Господа офицеры

— А вы не глядите на наружность-то — она обманчива, — сказал Валериан Христофорович. — Я вон два раза на милейших барышнях женился, а выходило, что на сварливых дурах и к тому же уродинах!
Мишель тихо хохотнул.
— Это только парадная сторона такая неказистая, а изнанка другой будет! Поди, сами увидите!
Мишель приказал достать и приготовить оружие.
— Стрелять в крайнем случае, — предупредил он. — А то, не ровен час, друг дружку перестреляете. А вам бы, Валериан Христофорович, вовсе туда не ходить.
— Ну да! — не на шутку обиделся сыщик. — Сюда вас сопроводил, а туда, выходит, рылом не вышел? Нет уж, господа, не обессудьте, а только я с вами пойду.
И стал, пыхтя, вытаскивать из кобуры маузер.
Мишель отвернулся. Сердце тревожно ныло. Как перед атакой на германские позиции, когда вот-вот взорвется ракета и заверещат со всех сторон свистки, выгоняя солдат из окопов в чисто поле, под шрапнель германских батарей.
— Митяй!...
— Ась?
Тоже воинство — ась!...
— Тут останешься нас прикрывать. Ежели кто побежит — стреляй. Лучше в ноги.
— А чего я-то? — возмутился Митяй.
— А того, что приказы не обсуждаются! — отрезал Мишель. — Пошли!
И быстро, хоть и был теперь, по всему выходит, красным командиром, перекрестился. Да и хлопцы его тоже. Все-то безбожники до первого боя...
Перебежав двор, сунулись в руины, встали по стенам, стали ждать. Ждали недолго. Вдруг отворилась какая-то дверь, и снизу резануло светом. А вот и вход!
Кто-то невидимый, выбравшийся из подвала, отбежал в сторонку, где, присев, спустил штаны.
Тьфу-ты ну-ты!...
Когда человек встал и, ежась и заправляясь на ходу, побежал к двери, они тенями скользнули за ним.
Вновь, на малое мгновение, открылась дверь. Ни в жизнь, кабы своими глазами не видеть, не догадаться, что это вход в жилье, а не нора собачья.
— Это ты, что ли, Тереха? — недовольно крикнул кто-то снизу.
— А то кто ж! — ответил тот.
Мишель сделал два быстрых шага и, нависнув над несчастным Терехой, саданул его рукоятью нагана по темечку.
Тот охнул и осел.
— Эй, ты чего там? — крикнул голос. — Чай, спотыкнулся?
— Ну! — в тон оглушенному Терехе ответил Мишель, споро шагнув в подвал.
Увидел перед собой какого-то мужика, сунул ему в зубы револьвер.
— Тихо, дядя!
Тот с испугу присел, тараща глаза.
Мишель действовал в точности как на фронте, как в штыковой, как в германском окопе, где забывались все благоприобретенные условности и оставались одни только голые инстинкты, где нужно было бить и стрелять, ежели только заметишь направленное на тебя оружие.
Это ж надо, где пригодились полученные на передовой привычки, мимолетно подивился Мишель.
— Где все? — тихо спросил он, высверливая очухавшемуся мужичку зубы дулом револьвера.
— Тама! — кивнул тот.
— Много их?
— Ага!
— Пойдешь впереди! — приказал Мишель. И никаких там «милостивых государей» и «соблаговолите сопроводить меня» — все просто и ясно, как Отче наш! Как в бою!... — Ежели только пикнешь — прибью!
Мужик понятливо кивнул.
Сзади, в затылок Мишелю, наседая на него, напряженно дышали его хлопцы.
Лишь бы только они горячку не начали пороть!
Сердце колотилось бешеными толчками, все существо его обратилось в зрение и слух.
Медленно пошли по узкому, как окоп, коридорчику, одну за другой минуя какие-то наглухо запертые двери. Откуда-то спереди доносились неясные голоса, крики, звон посуды.
Значит, верно идут!
Справа из-за приоткрывшейся двери сунулась чья-то голова. Мишель, не глядя, более подчиняясь рефлексам, нежели разуму, ткнул в нее револьвером. Голова охнула, провалилась внутрь.
«А ну как раскричится?!» — мгновенно пугаясь, подумал он.
Но тут же почувствовал, как в комнату кто-то нырнул.
Молодцы хлопчики, не растерялись!
Но только, видать, не один он услышал шум борьбы.
— Эй, кто там?... Ты, что ли, Тереха? — крикнул кто-то в конце коридора.
Мишель быстро ткнул мужика дулом под ребра.
— Не-а, это я, Петруня! — прохрипел тот, все правильно поняв.
— А Тереха где?
— Так до ветру пошел.
— Ну тогда айда сюда!
«Да идем уже, идем!...»
В конце коридора была большая, полная народу комната, как успел мельком заметить Мишель из-за спины выступившего вперед Петруни. Посреди был стол, на столе початые бутылки с николаевской еще водкой, богатая закуска на разномастных тарелках, а то и просто расстеленных газетах. Сытно живут в хитрованских подвалах! Это в голодающей-то Москве!
Десять пар пьяных глаз обалдело уставились на Петруху и на маячившего у него за спиной Мишеля, из-за которого, как черти из табакерки, лезли еще какие-то головы.
— Тихо, господа разбойники! — как можно более спокойно сказал Мишель. — Не двигайтесь с места. Милиция!
Еще, наверное, с полминуты все стояли недвижимо, будто бы парализованные, не в силах оторвать взор от Мишеля, но потом кто-то отчаянно крикнул: «Тикай!...» — и все разом метнулись по сторонам, подобно брызгам. Громко звякнуло стекло разбитой керосиновой лампы, и враз стало темно.
— Стоять! — крикнул Мишель, паля из револьвера в потолок.
В свете выстрелов, как при вспышках молний, он видел, как мечутся, тыкаясь в стены, бандиты, как падают, опрокидывая друг друга.
— Стоять! — еще раз рявкнул Мишель.
Откуда-то сзади стал сочиться свет.
Это Валериан Христофорович, торопясь, нес по коридору добытую где-то лампу.
— Всем встать, руки вверх! — скомандовал Мишель.
И тут же в его сторону сыпанул веер огня, догоняя его, громом ухнул выстрел, и что-то, просвистев подле самой головы, тяжело ткнулось в притолоку, откуда посыпалась штукатурка.
«Стреляют!» — понял Мишель.
Но его уже оттолкнули в сторону, и кто-то, бесцеремонно топча ноги, полез мимо него в комнату.
— Лежать, контра, прибью!!
«Куда он... дурак... под пули!...» — мгновенно подумал Мишель.
И верно, вновь громыхнул, осыпая всех искрами, близкий выстрел. И сразу же в ответ звучно рявкнул маузер, так что уши заложило.
И все затихло.
— Вы целы? — испуганно окликнул кто-то его.
— Это ты, что ли, Шмаков?
— Я — Лексей, — ответил тот.
Мишель мотнул головой. Вроде цел...
— Куда ты полез-то? — возмутился Мишель.
— Так ведь они ж вас прибить могли!
А ведь и могли! И верно прибили бы, кабы он не оттолкнул его в сторону, подставясь под пулю!... Выходит, он жизнью Шмакову обязан...
Мишель встал.
На полу копошились, расползаясь, бандиты, испуганно, снизу вверх, глядя на огромную, в собольей шубе, с огромадным маузером в руке фигуру Валериана Христофоровича, который совершенно перекрыл собою дверной проем. Прошмыгнуть мимо него не было никакой возможности!
Мишель быстро оглядел присутствующих, выискивая среди них того, кто пырнул на Сухаревке ножом Сашка. Но Федьки среди них не было!
И Валериан Христофорович тоже покачал головой.
Нету!...
— Федька где? — громко спросил Мишель.
Сзади протискивался в дверь какой-то юркий, похожий обликом на татарина, человек.
— Ай-яй, зачем так... зачем потолок стрелять, посуда стрелять, мебель портить? Уважаемый гость пришел — постучи, откроем, за стол пригласим, — сокрушался он, болезненно морщась и прижимая к груди руки.
Судя по всему, это был тот самый содержатель нумеров — Юсуп.
— Федька где? — теперь уже его спросил Мишель.
— Какой такой Федька? — округлил глаза татарин. — Юсуфа знаю, Махмуда тоже знаю, Абдурах-мана, никакой-такой Федька не знаю. Зачем спрашиваешь? О Махмудке спроси, я скажу. Махмудка нужен?
— Ты нам зубы не заговаривай! — угрожающе крикнул из-за плеча Мишеля кто-то из хлопцев. — Счас тебя выведем да к стенке поставим — враз все вспомнишь!
— Зачем так говоришь, зачем пугаешь? Я татарина добрая, худого никому не делал! — заныл, заскулил Юсупка.
Откуда-то сверху глухо хлопнул выстрел. За ним еще несколько.