь принять малость на дорожку?
– Не откажусь, – отвечал тот.
Проследовав извилистыми проходами, потом по темной лестнице вверх, они достигли отдаленной комнаты, в которой один из служителей откупоривал бутылки для малочисленной компании. Тут был и О’Мэдден Берк, отыскавший комнату верным чутьем. Он был пожилой господин приятного обхождения, имевший привычку отдыхать, опершись спиною на большой шелковый зонтик и покачиваясь на нем своей импозантной фигурой. Пышнозвучное его имя, говорившее о Западе, служило ему моральным зонтиком, на который он опирал тонкие проблемы своих финансов. Он пользовался большим уважением.
Меж тем как мистер Холохан потчевал журналиста, миссис Карни говорила что-то супругу, и столь возбужденно, что тому пришлось ее попросить понизить голос. Разговор же остальных, бывших в комнате, сделался натянутым. Мистер Белл, первый номер программы, с нотами стоял наготове, однако не получал знака от аккомпаниатора. Что-то явно было неладно. Мистер Карни смотрел прямо перед собой, поглаживая бороду, а миссис Карни со сдерживаемым напором шептала на ухо Кэтлин. Из зала слышались призывные звуки, топанье ног, хлопки. Первый тенор, баритон и мисс Хили, стоя кучкой, выжидали спокойно, но у мистера Белла нервы были до предела напряжены, он боялся, что публика решит, будто он опаздывает.
Вошли мистер Холохан и О’Мэдден Берк. Мистер Холохан тут же уловил тишину в комнате. Он подошел к миссис Карни и очень серьезно заговорил с ней; в это время шум в зале становился все громче. Мистер Холохан стал красным как рак, он волновался и говорил быстрым потоком. Миссис Карни через равные промежутки кратко произносила;
– Она не выйдет. Она должна получить восемь гиней.
Мистер Холохан с отчаянием тыкал в сторону зала, где громко хлопали и топали. Он взывал к мистеру Карни и к Кэтлин. Но мистер Карни продолжал поглаживать свою бороду, а мисс Карни смотрела в пол, поводя носком новой туфельки: она была ни при чем. Миссис Карни повторила:
– Она не выйдет, пока не получит деньги.
После недолгой словесной битвы мистер Холохан запрыгал торопливо из комнаты. Воцарилось молчание. Когда из напряженного оно начало делаться болезненным, мисс Хили произнесла, обращаясь к баритону:
– А вы не видели миссис Пэт Кэмпбелл на этой неделе?
Баритон не видел ее, но ему говорили, что ее игра была замечательной. Разговор на этом угас. Первый тенор, наклонив голову, принялся пересчитывать звенья золотой цепочки, шедшей у него по жилету, улыбаясь и негромко издавая отдельные ноты, чтобы проверить их действие на синусы. Время от времени все по очереди поглядывали на миссис Карни.
Шум в зале уже переходил в рев, когда в комнату ворвался мистер Фицпатрик, за которым не поспевал мистер Холохан, весь запыхавшийся. Топанье и хлопанье зала, как знаками пунктуации, дополнялось свистом. В руках у мистера Фицпатрика было несколько банкнот. Он отсчитал четыре в руки миссис Карни и сказал, что другую половину она получит в антракте. Миссис Карни сказала:
– Не хватает еще четырех шиллингов.
Однако тут Кэтлин собрала юбки и сказала первому номеру программы, мистеру Беллу, дрожавшему как осиновый лист: «Пойдемте, мистер Белл». Певец и аккомпаниатор вместе появились перед публикой, и шум постепенно смолк. Вслед за паузой в несколько секунд послышались звуки фортепьяно.
Первое отделение прошло с полнейшим успехом, за вычетом только номера мадам Глинн. Бедная дама спела «Килларни» бесплотным и прерывающимся голоском, со всеми дряхлыми штучками в произношении и интонациях, которые, как ей мнилось, делают исполнение изысканным. Она выглядела, будто ее извлекли из старого сундука в костюмерной, и публика на дешевых местах начала потешаться над ее высокими плаксивыми нотами. Но первый тенор, а также и контральто нацело покорили зал. Кэтлин исполнила попурри из ирландских мелодий и получила щедрый аплодисмент. Отделение закончилось зажигательной патриотической декламацией в исполнении молодой леди, которая ставила любительские спектакли. После заслуженной овации господа вышли в антракте прогуляться, вполне довольные.