Приключения Мильса Веллингфорда
При этих словах майор протянул Мрамору два билета по десяти фунтов стерлингов.
Мрамор выслушал майора с подобающим почтением, теребя свою табакерку, которую он раскрыл в ту минуту, когда майор кончил говорить. Затем, с полнейшим равнодушием взяв щепотку табаку, Мрамор захлопнул табакерку и только тогда ответил.
— Это очень великодушно с вашей стороны, майор, — сказал он, — но спрячьте ваши деньги обратно. Затем позвольте вам доложить, во избежание недоразумений, что мы оба уроженцы Соединенных Штатов.
— Соединенных Штатов! — повторил майор, выпрямляясь во весь рост. — В таком случае, я убежден, что вы, молодой человек, не откажетесь принять от меня это доказательство моей признательности.
— Ни в каком случае, милостивый государь, — вежливо ответил я. — Мы совсем не то, что вы предполагаете. Наружность бывает обманчива. Мы оба — морские офицеры с судна, имеющего каперское свидетельство.
При этих словах майор извинился перед нами, теперь только поняв, что мы никогда не согласимся принять вознаграждение за услугу. Он пригласил нас присесть, и разговор продолжался.
— Мистер Мильс, — начал Мрамор, — обладатель имения, называемого «Клаубонни»; он мог бы жить у себя в полном довольстве. Но когда петух поет, и цыпленок тянется за ним. Его отец был моряком, так вот и сын пошел по его следам.
Это известие о моем положении нисколько не повредило мне, напротив: в обращении со мной всего семейства Мертон тотчас же произошла приятная перемена. Меня просили навещать их до моего отъезда из Англии, чем я воспользовался более двенадцати раз.
Одевшись заново с головы до ног, я неоднократно сопровождал их в театр. Эмилия впервые улыбнулась мне, увидав меня в новом костюме. Эта девушка была прелестным созданием: скромная и застенчивая с виду, она была полна жизни, судя по выражению ее больших голубых глаз; кроме того, она получила хорошее воспитание и, при моем незнании жизни, казалась мне самой образованной из всех барышень ее лет. Я считал Эмилию Мертон чудом из чудес; сидя около нее и слушая ее, я краснел за свое невежество.
Капитан Вилльямс, желая выразить мне чем-либо одобрение за мои заботы о бриге, позволил мне проводить время на суше сколько угодно. Мне могло больше не представиться возможности побывать в Лондоне и быть в такой милой компании.
Из предосторожности капитан послал одного из своих чиновников в консульство справиться, что за люди были Мертоны.
Оказалось, что они занимали прекрасное положение и пользовались всеобщим уважением. У них имелись родственники в Соединенных Штатах, так как отец Мертона женился в Бостоне.
Я же был в восторге от этого знакомства и благословлял судьбу, натолкнувшую ценя на них. Благодаря Мертонам, я узнал свет. Меня у них всегда ожидал самый радушный прием. Сам Мертон ни на минуту не забывал, что он обязан мне спасением жизни. Эмилия с удовольствием разговаривала со мною, и как я бывал счастлив, слушая ее милые мысли.
Я заметил, что она смотрела на меня, как на провинциала. Но я недаром совершил путешествие в Кантон, чтобы стесняться перед ребенком.
В общем, я думаю, что произвел прекрасное впечатление на все семейство. Быть может, тут играло «Клаубонни» немалую роль. Но во всяком случае, во все время моего последнего визита Эмилия казалась грустной, а мать ее уверяла меня, что все они искренно жалеют меня. Майор взял с меня обещание навестить их в Ямайке или Бомбее, куда он собирался с женой и дочерью через несколько месяцев в надежде упрочить там окончательно свое положение.
Глава XI
Неделю спустя «Кризис» вышел в открытое море, сопутствуемый благоприятным ветром.
Мы остановились у Мадейры [30], где высадили одно английское семейство, отправлявшееся туда для поправления здоровья. Затем мы запаслись фруктами, овощами и свежим мясом.
Следующая наша остановка была в Рио; я ошибся в расчете, думая что меня здесь ждет письмо от наших.
Затем мы направили наш путь к острову Штатор, намереваясь пройти пролив Ле-Мер и обойти мыс Горн [31].
Мы подъезжали к Фалькландским островам [32] рано утром. Ветер дул с востока; время было туманное; при таких условиях проход через узкий пролив являлся рискованным.
Мы с Мрамором держались того мнения, что лучше всего было бы обогнуть остров с восточной стороны; но никто из нас не решился предложить свой проект: я — по молодости, а Мрамор — вследствие упрямства «старика», как он называл капитана.
— Он любит, — сказал Мрамор, — итти, очертя голову, и никогда не бывает так счастлив, как в океане, среди незнакомых островов.
К полудню ветер, перейдя к югу, подул сильнее и к полночи превратился в вихрь. Это предвещало начало бури, которую мне приходилось видеть на море в первый раз.
По обыкновению, уменьшили количество парусов.
Наше положение было не из веселых. В этих местах течение действует с такой силой, что мы стали теряться в догадках, делая всевозможные предположения, конечно, далекие от истины. Но капитан был убежден, что мы совсем близко от Огненной Земли. Мы же все потеряли надежду пройти через пролив.
Вдруг раздалась команда Мрамора:
— Руль и брасы [33] по ветру! Кливер взять на гитовы!
В одну минуту весь экипаж был на палубе. Судно уклонилось от прежнего направления и, под попутным ветром, полетело с неимоверною быстротою, получая сильные толчки, вследствие которых дрожали болты и блоки. Однако все удалось: «Кризис» наверняка стал удаляться от Огненной Земли. Но куда он несся теперь? На этот вопрос никто не мог ответить. Я был уверен, что мы обошли Фалькландские острова, но и от них нас отделяло большое пространство.
Как только судно пошло своим обыкновенным ходом, капитан Вилльямс обратился к Мрамору за разъяснением подобной команды.
Мрамор уверял, что ему показалась земля перед самым судном, а так как время терять нельзя, то он и велел поворотить на другой глас, чтобы не наткнуться на берег!
Мне показалось странным такое объяснение. Капитан же поверил ему, или, по крайней мере, сделал вид, что верит.
Потом Мрамор сказал мне правду:
— Будет с меня Мадагаскара; с какой стати я стал бы лезть на верную гибель, поддавшись чортовым течениям, которые натолкнули бы нас на этот скалистый берег!
После заката солнца поднявшийся ветер с страшным шумом сорвал стаксель, который исчез в тумане, подобно туче, затерявшейся среди массы облаков.
Разразилась настоящая буря. На этот раз ураган так свирепствовал, что обыкновенные порывы ветра казались сравнительно с ним легким ветерком. Волны вырастали перед нами в целые горы, которые вдребезги разбивались о наше судно.
Целую ночь мы боролись с разыгравшейся стихией.
День наступил серый, мрачный; казалось, все слилось в одну массу.
Воздух был наполнен водяными парами.
Мрамор опасался, чтобы нас не отнесло обратно к скалистым берегам.
Я ничего не ответил ему; мы все, капитан и его трое офицеров, с напряженным вниманием смотрели на туман, как будто за ним скрывалось наше отечество. Вдруг, точно по волшебству, туман рассеялся, и вдали показался отлогий морской берег. Наше судно быстро подвигалось к нему. Земля виднелась параллельно тому направлению, которого мы держались, и перед нами и сзади нас.
«Что за странная иллюзия!» — подумал я про себя, вопросительно посмотрев на своих товарищей.
— Странно, — проговорил спокойно капитан Вилльямс, — ведь это земля, господа!
— Совершенно верно, — с уверенностью сказал Мрамор. — Что же вы теперь прикажете делать, командир?
— Что же можно сделать, господин Мрамор! Пространство не позволяет нам переменить направление.
Действительно, видневшаяся земля казалась низкой, мрачной, пристать было невозможно. Вся наша надежда была — найти удобное место, чтобы бросить якорь. Но что нас особенно тревожило — это сильное течение.