Застава в огне

Начальник заставы Аскеров был возбужден предстоящей операцией.
У капитана был такой характер, что опасность не только не пугала, а рождала в нем какой-то радостный азарт. В предвкушении слежки, перестрелки и, возможно, крови он становился более порывистым и говорливым. Все вокруг ему нравились, каждого Мансур готов за что-нибудь похвалить. Обычно подобную радость люди испытывают после удачной стычки, а у него получалось, что радовался он раньше времени. Мансур мысленно даже ругал себя за такое нервическое воодушевление. Ну вот сейчас: у Лейлы стряслась беда, а он улыбается. Однако Аскеров ничего не мог с собой поделать. И Ратникову, немного смущенному от всей шумихи, поднявшейся вокруг его находки, тоже сразу бросилось в глаза хорошее настроение командира.
Когда Владимир вошел в кабинет начальника, Аскеров поднялся из-за стола. Он был не просто радушен, он разглядывал смущенного лейтенанта с таким приветливым видом, словно пытался заметить в нем нечто особенное — то, что притягивает удачу. Ведь, что ни говори, была в этом новом лейтенанте какая-то особая легкость. За что ни возьмется, все у него получается.
Кроме начальника заставы, в кабинете находился его заместитель Клейменов. Оба обменялись с лейтенантом крепкими рукопожатиями. Мансур предложил ему сесть, сказал:
— Аллах тебя любит. Или испытывает. Даже не знаю. Ты такой необычный человек.
В отличие от начальника, Клейменов поглядывал на героя дня с некоторой долей иронии. Он не находил в его поступках ничего уникального. Просто везет, случайно всякому подфартить может. Ну, оказался человек в нужный момент в нужном месте, и все дела.
— Ты хоть понимаешь, что ты нашел?
— Героин, — простодушно ответил Ратников.
— Тонну героина. Полугодовая норма на семьсот километров этой границы. Нечто невиданное!
От наплыва чувств Аскеров приобнял лейтенанта за плечи, на что тот отозвался болезненным стоном. Пытаясь добраться до мешков, которые каким-то чудом заметил сверху, Владимир упал с большой высоты и едва не сломал ключицу.
Мансур испуганно отвел от него руки.
— Извини. Больно? Ничего не сломал?
Командир так забеспокоился, проявил настолько трогательную заботу о везучем лейтенанте, что довел того до полного смущения.
— Честно говоря, я ничего особенного не делал, — забормотал Ратников, — свалился просто на эти мешки. Можно сказать, случайно.
Тут уже и Клейменову его скромность показалась чрезмерной.
— Ты на сто миллионов долларов свалился, лейтенант, — сказал он. — Вот к чему привела такая случайность.
Владимир улыбнулся, приняв слова капитана за шутку. Он попытался выяснить, сколько на самом деле может стоить обнаруженный наркотик. Оба капитана только удивлялись его наивности.
— Сказано же тебе, сто миллионов. Не здесь, конечно, в Европе. Причем это минимальная цифра. Выручка может оказаться и больше.
Только теперь Ратников по-настоящему осознал масштабы своей находки. От услышанных цифр ему даже стало немного не по себе.
— Сто лимонов. — Он покачал головой. — Да, такого больше не будет. Как раз сегодня я собирался позвонить домой, маме…
— Вот маме пока ни слова, — предупредил Мансур. — И вообще, за пределами заставы никто не должен знать о твоей потрясающей находке. Помимо всего прочего это в целях твоей безопасности. Ты автоматически стал врагом многих преступников.
Заместитель начальника заставы Клейменов, заметив разочарование Владимира, добавил:
— Обидно, но придется потерпеть. В интересах дела, из оперативных соображений.
— Есть — потерпеть. Разрешите идти?
— Иди, отдыхай.
После ухода Ратникова Константин Васильевич сказал:
— Дурачкам везет. Или ты правда думаешь, его Аллах любит?
— Его прежде всего любит Терминус — бог границы и всех пограничников.
Клейменов промолчал. Он не настолько хорошо был знаком с римской мифологией.
В первую очередь предстояло заняться обсуждением деталей предстоящей операции, и оба капитана склонились над картой района.
— Теперь мне ясно, почему Хаким предлагал тебе сто тысяч. Они думали, что мы взяли сразу всю тонну.
— Наверное, — согласился Мансур и спросил: — Твоя Катерина уже уехала?
— Нет еще. А что?
— Разве ей не дали работу в городке?
— Обещали с той недели. А какая проблема?
Клейменов с явным недовольством реагировал на вопросы командира, относящиеся к его жене. Мансуру подобная настороженность заместителя была непонятна.
— Что ты так напрягся? — удивился он. — Я к тому клоню, чтобы она в поселке не сболтнула лишнее про героин.
— За это будь спокоен. Я ее строго-настрого предупредил, и не раз. Вообще на заставе все уже знают, что нужно помалкивать. Я всем говорил, кроме Мюллера. Он раньше уехал.
— Ну, за него можно быть спокойным. Гансыч и без предупреждения лишнего не скажет. — Мансур посмотрел на карту. — Сколько сейчас наших в ущелье?
— Трое бойцов с Белкиным. Они спустились туда с верхней тропы, так же, как Ратников. По ущелью же идти нельзя, там мины еще остались.
— Трое, значит. Маловато. Возьмешь еще пятерых — понадежней, два пулемета, два «шмеля», боезапас, паек на двое суток на девятерых.
— Мне самому идти?
— Да, придется тебе лично там быть. Добирайтесь скрытно — тоже спуститесь сверху. Займете оборону и будете сидеть столько, сколько нужно. Сам понимаешь, тянуть не стану. Постараюсь провернуть это дело побыстрей.
— Вывозить героин мы будем?
— Вот этот вопрос меня больше всего мучает. Если «духи» знают — вывозить очень опасно. Так подставим людей под удар, что подумать страшно.
— Тогда, может, не имеет смысла вообще огород городить. Уничтожим его на месте — и вся любовь.
— Ну да, это тоже вариант. И все же я не хотел бы торопиться с окончательным решением. Надо немного покумекать. Я решу сегодня — до отбоя.
— Есть идеи?
— Что-то вертится в голове, только боюсь говорить раньше времени. Нужно еще подумать. Главное, чтобы «духи» не знали о героине. Это сейчас половина успеха.
Клейменову скрытность командира не понравилась. Обычно они все вопросы обсуждали вместе и зачастую приглашали других офицеров. Мансур называл многолюдные обсуждения «метод мозговой атаки». Тогда среди множества разноречивых мнений постепенно вырабатывалось оптимальное решение. А сейчас серьезную вещь обдумывает в одиночку. Что это за мания величия! Или считает других глупей себя?
Душная южная ночь охватила просторы Таджикистана и Афганистана. На границе между этими странами стояла непроглядная темнота. Лишь крупные яркие звезды мерцали на небе. Именно в это время человек на надувной резиновой камере переплывал Пяндж, направляясь к афганскому берегу. Он плыл, помогая себе размеренными движениями рук, загребая воду веслом без единого всплеска. Можно было подумать, что человек совершает безобидную лодочную прогулку, а не нарушение государственной границы.
Приблизившись к берегу, человек соскочил с камеры, укрепил ее в камышах — наготове были два больших камня, — после чего, потягиваясь и потирая поясницу, вышел на берег.
Это был Селим, младший брат Хакима Сангина, главного охранника самого известного в этих краях политика — Надир-шаха. Он едва отдышался, как сам Хаким возник из темноты, быстро подошел к нему, обнял, молча поздравляя с благополучным возвращением. Потом выпустил его из своих объятий, ожидая, какие новости сообщит ему брат. Тот начал с главной, мучившей его всю дорогу:
— Плохо, брат, очень плохо. Наш друг сказал, что пограничники нашли героин. Причем целиком — всю тонну.
— Как же так? — оторопел Хаким. — Ты же встречался с пограничником, который говорил про часть. Получается, неверный все нам наврал?
— Нет, я думаю, он сам не знал точно. Сначала одни взяли часть, а потом другие случайно наткнулись на остальное.
— Вот несчастье так несчастье. Страшно подумать, что с нами сделает Надир-шах.
— Да, паршиво, — подтвердил Селим. — Однако, брат, нам нельзя опускать руки. В ущелье поставлена слабая охрана — всего несколько мальчишек. Они должны привезти героин на заставу и там уничтожить, официально, с бумажками. То есть нам дан шанс спасти положение.