Волшебный свет

Гвен, правда, всего тридцать восемь, а выглядит она много моложе, хотя Руфь не сомневалась, что продление молодости стоит ей немалых трудов: тщательно закрашенная седина в ярко-рыжих волосах, тонны косметики, застывшая маска на кукольном личике во избежание морщин… Руфь очень ее недолюбливала.
Гвен всегда заботилась только о себе: о своей внешности, о своих нарядах, драгоценностях, о своей красной спортивной машине. На бедного Генри она смотрела как на пустое место, а его пациентов органически не переваривала: резко отвечала на звонки, в деревне здоровалась сквозь зубы и при каждом удобном случае старалась показать местным жителям, что она выше их унылой повседневности.
Руфь была вынуждена обращаться к Генри довольно часто, поскольку у нее долго болела мать. И Гвен сумела сделать так, что каждый звонок стал для нее пыткой, а однажды она даже в открытую обвинила Руфь, что та хочет отбить у ней мужа.
«Меня это не смущает, мисс Николс, – пропела она. – Всем известно, что старых дев хлебом не корми – дай влюбиться во врача или в викария. А вот мужу ваше поведение неприятно, хотя воспитание и душевная доброта не позволяют ему поставить вас на место».
Руфь готова была сквозь землю провалиться. Вся кровь бросилась ей в лицо, и она выпалила:
«Ваш муж нужен не мне, миссис Траффорд, а моей матери. У нее сильные боли, и нужно срочно сделать ей укол. Впрочем, если мистер Траффорд не может приехать, я позвоню другому врачу».
Она швырнула трубку и долго не могла унять дрожь. С губ срывались такие слова, каких она прежде вроде бы и не слышала, не то что употреблять. После того случая Руфь приобрела явную склонность к самоуничижению. Вот дура, надо было сдержаться, а она стала на одну доску с этой стервой!
Генри приехал тотчас же, как только жена передала ему просьбу Руфи. Он был бледен, угрюм и ни единым словом не помянул про Гвен, за что Руфь была ему очень благодарна и в глубине души понадеялась, что он понятия не имеет о том, какие мысли лезут в голову его жене. Они вдвоем поднялись наверх, к матери. Генри вколол ей обезболивающее, и через несколько минут, слава Богу, она спокойно уснула.
Уходя, Генри похлопал Руфь по плечу. «Уже недолго. Ты и сама это понимаешь, правда? Звони, Руфь, звони в любое время».
Руфь не стала ему говорить, что его жене это может не понравиться: она и так чувствовала себя неловко. Обвинения тем больней задели её, что отчасти были правдой. Генри был ей нужен, только благодаря ему она не сошла с ума в последний месяц болезни матери. Она чувствовала непроходящие усталость и горечь, а главное – собственную беспомощность. Ведь она ничем не могла помочь умирающей, разве что исполнять малейшие ее желания.
А во всем остальном Гвен совершенно не права. Руфь не такая дура, чтобы в свои годы заглядываться на мужчин. Кому она нужна, такая старая, страшная?.. Лицо худое, бледное, правда, большие светло-карие глаза немного его оживляют. И фигура такая же костлявая, угловатая. Волосы тоже доброго слова не стоят: темные, коротко стриженные, и в них уже посверкивают серебряные нити. Словом, типичная старая дева и на свой счет не обольщается.
В деревне у нее близких друзей нет, отчасти потому, что пять лет жизни она почти неотлучно провела у постели овдовевшей матери. Вскоре после смерти мужа мать разбил инсульт, и она оказалась прикована к постели вплоть до самой своей смерти год назад. Вот тогда-то Руфь и доктор Траффорд, пытаясь как-то скрасить существование бедной женщины, подружились.
Да, Генри Траффорду Руфь очень многим обязана. Она так за него переживала, когда жена сбежала от него с любовником. Бедняга крепился, не показывал своих чувств, но от Руфи не скроешься, она-то видела, как он сразу сгорбился, постарел от боли и унижения. Да еще чувствовать, как люди судачат у тебя за спиной – кто-то смеется, кто-то жалеет – каково это? Генри гордый: жалость для него даже обиднее насмешек, поэтому Руфь повела себя так, будто ничего не случилось и никогда ни единым словом не упомянула о его жене.
В довершение всего летом Генри еще пришлось пережить развод, и если теперь он может спокойно упоминать Гвен в разговоре, значит, дело на поправку пошло…
– Рыбы, – донеслось из трубки, – вот единственные домашние животные, которых можно терпеть. Не кричат, особых забот не требуют, а корм совсем не дорогой.
– Зато с ними скучно, – рассмеялась Руфь. – И Клио, я думаю, сразу же их слопает.
Она посмотрела через плечо на дверь кухни, в которую отчаянно царапалась Клио. Потом кинула взгляд в окно и увидала проносящиеся за ним белые хлопья.
– Снег пошел, Генри! Извини, там Клио скребется в дверь, она терпеть не может, когда шерстка намокает!
– Заведи рыб, – снова посоветовал он. – Пока, Руфь.
* * *
Первых снежных хлопьев Дилан даже не заметила. Глаза ей застилали слезы. Она непрестанно бормотала что-то сквозь сжатые зубы. Росс! Кажется, убила бы его! И эту женщину с ним вместе! Нет бы уделить хоть немного внимания собственному мужу – ей чужих подавай! Дилан буквально задыхалась от ненависти к ней и к Россу.
Водители, которых она то и дело обгоняла на узкой проселочной дороге, ведущей к шоссе, смотрели на нее как-то странно. Да, вид у неё, наверно, совсем безумный. Волосы всклокочены, сама с собой разговаривает, а живот на руль наползает.
Может, это и впрямь безумие – уйти от Росса? Она его ненавидит, но разлюбить не в силах. И все же Дилан не смогла бы остаться, зная, что у него любовница; гордость ей не позволила бы.
Она гнала вперед машину, а тело ее сотрясали беззвучные, отчаянные рыдания. К счастью, шоссе оказалось почти пустым, когда она вырулила на него и поехала в сторону Озерного края. Дилан едва различала дорогу сквозь слезы и поначалу решила, что белая круговерть за лобовым стеклом ей просто почудилась.
Поняв, что начался снегопад, она смахнула слезы и включила дворники. Но тут же ей стало ясно, что с метелью им не справиться: снег с каждой минутой падал все быстрей и гуще. Не просто снегопад, а настоящая пурга, подумала Дилан, одновременно отметив, что движение на дороге увеличилось.
Еще дальше к югу на шоссе образовалась настоящая пробка. Теперь Дилан медленно ползла в длинной веренице машин – грузовик впереди, грузовик сзади.