Праздник Святого Йоргена

Эти деньги не пропали зря! Вы должны, вы обязаны прийти на праздник святого Йоргена и коснуться чудотворного плаща, если в вас осталась хоть капля уважения к самому себе.
И вот наступает долгожданный день, когда вы берёте свой дорожный посох и присоединяетесь к толпе, которая непрерывным потоком движется по дороге; тысячегласный хор поёт псалом паломников:
 
 
Эй, паломник, живо в путь,
 
только кружку не забудь.
 
Ты шагай и в дождь и в град
 
прямо в славный Йоргенстад!
 
 
И всяк, кто попадал в эту славную компанию паломников, чувствовал себя на редкость приятно, хорошо и уютно. У всех была одна общая и весьма характерная примета: согбенная спина и испуганные, доверчивые и радостные глаза, на которых не просыхали слёзы. И можете не беспокоиться: здесь вас не оскорбят чья-либо вызывающе прямая осанка или дерзкий, вызывающий взгляд. Ноги паломников грациозно согнуты и искривлены в коленях, а при малейшем шорохе они все сразу вздрагивают и испуганно поворачивают головы в одну сторону, стараясь при этом теснее прижаться друг к другу.
* * *
Там, где Курфюрстова дорога поворачивает на восток, разрезая пополам маленький городок Нокебю, старые, умудрённые опытом паломники начинают проявлять беспокойство: они поглядывают по сторонам и громко выкликают Тобиаса: «Тобиас! Где Тобиас? Не видел ли кто Тобиаса? Пойдёт ли Тобиас с нами и в этом году? Жив ли он ещё?»
«Ну конечно, жив!» — кричит в ответ согбенный седобородый старик, высовываясь из окна своей хижины. Это самая ветхая лачуга во всей деревне.
Возле крыльца проходит сточная канава, перед дверью возвышается целая гора высушенного ветром навоза, но зато само небо сияет в радостных голубых глазах Тобиаса.
Он набрасывает на плечи свои лохмотья, берёт посох, снимает с полки кружку Йоргена и обтирает её рукавом. Пока что кружка пуста, но Тобиас не унывает: добрые друзья всегда наполняют его кружку по дороге в Йоргенстад.
Тобиас — знаменитый паломник. Дома никто из соседей не даст ему и полушки, ибо своих денег он уже не увидит. Во всей округе не сыскать человека, которому бы Тобиас не был должен… Но вот к Нокебю приближается шествие паломников, и для Тобиаса наступает минута торжества. Ведь он их духовный вождь и всеобщий любимец. Это и понятно: Тобиас знает имена всех семерых первосвященников, знает всё евангелие Йоргена от корки до корки, знает все псалмы Йоргена и весь йоргеновский ритуал. Сорок семь раз он был на празднике святого Йоргена, и плохо придётся паломникам в тот год, когда старый Тобиас не пойдёт с ними в Йоргенстад. Все знали, что он умеет и любит поговорить, и охотно платили за него, так что самому Тобиасу паломничество не стоило ни гроша. Харчи у него были даровые — из котомок доброхотных дарителей; в Йоргенстаде он получал стол и кров у своего старого друга и родственника Коркиса, угрюмого церковного сторожа, который жил с дочерью Урсулой в переулке Роз. А потом Тобиас, загорелый, бодрый и весёлый, возвращался к своей старухе и приносил с собой уйму новостей…
Одним словом, старый Тобиас просто не мог не пойти в Йоргенстад на праздник! Да и что ему мешало? Дети? У него нет детей. Вернее, теперь нет. А когда-то у него было двое шустрых мальчуганов, может быть, слишком шустрых… И обоих прибрал господь. Одного повесили, другого сожгли. Дочери его тоже плохо кончили… Впрочем, стоит ли теперь об этом вспоминать… Дело прошлое… А жена? Её замучила подагра; она, бедняжка, лежит в углу на соломе и охает. Что ж, полежать ведь тоже неплохо, а чтобы не было скучно, пусть себе воюет с поросятами и крысами. «Правильно, мать, не давай им спуску! — весело кричит Тобиас. И добавляет вполголоса: — Ведь не сожрут же они её до моего возвращения». Тобиас открывает дверь, обходит кучу навоза и присоединяется к паломникам.
«Молодчина старик!» — восхищаются паломники, окружая Тобиаса. А дорога идёт всё дальше и дальше, через горы и леса, мрачные и дремучие, и так до самого Йоргенстада. Леса эти называются разбойничьими, ведь в старину они так и кишели разбойниками, теми самыми разбойниками, с которыми мужественно боролся Йорген. Вдали виднеются глубокие овраги и тёмные пещеры, которые напоминают прохожему о грабителях и убийцах.
Когда Тобиас присоединился к паломникам, они как раз говорили о разбойниках, вернее, о двух разбойниках: одного из них они называли «Коронным вором», а другого — «Поджигателем». Увидев Тобиаса, все заговорили о нём, — только и слышно было, что Тобиас, Тобиас, Тобиас, но изредка вспоминали и Коронного вора.
— Нашли о ком вспоминать, — презрительно бросает Тобиас.
— Но ведь совсем недавно его видели в наших краях, и, кто знает, вдруг он бродит сейчас где-нибудь неподалёку…
— А, плевать я хотел на вашего Коронного вора, — обиженно заявляет Тобиас. — Он побоится даже близко подойти к Йоргенстаду. Уж если его поймают, так тут же разорвут на куски.
— А говорят, что…
— Да враки это, — возмущается Тобиас. — Забудьте о нём, и всё тут. Не стоит даже имени его произносить, слишком много чести для этого мошенника. Разве мы не паломники? Не паломники самого святого Йоргена? Разве Йорген не с нами? Он живо разделается с любым воришкой или разбойником.
И старый Тобиас затягивает псалом:
 
 
Коль ты Йоргена признаешь,
 
бед и страха не узнаешь.
 
Коль его не позабудешь,
 
от воров избавлен будешь.
 
 
Все ему подпевают, и скоро паломники чувствуют себя в полной безопасности.
Да, хорошо иметь такого спутника, как Тобиас, если идёшь через лес, где, может быть, за каждым деревом прячется разбойник.
Вот и сейчас из густого кустарника вдруг вынырнули двое неизвестных. Нет, на разбойников они совсем не похожи, вид у них вполне благопристойный, оба с длинными бородами, как все добропорядочные паломники. Один из них — высокий малый с окладистой тёмной бородой и грустным лицом, простодушным и скромным; такие лица всегда внушают доверие. Только он глухой, бедняга.
Лицо его товарища, чем-то схожее с бульдожьей мордой, сначала производило довольно жуткое впечатление: оно было сплошь изрезано глубокими шрамами, но несчастный еле ковылял, опираясь на костыли, и это сразу расположило к нему паломников… И всё-таки не слишком приятно каждую минуту ждать, что из лесного сумрака вдруг выскочат какие-нибудь лиходеи.
Не успели паломники толком разглядеть глухого и хромого, как перед их взорами предстало нечто гораздо более интересное.
Лес расступился, и вдали, высоко над тёмными холмами, на вершине горы Йоргена, показался озарённый солнцем Йоргенстад. Белокаменный, он возвышался над дремучими лесами, словно Иерусалим, некогда воссиявший над грешной землёй.
Пилигримы шли с запада по Курфюрстовой дороге, и гора Йоргена лежала перед ними как на ладони, позолоченная последними лучами заходящего солнца. У самой вершины были видны дворец гроссмейстера собора и пирамидальный тополь портного Курстена; чуть левее стояла виселица. Ниже, по склону горы, извивались переулок Первосвященников и переулок Роз, где жили друзья Тобиаса: церковный сторож, старый Коркис, и его дочь Урсула. На южном склоне горы раскинулись дворцы первосвященников и роща, над которой высился шпиль собора.
Во все глаза смотрели паломники на святую обитель Йоргена; затаив дыхание они слушали разъяснения старого Тобиаса, и их морщинистые лица сияли блаженством.