Тая

Человек из сна появился в ее квартире. Он просто вошел в дверь и стал о чем-то расспрашивать отца. Когда они поговорили, человек показал на Веронику и маму. Во сне мама была живой. На ней узкое белое платье с длинным шлейфом и разрезами выше колен, длинные до локтей перчатки и глубокое декольте, которое она никогда не носила.
– Сами увидите, – сказал человек и, подойдя к маме, взял ее под руку.
– Что он делает? – спросила Вероника отца.
– Сейчас он изгонит демонов.
Человек поставил маму возле стены и попросил выключить свет, а когда стало темно, достал Вероникин детский фильмоскоп и направил луч на маму. На стене образовалась тень. Мама стала делать танцевальные движения, она гладила себя, поднимала вверх руки и раскачивалась под неслышную мелодию. Так продолжалось очень долго, потому что отец не выдержал и спросил:
– Почему ничего не происходит?
– Как не происходит? – спросил человек. – Вы на тень посмотрите.
И Вероника увидела. Увидела размытую беснующуюся тень, извивающуюся в приступе боли, а может быть гнева.
До сих пор Вероника не смогла объяснить, как темное пятно на стене, может быть таким отвратительным и мерзким. Но даже во сне она почувствовала, как у нее вспотели ладони. Вероника прижалась к отцу и что-то кричала, пока он не сказал:
– Хватит.
– Хватит, так хватит, завтра я приду к ней.
Человек вышел, и мама упала на пол. Свет в комнате не горел. Отец пошел на кухню, и Вероника слышала, как шумит вода. Вероника подняла маму за плечи. Она обняла ее и как можно спокойнее сказала:
– Все будет хорошо.
– Конечно, все будет хорошо, – ответила мама и повернула лицо.
То, что увидела Вероника, тоже было лицом. Скорее всего, лицом матери, потому что даже «это» сохранило знакомые черты. Но «это» было настолько изуродовано, что Вероника тут же проснулась.
Она не дышала глубоко и не шептала в темноту, потому что не могла. Девушка просто была. Была окаменелым, холодным телом, пришедшим в этот мир из такого же реального ужаса. И грань, разделившая «ее» и «ее» оказалась такой тонкой.
Прошло уже более двух часов, и Вероника стала подыскивать место для отдыха. Она могла остановиться где угодно, ведь ей не нужно разбивать лагерь, а достаточно выпить кружку чая и согреться, но ничего подходящего не попадалось. Отовсюду исходил устойчивый дух сырости и холода. Казалось, даже камни промокли. Туман сгустился, стал напоминать серый кисель и больше не играл в образы.
Вероника заметила затор из сбитых в кучу бревен и веток. Река в этом месте петляла, образуя большое улово  [17], и мусор прибивало к берегу. «Эти ветки замечательно горят, – подумала она, – только их надо подсушить. Хм. Где же их высушить?» Вероника наломала несколько штук размером с карандаши и сунула под куртку. Стало противно от просочившейся сквозь олимпийку воды, но девушка решила не капризничать. Она ускорила темп, полагая, что тем самым поднимет температуру тела. Теплее не стало, но дыхание все чаще стало сбиваться, и через сорок минут она пыхтела как паровоз.
«Хватит», – решила Вероника. Она остановилась под большой смарекой  [18] и, хотя с еловых веток падала вода, создавалось ощущение некоторой защищенности. Девушка накрылась тентом и стала собирать подсушенное дерево в шалаш. Ветки не выглядели мокрыми, но по-прежнему содержали влагу. Зажигаться они не собирались и, потеряв на безуспешные попытки около получаса и половину газа в зажигалке, Вероника решила подсушить еще. На этот раз она действовала более решительно. Девушка, сунула вязанку под олимпийку и, дрожа от холода, припустила по берегу. Там, где река уходила в отлив и обнажала широкий каменистый пляж, берег был завален крупными окатышами, размером от куска мыла до футбольного мяча. Где вода подступала близко, Веронике приходилось выходить на грунт туда, где во всю разрастался кустарник и редкие ели. Идти по земле было гораздо проще, однако тропы не было, и продираться сквозь кусты, если они преграждали дорогу, казалось особенно неприятно. Ей сильно мешало весло, но бросать его очень не хотелось, во-первых, маневрировать по камням, имея дополнительную опору, было проще. А во-вторых, какое никакое, но оружие или, во всяком случае, его далекий отголосок.
Вероника подумала, что она как-то необычно спокойна. Создавалось ощущение, что у нее открылось второе дыхание, и девушка идет очень легко и уверенно. Конечно, налегке она себя не чувствовала, и с каждой минутой рюкзак казался все более и более тяжелым, но усталость заглушила тот панический страх, который еще несколько часов назад душил ее.
– Ничего на свете лучше нету», – запела Вероника.
Получилось очень кисло, но она продолжала:
«Чем отделать гопников кастетом
Мусоров отряды голубые
Поцелуйте в жопу нас родные
Поцелуйте в жопу нас родные».
Последняя строчка вышла особенно хорошо, и Вероника повторила ее несколько раз.
Она чувствовала себя почти уверенно, когда, какая-то муть опускалась на реку. Очень скоро видимость сократилась до нескольких метров.
Вероника достала фонарь и распорола пространство белым лучом. Она заметила то, что не сразу дошло до ее сознания. А именно – ветер стих, и дождь почти прекратился. Водная изморозь еще летала в воздухе, но, казалось, больше не падает вниз, и от этого стало немного теплее.
Вероника осмотрелась. Место было гадким и очень походило на сцену сказочной декорации. Но прямо перед ней лежало дерево, за которым можно укрыть костер. Она осмотрела его. Ствол был еще прочным, он лежал давно, и ветви достаточно ссохлись, чтобы стать топливом. Вероника наломала веток и, выложив их кругом, бережно извлекла вязанку. Она показалась сухой. Девушка снова соорудила костер, она оторвала узкую полосу тента и, скатав из нее шар, достала зажигалку. Ткань тоже была мокрой, но полиэтиленовая пропитка скоро затрещала. Выпуская клубы черного дыма, фиолетовое пламя боязливо поползло к веткам. Оно осторожно лизнуло древесину, как бы пробуя на вкус, но скоро разошлось, и Вероника почувствовала первое тепло. Это было слабое дуновение горячего воздуха, но руки тут же вспомнили забытые ощущения. Костер подрос, стал жарким и уже не боялся сырых дров. Вероника принесла воды в кружке и тарелке. Поставить их в огонь оказалось не просто. Кружка постоянно падала и заливала огонь. В тарелку налетел пепел и, хотя девушку это нисколько не заботило, кипеть вода тоже не хотела.
Рассудив, что ничего кроме жидкой и горячей пищи Вероника съесть не сможет, она развела «Горячую кружку Магги», бросила пригоршню сои, сухарей и поломанных сушек. Варево представляло ужасный вид, но пахло очень аппетитно, и девушка с трудом дождалась, когда соевое мясо разбухнет от воды. О том, чтобы оно сварилось, не могло быть и речи. Старательно пережевывая все, что оказалось сырым и проглатывая то, что размокло, Вероника думала о ночлеге. Она решила, что не будет спать и пойдет ночью, как бы тяжело это не было. Вставать на ночлег одной, казалось невозможным. Вероника посчитала, что все равно не заснет. Даже если бы она не выбросила палатку, ночевать в замкнутом пространстве, казалось совершенно неприемлемо.
«Может у меня клаустрофобия? – подумала она, – странно, но на открытом месте я чувствую себя уверенней».
Она заварила пакетик чая и, не пожалев сахара, сделала напиток, по вкусу напоминавший сироп.
– Хорошо, – констатировала Вероника. – Теперь хоть трава не расти.
 Девушка укуталась в спальник, накрылась тентом и, сев на рюкзак, долго смотрела в огонь. Ей казалось, что она ни о чем не думает. Мысли бродили сами по себе, иногда сталкиваясь, иногда они здороваясь или разбегаясь в разные стороны. Было в этом броуновском движении что-то убаюкивающее. Вероника положила голову на ствол дерева. По ее лицу блуждали розовые отблески костра, в голове шумела река, и незаметно для себя она заснула.